- Клюев Николай Алексеевич - Страница 27

От любови девке сердца не спасти.

<1909>

50. Слободская

Как во нашей ли деревне —

В развеселой слободе,

Был детина, как малина,

Тонкоплеч и чернобров;

Он головушкой покорен,

Сердцем-полымем ретив,

Дозволенья ожениться

У родителей просил.

На кручинное моленье

Не ответствовал отец,

Тем на утреннем пролете

Сиза голубя сгубил.

У студеного поморья,

На пустынном берегу,

Сын под елью в темной келье

Поселился навсегда.

Иногда из кельи строгой

На уклон выходит он

Поглядеть, как стелет море

По наберёжью туман,

Как плывут над морем тучи,

Волны буйные шумят,

О любови, о кручине,

О разлуке говорят.

<1909>

51

Не оплакано былое,

За любовь не прощено.

Береги, дитя, земное,

Если неба не дано.

Об оставленном не плачь ты, —

Впереди чудес земля,

Устоят под бурей мачты,

Грудь родного корабля.

Кормчий молод и напевен,

Что ему бурун, скала?

Изо всех морских царевен

Только ты ему мила

За глаза из изумруда,

За кораллы на губах...

Как душа его о чуде,

Плачет море в берегах.

Свой корабль за мглу седую

Не устанет он стремить,

Чтобы сказку ветровую

Наяву осуществить.

<1909>

52. В разлуке

Мне хотелось бы плакать, моя дорогая,

В безнадежном отчаянье руки ломать,

Да небес бирюза так нежна голубая,

Так певуча реки искрометная гладь.

Я, как чайка, люблю по-надречные дали —

Очертанья холмов за тумана фатой,

В них так много живой, но суровой печали,

Колыбельных напевов и грусти родной.

И еще потому я в разлуке не плачу,

Хороню от других гнев и слезы свои,

Что провижу вдали наших крыльев удачу

Долететь сквозь туман до желанной земли.

Неисчетны, дитя, буйнокрылые рати

В путь отлетный готовых собратьев-орлов,

Но за далью безбрежней ли степь на закате,

Зарубежных синей ли весна берегов?

Иль всё та же и там разостлалась равнина

Безответных на клекот курганов-полей,

И о витязе светлом не легче кручина

В терему заповедном царевне моей?

<1909>

53

Не говори,— без слов понятна

Твоя предзимняя тоска,

Она, как море, необъятна,

Как мрак осенний, глубока.

Не потому ли сердцу мнится

Зимы венчально-белый сон,

Что смерть костлявая стучится

У нашей хижины окон?

Что луч зари ущербно-острый

Померк на хвойной бахроме...

Не проведут ли наши сестры,

Как зиму, молодость в тюрьме?

От их девического круга,

Весну пророчащих судьбин

Тебе осталася лачуга,

А мне — медвежий карабин.

Но, о былом не сожалея,

Мы предвесенни, как снега...

О чем же, сумеречно тлея,

Вздыхает пламя очага?

Или пока снегов откосы

Зарозовеют вешним днем —

Твои отливчатые косы

Затмятся зимним серебром?

54

Сколько перепутий, тропок-невидимок,

Грез осуществленных и ума ошибок.

Сколько кубков поднятых, сколько их разбитых,

Светочей неявленных, подвигов забытых.

Исчислять и взвешивать прошлое бесплодно, —

В миге неродившемся ключ к душе народной.

Сломим же минувшего тяжкие печати,

Станем многорадужны, как воды на закате,

Отразим стоцветности блики и зигзаги,

Мир окинем взорами, полными отваги.

Братья, загрустившие о мирах безвестных, —

Огоньки маячные в подземельях тесных,

Не ищите истины под былого схимой, —

Только в мимолетности будущее зримо.

Вверьтесь же текущего сумеркам прозрачным,

Ландыши весенние на кладбище мрачном.

<1910>

55. Отверженной

Если б ведать судьбину твою,

Не кручинить бы сердце разлукой

И любовь не считать бы свою

За тебя нерушимой порукой.

Не гадалося ставшее мне,

Что по чувству сестра и подруга,

По своей отдалилась вине

Ты от братьев сурового круга.

Оттого, как под ветром ковыль,

И разлучная песня уныла,

Что тебе побирушки костыль

За измену судьба подарила.

И не ведомо: я ли не прав,

Или сердце к тому безучастно,

Что, отверженной облик приняв,

Ты как прежде, нетленно прекрасна?

Май 1910

56

Облака — нагорная церковь,

Ветер-колокол гудит победно.