Пушкин - историк Петра - Лисунов Андрей Петрович - Страница 7

Радищев и Дашкова представляли два встречных направления общественной мысли, в равной мере вызванных идеями Просвещения: с одной стороны, стремление освободить народ и разрушить традиционный уклад жизни, с другой - желание добиться национального и сословного единства. Личность Петра одновременно объединяла и разделяла дворян. Екатерина II дала толчок к развитию самосознания правящего сословия, но ее национальная политика, основанная, прежде всего, па военных успехах и сильной централизованной власти, по-существу ничем нс отличалась от петровской и лишь замедлила ход дальнейшею расслоения дворянства. Культ реформатора был потеснен культом Екатерины, но нс надолго. На рубеже XVIII и XIX веков Павел I отменил закон о престолонаследии, и тем самым вернул династию в рамки естественной) права, избавив потомков от необходимости наследовать идею, а не государство. Но проблема формирования правящего сословия не была решена. Дворянство, оставаясь в прежнем состоянии, не могло сошаситься с односторонним усилением монархии. И начале царствования Александра, успокоенная тем, что новый государь собирался править “по законам и сердцу бабки нашей Екатерины Неликой”, Дашкова отправилась устраивать жизнь собственных белорусских крестьян в том же духе. Вернувшись ко двору через год, она патла перемены иного порядка: “Каково было мое негодование, когда я услышала, что лица, окружавшие государя и обыкновенно враждовавшие между собой, однако в один голос поносили царствование Екатерины II (...) В противовес ей они восхваляли до небес Петра I, этого блестящего деспота, этого невежду, пожертвовавшего полезными учреждениями, законами, правами и привилегиями своих подданных ради своего, честолюбия...”72. Вопрос о национальном и сословном самоопределении встал с еще большей остротой, и личность Петра вновь заняла привычное место в политической жизни страны.

В это время появляются художественные произведения, посвященные реформатору, характерным примером которых можно считать эпическую поэму С.А.Ширинского-Шихматова “Петр Великий” (1810). К.Н.Батюшков иронично отозвался о ней в эпиграмме “Совет эпическому стихотворцу”, предложив автору назвать ее “Петром Длинным”, “Петром Большим”, но только не “Петр Великий”, имея в виду, прежде всего, слог поэмы 73, но косвенно и сам предмет повествования. Многие , в том числе и “екатерининские старцы”, понимали, что без перехода к мирной экономике, ослабления крепостничества будущее России и самого дворянства находится под угрозой. Существовало два пути для устранения противоречий -обратиться к опыту допетровской Руси или продолжить заимствование западных моделей государства, в частности, формы конституционной монархии. Первый путь отражал интересы крупноземельного, родовитого дворянства, второй - мелких и средних помещиков. 11оследний был ближе Александру, опасавшемуся усиления правящего г<н повия и очередного дворцового переворота. Царю доставляло уд< ыольствие видеть, как спорят между собой представители верхушек разных дворянских партий. Найдя поддержку у разночинцев, он попытался провести реформу в духе петровского рационализма, но встретил серьезное возражение авторитетных людей России. 11 М.Карамзин написал в 1811 году Александру I записку “О древней п повой России в ее политическом и гражданском отношениях” по просьбе великой княгини Екатерины Павловны. Последнее обстоятельство заставляло историка избегать резких оценок, но он не скрывал своей нерасположенное™ к Петру. Само вступление - “Явился Петр” 74 на фоне мирного, “без порывов и насилия”, течения допетровской жизни как бы подчеркивало неестественный, спонтанный характер появления реформатора. Эта фраза станет ключевой при упоминаниях о Петре в книгах многих авторов, в том числе и в пушкинской работе “О ничтожестве литературы русской” и в ранее цитируемой статье Герцена. По сути дела, Карамзин присоединился к обвинениям, предъявленным Петру Щербатовым и Дашковой с позиций европейского просвещения: “...страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы”75; “Петр уничтожил достоинство бояр: ему надобны были министры, канцлеры, президенты!” 76; “К несчастью, сей государь, худо воспитанный (...) захотел сделать Россию -Голландией”; “Петр, любя в воображении некоторую свободу ума человеческого, долженствовал прибегнуть ко всем ужасам самовластья для обуздания своих, впрочем, столь верных подданных”77; “Утаим ли от себя еще одну блестящую ошибку Петра Великого? Разумею основание новой столицы на северном крае государства, среди зыбей болотаых, в местах, осужденных природою на бесплодие и недостаток”7fl. Но критика Карамзина имела и другую, более важную сторону. Хорошо понимая неуязвимость государственной политики Петра, подкрепленной военными победами и видимым усилением мощи России, историк сосредоточивает внимание на ее внутренних, духовных итогах: “Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости. Сей дух и вера спасли Россию во времена самозванцев; он есть не что иное, как (...) уважение к своему народному достоинству79 ”80. Такой подход не замедлил сказаться на внутреннем состоянии государства: “...со времен Петровых высшие степени отделились от нижних, и русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах, ко вреду братского, народного единодушия государственных состояний”81. Результат оказался плачевным: “Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр” 82. Карамзин прямо указывает источник бедствия: “Ничто не казалось ему страшным (...) Петр объявил себя главою церкви, уничтожив патриаршество, как опасное для самодержавия неограниченного”83.

