- Клюев Николай Алексеевич - Страница 57

Откуль-неоткуль добрый конь бежит,

На коне-седлеце удалец сидит,

На нем жар-булат, шапка-золото,

С уст текут меды — речи братские:

«Ты признай меня, молодой солдат,

Я дозор несу у небесных врат,

Меня ангелы славят Митрием,

Преподобный лик — Свет-Солянским.

Объезжаю я Матерь-Руссию,

Как цветы вяжу души воинов...

Уж ты стань, солдат, быстрой векшею,

Лазь на тучу-ель к солнцу красному.

А оттуль тебе мостовичина

Ко маврийскому дубу-дереву, —

Там столы стоят неуедные,

Толокно в меду, блинник масленый;

Стежки торные поразметены,

Сукна красные поразостланы».

<1915>

211

Гей, отзовитесь, курганы, —

Клады, седые кремли, —

Злым вороньем басурманы

Русский рубеж облегли!

Чуется волчья повадка,

Рысье мяуканье, вой...

Аль булавы рукоятка

С нашей не дружна рукой?

Али шишак златолобый

Нам не по ярую бровь?

Пусть богатырские гробы

Кроет ковыльная новь, —

Муромцы, Дюки, Потоки

Русь и поныне блюдут...

Чур нас! Вещуньи-сороки

Щёкот недобрый ведут.

В сутемень плачут гагары,

Заяц валежник грызет, —

Будут с накладом товары,

Лют на поганых поход.

Гром от булатных ударов

Слаще погудной струны...

Радонеж, Выгово, Саров, —

Наших имен баюны.

Гей, отзовитеся, деды, —

Правнуков меч не ослаб!

Витязю после победы

Место в светелке у баб.

Ждут его сусло, что пенник,

Гребень-шептун перед сном,

В бане ж духмянистый веник,

Шайка с резным ободком.

Хата чужбины не плоше,

К суслу ж кто больно охоч, —

С первой веселой порошей

Зыбку для первенца прочь.

Ярого кречета раны

Сыну-орлу не в изъян...

Мир вам, седые курганы,

Тучи, сказитель-бурьян!

<1915>

212

Облиняла буренка,

На задворках теплынь,

Сосунка-жеребенка

Дразнит вешняя синь.

Преют житные копны,

В поле пробель и зель...

Чу! Не в наши ли окна

Постучался апрель?

Он с верббю монашек,

На груди образок,

Легкозвоннее пташек

Ветровой голосок.

Обрядись в пятишовку,

И пойдем в синь и гать,

Солнце — Божью коровку

Аллилуйем встречать.

Прослезиться у речки,

Погрустить у бугров!..

Мы — две белые свечки

Перед ликом лесов.

<1915>

213

Лесные сумерки — монах

За узорбчным Часословом,

Горят заставки на листах

Сурьмою в золоте багровом.

И богомольно старцы-пни

Внимают звукам часословным...

Заря, задув свои огни,

Тускнеет венчиком иконным.

Лесных погостов старожил,

Я молодею в вечер мая,

Как о судьбе того, кто мил,

Над палой пихтою вздыхая.

Забвенье светлое тебе,

В многопридельном хвойном храме,

По мощной жизни, по борьбе,

Лесными ставшая мощами!

Смывает киноварь стволов

Волна финифтяного мрака,

Но строг и вечен Часослов

Над котловиною, где рака.

<1915>

214

Кабы я не Акулиною была,

Не Пахомовной по батюшке слыла,

Не носила б пятишовки с галуном,

Становицы с оподольником,

Еще чалых кос под сборником,—

Променяла бы я жарник с помелом

На гнедого с плящим огненным ружьем,

Ускакала бы со свёкрова двора

В чужедальщину, где вражьи хутора,

Где станует бусурманская орда,

Словно выдра у лебяжьего гнезда;

Разразила бы я огненным ружьем

Супротивника с нахальщиком-царем:

«Не хвались-де, снаряжаючись на рать,

На крещеную мирскую благодать,

Лучше выдай-ка за черные винь,1

Из ордынской государевой казны

На мужицкий полк алтынов по лубку,

А на бабий чин камлоту по куску,

Старикам по казинетовым портам,

Бабкам-клюшницам по красным рукавам;

Еще дитятку Алёшеньке

Зыбку с пологом алёшеньким,

Чтобы полог был исподом канифас,

На овершье златоризый чудный Спас,

По закромкам были б рубчаты мохры,

Чтобы чада не будили комары,

Не гусело б его платьице

В новой горенке на матице!»

215

Рыжее жнивье — как книга,

Борозды — древняя вязь,

Мыслит начётчица-рига,

Светлым реченьям дивясь.

Пот трудолюбца-июля,

Сказку кряжистой избы —

Всё начертала косуля

В книге народной судьбы.

Полно скорбеть, человече,

Счастье дается в черед!

Тучку — клуб шерсти овечьей

Лешева бабка прядет.

Ветром гудит веретнище,

Маревом тянется нить:

Время в глубоком мочище