- Клюев Николай Алексеевич - Страница 93

Бель и чернь, в них Руси дух сказался.

Не к лицу железо Ярославлю,—

В нем кровинка Спасова — церквушка:

Заслужила ль песью злую травлю

На сучке круживчатом пичужка?

С Соловов до жгучего Каира

Протянулась тропка — Божьи четки,

Проторил ее Спаситель Мира,

Старцев, дев и отроков подметки.

Русь течет к Великой Пирамиде,

В Вавилон, в сады Семирамиды;

Есть в избе, в сверчковой панихиде

Стены Плача, Жертвенник Обиды.

О, познайте, братия и други,

Божьих ризниц куколи и митры —

Окунутся солнце, радуг дуги

В ваши книги, в струны и палитры.

Покумится Каргополь с Бомбеем,

Пустозерск зардеет виноградно,

И над злым похитчиком-Кащеем

Ворон-смерть прокаркает злорадно».

1918 или начало 1919

33

8Проснуться с перерезанной веной,

Подавиться черным смерчом...

Наши дни багровы изменой,

Кровяным веселым ключом.

На оконце чахнут герани, —

У хозяйки пуля в виске...

В маргариновом океане

Плывут корабли налегке, —

Неудачна на Бога охота,

Библия дождалась пинка.

Из тверского ковша-болота

Вытекает песня-река.

Это символ всерусской доли,

Черносошных, пламенных рек,

Где цветут кувшинки-мозоли

И могуч осетр-человек.

Не забыть бы, что песня — Волга,

Бурлацкий, катанный сказ!

Товарищи, ждать недолго

Солнцеповоротный час.

От Пудожа до Бомбея

Расплеснется злат-караван,

Приведет Алисафия Змея,

Как овцу, на озимь полян.

То-то, братцы, будет потеха —

Древний Змий и Смерть за сохой!

Океан — земная прореха —

Потечет стерляжьей ухой.

Разузорьте же струги-ложки,

Сладкострунный, гусельный кус!

Заалеет герань на окошке,

И пули цветистей бус.

Только яростней солнца чайте,

Кумачневым буйством горя...

Товарищи, не убивайте,

Я — поэт!.. Серафим!.. Заря!..

1918 или начало 1919

339. Русь-Китеж

Обернулась купальским светляком,

Укрылась крестиком из хвоинок.

Больше не будет сказки за веретеном,

Позапечных, брынских тропинок.

На лежанку не сядет дед,

В валенках-кораблях заморских,

С бородищей-пристанью лет,

С Индией узорною в горстках.

В горенке Сирин и Китоврас

Оставили помёт да перья.

Не обрядится в шамаханский атлас

В карусельный праздник Лукерья.

И Орина, солдатская мать,

С помадным ртом, в парике рыжем...

Тихий Углич, брынская гать

Заболели железной грыжей.

В Светлояр изрыгает завод

Доменную отрыжку — шлаки...

Светляком, за годиною год,

Будет теплиться Русь во мраке.

В гробе утихомирится Крупп,

И, сгеня, издохнет машина;

Из космических косных скорлуп

Забрезжит лицо Исполина:

На челе прозрачный топаз —

Всемирного ума панорама,

И «в нигде» зазвенит Китоврас,

Как муха за зимней рамой.

Заслюдеет память-стекло,

Празелень хвой купальских...

Я олбнецкий Лонгфеллб —

С сердцевиной кедров уральских.

340

Не хочу Коммуны без лежанки,

Без хрустальной песенки углей!

В стихотворной тягостной вязанке

Думный хворост, буреломник дней.

Не свалить и в «Красную газету»

Слов щепу, опилки запятых.

Ненавистен мудрому поэту

Подворотный, тявкающий стих.

Лучше пунш, чиновничья гитара,

Под луной уездная тоска.

Самоцвет и пестрядь Светлояра

Взбороздила шрифтная река.

Не поет малиновкой лучина,

И Садко не гуслит в ендове.

Не в тюрбанах гости из Берлина

Приплывут по пляске и молве.

Их дары — магнит и град колбасный,

В бутербродной банке Парсифаль.

Им навстречу, в ферязи атласной,

Выйдет Лебедь — русская печаль.

И атлас с варяжскою кольчугой

Обручится вновь, сольет уста...

За безмерною зырянской вьюгой

Купина горящего куста.

То моя заветная лежанка,

Караванный аравийских шлях, —

Неспроста нубийка и славянка

Ворожат в олбнецких стихах.

341