Можно говорить, что ко времени поступления Пушкина в Лицей отношение общества к Петру было неоднозначным. Сомнения вызывало прежде всего нравственное лицо реформатора, его роль в разрушении традиционных устоев российского общества - основ православной кулыуры. Являясь примером сильного государственного лидера, символом Просвещения - кто будет возражать против усиления империи? - Петр до конца не устраивал ни одну из противоборствующих сторон. Обе они хотели добиться того же, но другим путем, не разрушая национального своеобразия России. Западники искали примеры в Европе, славянофилы - в истории. События, связанные с французской революцией, ослабили позиции первых и уравняли силы противников.

Литература, посвященная Петру, тоже носила отпечаток известной неопределенности. С одной стороны, существовал жанр исторического анекдота, например, Штелина и Нартова, ориентированный на сторонников Петра, и целый пласт иностранной литературы, о которой Дашкова высказалась в свойственной ей резкой манере: “...некоторые невежественные или льстивые иностранцы I щовозгласили его (Петра) создателем великой империи, задолго до него игравшей большую роль, чем та, которая выпала на ее долю в его царствование” 84. Об этой литературе Пушкин мог прочитать и в 1 федисловии Щербатова к “Журналу Петра Великого”: “...чужестранность сих писателей, не сведение внутренних обстоятельств, некоторые ирисграстия и предубеждения учинили, что не могли мы от их рук верной ис трин сего Великого Государя иметь”85. С другой стороны, в работах Гуссо и Монтескье фигура Петра подвергалась резкой критике.

Конечно, и раньше Пушкин слышал вокруг себя мро| иворечивые мнения о Петре - семейные предания Ганнибалов и литературные знакомства отца имели разнохарактерную направленность, но в Царском Селе, а затем и в Петербурге, поэт окунулся не просто в борьбу идеологий, а был поставлен в довольно сложные условия выбора - политические взгляды Карамзина, человеческий авторитет которого Пушкин ставил высоко, открыто противостояли мнению молодых, а потому особенно близких поэту, декабристов: Н.Тургенева, Н.Кривцова, П.Каверина, П.Чаадаева. И все это происходило при непосредственном участии поэта. Вместе с тем, Отечественная война 1812 года по-иному поставила проблему национального самоопределения. Если раньше она лишь сопровождала ход сословной организации дворянства, то теперь выделилась в отдельную общенациональную задачу. Это в какой-то мере примиряло противников и сторонников реформ. Речь шла уже не только о просвещении и разумном управлении народом, но и об уважении его достоинства” и традиционных интересов. Фигура Петра отошла в тень, но проблема самодержца оставалась нерешенной, поскольку составляла основу рационального мышления большинства участников политической жизни России.