Паром - Искандер Фазиль Абдулович - Страница 86

Писатель, который не может написать сильно о любви и смерти, не может быть сильным писателем. О любви и смерти сильнее всех писал Лев Толстой.

Коммунисты, овладев Россией, все время обрушивали все традиционные формы жизни. Даже уходя с исторической сцены, они и свободу ухитрились обрушить на наши головы.

Старые люди особенно нежны со своими внуками, потому что тут потребность в нежности не выглядит в глазах окружающих смешной.

Кто перед едой вяло моет руки, тот после еды вяло приступает к работе.

В России исчезли классы. Нет ни рабочих, ни крестьян. Они есть, но они уже не классы, с которыми считается правительство. Появились новые классы — чиновничество и связанная с ним разбойничья буржуазия, у которой воровство, одобренное чиновниками, — сверхприбыль.

Хам передал эстафету эстету.

С одной стороны, развитие цивилизации, опережая развитие культуры, способствует одичанию народов. Вместо пафоса понимания добра и зла цивилизация создает пафос информации вообще. С другой стороны, новое оружие цивилизации осваивается отсталыми народами быстрее, чем сама цивилизация. Скорость цивилизации отстает от скорости вооружения отсталых народов. И тут трагическая картина всеобщего одичания. Цивилизация, оторвавшись от культуры, ушла вперед и уже не слышит тревожных окриков культуры.

Если балалайка и скрипка играют вместе — балалайка всегда заглушает скрипку.

Когда раб пытается быть мужественным, всегда получается нахальство. Когда раб пытается быть дружественным, всегда получается лакейство.

Интрига — шахматы негодяя.

Этот человек завидовал всем, он даже завидовал своему другу за то, что тот никому не завидовал.

Он сказал: слухи о том, что я живу со своей тещей, близки к истине, я живу с ее дочкой.

Надо выпадать из жизни, чтобы впадать в мысль.

Розанов говорит: двое русских посмотрят друг на друга острым глазком, и все становится ясно без слов. Но это глупо. Вот, мол, наша русская особенность. Двое иностранцев рядом с русским посмотрят друг на друга острым глазком, и им все становится ясно, а русский ничего не поймет. Более того, двое русских крестьян посмотрят друг на друга острым глазком, и им все становится ясно, а стоящий рядом русский интеллигент ничего не поймет. Такое понимание друг друга без слов свойственно жизненно близким друг другу людям. Жена пристально посмотрит на мужа, и он все поймет, а гость не поймет, что ему пора уходить.

Застенчивость — высшая форма чувственности.

Я знал идиота, который замечательно по сжатости и выпуклости выражал свои идиотские мысли. Видимо, есть талант идиотизма.

Заметив, что старости чужда суета жизни, молодость думает, что старости ничего не нужно. Но это горькая ошибка. Старости нужно все — и любовь, и нежность, и шутка, только все это в более плавной форме.

Думал о природе хитрости, пришел к выводу, что хитрость — задворки ума. После этого случайно раскрыл Ключевского — мистика! — первое же, что попалось на глаза, — рассуждение о природе хитрости. Он пишет: хитрость не есть ум, а только усиленная работа инстинктов, вызванная отсутствием ума. Чудо совпадения. Но если вдуматься, никакого чуда нет. Я тысячи раз раскрывал книги, и никогда то, о чем я думал, не совпадало с первой фразой книги. Один раз случайно совпало. Но и предмет раздумья — хитрость — достаточно крупный, чтобы совпадение могло произойти. Вот если бы я думал о том, почему у меня все утро чешется ухо, и, раскрыв книгу, прочел бы, что у героя романа чешется ухо, это было бы действительно чудо, потому что слишком мелок объект внимания.

Пока палач готовил свой топор, стоящий рядом певец пел песенку, чтобы утешить жертву перед казнью. Но жертве эта песенка перед казнью казалась мерзее, чем топор палача.

Церковь — народная библиотека.

Для универсального пессимизма Шопенгауэра какая разница между советской властью и демократией.

Томас Манн иногда тайно раздражает тайной благостностью достигнутого им в искусстве. У Толстого и Достоевского этого никогда не бывает. Но у Томаса Манна не бывает и вздорности чересчур смелых идей, что наши великие, увы, допускают.

Изощренность и виртуозность — внешне похожие понятия, но внутренне противоположные. В искусстве изощренность — ложка, усердно скребущая по дну котелка. Виртуозность — играющая сила. Северянин — изощрен. Пушкин — виртуозен.

Человек, которого я привык презирать, неожиданно и неведомо для меня сделал мне доброе дело. Чувствую смущение и одновременно некоторую ограбленность.

Умение писателя молчать, когда не пишется, есть продолжение таланта, плодотворное ограждение уже написанного.

Он мне сказал:

— Я недавно женился. Моя жена на тридцать лет моложе меня.

— А сколько вам лет?

— Девяносто два! — гордо ответил он.

— Ваш брак почти на небесах! — невольно воскликнул я.

— Почему почти? — удивился он.

Иной чихнет, и сразу видно, сколько в нем было скрытого нахальства.

Человек, задающий бессовестные вопросы, видимо, думает, что он преодолевает трусость.

Что толку широко раскидывать сети, если в озере нет рыбы.

Видимо, в мире предстоит большая война между подтирающимися бумажкой и подмывающимися водой. О, глупость человечества!

Мой покойный друг Миша Левин, друживший с академиком Сахаровым еще со времен, когда они оба были студентами, вспоминал: Сахаров мог говорить только о Пушкине или о физике. С детских лет он пламенно был влюблен в творчество Пушкина.

Сахаров шел от гармонии Пушкина к гармонии науки, от гармонии науки к попытке гармонизировать Россию, и тут его сердце не выдержало, и он умер.

Поэт без дыхания. Бездыханный поэт. У Цветаевой было дыхание, как у арабского скакуна, описанного ею.

Перед соблазном сладостной подлости надо почувствовать себя подлецом, чтобы не поддаться соблазну подлости.

По-моему, Набокову при всех его талантах не хватало мировоззренческого таланта.

Чтобы выработать уверенность в себе, он кулаком разбивал яйца.

Если вселенная родилась в результате Большого Взрыва, как учит современная наука, то кто был вселенский террорист, организовавший первый взрыв?

Если бы наука доказала, что Бог есть, это означало бы конец науки и конец Бога.

У женщины скандал есть форма оздоровительной гимнастики. Не потому ли что-то бабье есть в мужчинах-скандалистах?

Демократия более или менее хорошо работает там, где у народа выработана привычка к добровольному самоограничению. Там, где деспотия сверху давила и вынуждала человека к самоограничению, нельзя сразу переходить к демократии. Это все равно что долго голодавшего сразу посадить за пиршественный стол.