За Россию - до конца - Марченко Анатолий Тимофеевич - Страница 65

65

Спустя несколько часов к ресторану подкатила коляска градоначальника Ялты князя Домбадзе. Взволнованный, он вбежал в ресторан и, увидев дремавших в креслах писателей, вскричал:

   — Это кто?

   — Горький, — поспешно и почтительно ответил сопровождавший князя метрдотель.

   — Не надо! — отмахнулся градоначальник. — А это кто?

   — Короленко.

   — Тем более не надо! А кто там спит в дальнем углу?

   — Куприн.

   — Вот он-то мне и нужен! Разбуди его!

Куприна разбудили. А градоначальник, выхватив из папки телеграфный бланк, гортанно и торжественно прочёл текст:

   — «Градоначальнику города Ялты князю Домбадзе. С получением сего немедленно разыщите писателя Куприна и самым внимательным образом следите за тем... — Он сделал продолжительную паузу и почти прокричал последние слова телеграммы: — И самым внимательным образом следите за тем, чтобы он... хорошо закусывал!» Подписал его императорское величество Николай Второй!

Деникин не раз порывался спросить у Куприна, правда всё это или легенда, но так и не решился, считая такого рода вопрос несколько бестактным.

...Куприн неожиданно очнулся.

   — Состояние души... — забормотал он, ни к кому не обращаясь и как бы говоря это самому себе. — Какая переменчивая штука... В юности готов был взмыть в облака, на дно морское опускаться... Предавался безумным затеям, безумным страстям... Пил шампанское чуть ли не вёдрами... Женщин любил... неистово... — Тут голова его вздрогнула и опустилась на грудь, но через минуту он с тревогой открыл глаза, будто пытаясь понять, где он и что с ним происходит. — Всё — и хорошее и дурное — воспринимал с восторгом. Душа пела... — Он почмокал влажными губами. — А теперь умерла... Всё обрыдло, ничто не радует... Природа? Туман и слякоть... Женщины? Какие-то бесполые и чертовски вредные существа... Вино? Кажется, единственное, что ещё радует. Впрочем, тоже настраивает на глухое ворчание... Душа закована в кандалы... — Он снова надолго умолк, и Деникин уже решил уйти к себе, наверх, где находился его кабинет, как Куприн вдруг ожил: — Уезжал из России, не уезжал — бежал с радостью, верил, что навсегда, проклинал её, подлую, постылую и неблагодарную. Отвергла меня, матушка, так и пропади всё пропадом! А нынче душа вопиет: не она тебя отвергла, ты её, ты ей изменил... Покайся, стань перед ней на колени, вернись, блудный сын... — Куприн заплакал навзрыд. — Россия, ведьма проклятая, околдовала меня, обольстила, не могу без неё, нет мне без неё покоя! Как прав, как прав был Шаляпин!

Деникин заинтересованно, с немым вопросом посмотрел на Куприна.

   — Да, да, как возмутительно он был прав! Уехав из России, он вскоре в письме признался, что здесь, за рубежом, у него есть все: и доллары, и фунты стерлингов, и франки. Нет только его дорогой родины...

Куприн умолк. Слёзы текли по его потемневшим дряблым щекам. Деникина поразило то, что сейчас он выглядел совершенно трезвым.

Неожиданно с тоской Куприн вскричал:

   — Возьми меня обратно, молю тебя, возьми!

Деникин испуганно взглянул на него: «Захмелел старик, перебрал как всегда».

   — Александр Иванович, дорогой, — будто ребёнку начал внушать Деникин. — Не возьмёт вас Россия, она уже совсем другая, она сошла с рельсов, обезумела! Возвратиться туда нашему брату — всё равно что самому себе петлю на шею накинуть да и затянуть потуже. Там таких, как мы, тут же к стенке поставят или, на худой конец, в лагере сгноят, неужто вы оглохли и ослепли? В какую Россию вы стремитесь? России, которую вы любите, давно уже нет. Есть некий Советский Союз, тоталитарное государство, в котором народ русский мается и стонет, прозябает на задворках великой империи.

   — Стыдитесь, генерал! — неожиданно со страстью воскликнул Куприн, привставая с кресла. — Россия всегда была, есть и будет Россией! Без неё все мы здесь — черви навозные, человеки без роду и племени. Возвращаться надобно, прощения просить, каяться. Бога молить, чтобы отпустил грехи наши тяжкие!

«Кажется, начинает бредить, — с тревогой подумал Деникин. — Пора проводить его домой. Очнётся — по-другому заговорит...»

5

Из записок поручика Бекасова:

Однажды, появившись у Деникина незадолго до полудня, я застал его за чтением какой-то книги. Заметив моё удивление — в это время Антон Иванович, как правило, работал над своими рукописями, — он улыбнулся:

   — Вот случайно взял с книжной полки подарок Бунина, думал, просто полистаю вместо отдыха, а теперь не могу оторваться. Гилберт Кит Честертон[15]. Знакомо вам это имя?

Я откровенно признался, что мне не доводилось читать произведений этого автора.

   — Вы много потеряли, Дима! — оживлённо воскликнул Антон Иванович. — Впрочем, я ведь тоже только что открыл его для себя. Между тем Честертон написал много романов, рассказов, стихов. Я вот читаю его замечательные эссе. Какая сила ума, непредсказуемой логики. Он ослепителен, как фейерверк! А как он умеет смеяться над самим собой! Поверьте, это первейший признак мудрых людей.

Видя, что я заинтересовался его рассказом, Антон Иванович, полистав книгу, продолжил:

   — Вот послушайте, сделайте милость. Он утверждает: истории нет! Как вам это нравится? Каково умозаключение? Казалось бы, явный цинизм. А он ведёт свою мысль так, что начинаешь с ним соглашаться, несмотря на то что этот Честертон чертовски парадоксален. Оказывается, истории нет, есть историки. К тому же среди них совершенно нет беспристрастных. Представьте, он делит историков на две группы: одни говорят половину правды, другие — чистую ложь. И потому, настаивает Честертон, следует читать не историю, а историков. К примеру: хотите узнать правдивое жизнеописание Кромвеля — читайте только то, что писалось при его жизни. Предпочтительнее письма и речи самого Кромвеля, опубликованные Карлейлем[16]. Только прежде, чем читать эти письма, заклейте поаккуратней всё, что писал Карлейль. И вот вам совет Честертона: перестаньте хоть на время читать то, что писали о живых давно умершие люди.

Деникин умолк и задумался. Что касается меня, то я, кажется, понял, куда он клонит. И не ошибся.

   — Почитайте, что пишут обо мне советские историки. Любой, кто прочтёт всё это, скажет: Деникин — исчадие ада! Вот одна из причин, почему я корплю над своими мемуарами. Пусть потомки читают их, а если их снабдят своими комментариями новоиспечённые историки, пусть читатель тщательно заклеит эти страницы — тогда только он получит правду о генерале Деникине, да и не только о нём.

   — Однако мемуаристы обычно не склонны говорить о своих ошибках, — осторожно и мягко, чтобы не обидеть генерала, сказал я. — Ведь согласитесь, вряд ли кто-то из знаменитых людей, вошедших в историю, напишет о себе, что он — бездарь, что по его вине допущены трагические просчёты или что он занимает высокий пост не благодаря своим талантам и способностям, а лишь с помощью сильных мира сего.

Как я ни старался изложить свою мысль так, чтобы Антон Иванович не принял мою оценку мемуаристов на свой счёт, я сразу почувствовал, что генерал обиделся, хотя и пытался не показать этого.

   — Неужто, Дима, вы можете даже предполагать, что я утаю свои ошибки, заблуждения и поражения? — Он так укоризненно посмотрел на меня, что мне стало совестно.

   — Вот Честертон, например, утверждает, что легенда правдивее факта: «легенда говорит нам, каким был человек для своего века, факты — каким он стал для нескольких учёных-крохоборов много веков спустя. Легенда историчнее факта: факт говорит об одном человеке, легенда — о миллионах». — Это Антон Иванович уже читал прямо из книги. — Вот я и раздумываю: что во благо человечества — диктатура или демократия? Если верить Честертону, то нет ничего трудней демократии по той причине, что люди не могут спокойно слышать, что каждый из них — король. А также, нет ничего труднее христианства, утверждает этот мудрый англичанин. И объясняет почему: люди не могут спокойно слышать, что все они дети Божьи.

вернуться

15

Гилберт Кит Честертон (1874—1936) — английский писатель. Один из крупнейших представителей детективной литературы. Рассказы отличают сюжетная занимательность, эксцентричность, парадоксальность мышления. В основе его социально-эпической программы — философия томизма (цикл эссе «Ортодоксия», 1908 г. и др.).

вернуться

16

…письма и речи самого Кромвеля, опубликованные Карлейлем. — Кромвель Оливер (1599—1658) — деятель английской революции XVII в. Один из главных организаторов парламентской армии, одержавшей победы над королевской армией в 1-й (1642—1646) и 2-й (1648) гражданских войнах. Опираясь на армию, изгнал из парламента пресвитериан (1648), содействовал казни короля и провозглашению республики (1649). С 1650 г. — лорд-генерал (главнокомандующий всеми вооружёнными силами). В1653 г. установил режим единоличной военной диктатуры — протекторат. Карлейль Томас (1795— 1881) — английский публицист, историк и философ. Выдвинул концепцию «культа героев», единственных творцов истории.