Пари (сборник) - Бортникова Лариса "Брынза Ляля" - Страница 43

Об этом я думала в метро, и у бабули, и потом дома, разбирая сумки. Да, я ушла. Ушла, ничего так и не ответив Андрею. Ушла, чтобы ругать себя последними словами и надраться до чертиков с Женюликом, вызванным специально для этого случая. Женюлик присоединился к моим ругательствам, но, немного поостыв, дал мне ценный совет:

– Ты приболей на пару деньков, дай ему прийти в себя, да и сама подумай, а потом встреться на нейтральной территории, чтобы поставить все точки над «и». Только учти, это последняя возможность, и поэтому срываться тебе нельзя. Поняла?

Я поклялась Женюлику, что на этот раз все будет как в аптеке.

– Где вы встретитесь? – Женюлик любил детали.

– Не все ли равно. В «Шемроке» пойдет?

– Ты банальна, Лора. Придумай чего-нибудь еще. Хочешь, организую тусовочку?

Представив на мгновение Андрея, затерявшегося в толпе тяжело озабоченных неформалов, я в ужасе замахала руками.

– Спасибо, не стоит. Во, придумала! – Я порылась на столе и выудила потрепанную бумажку в конверте. Открыла. Прочла: «Фортепьянный концерт Аллы Шемякиной». Аллочка оказала мне добрую услугу. И цивилизованно, и эстетично, и одновременно романтично. Я – девочка из хорошей семьи с классическим образованием, он – молодой человек из хорошей семьи с прекрасным будущим, и фортепьяно. Пойдет, главное, не перепутать Штрауса со Стравинским.

– Очень даже гуд! – одобрил Женюлик. – А теперь вытри сопли и оцени же наконец мои чулки и пояс. Могу дать поносить.

– Женя, у меня и мест-то таких нет, куда это все надевается.

Лямочки, кружавчики и стразы меня слегка отвлекли. Довольные друг другом и чулками, мы с Женюликом расстались.

Дня три я болталась по улицам, от нечего делать посещала выставки и глазела на витрины, расширяя таким образом кругозор. Когда мой кругозор стал таким страшно кругозорным, и я с абсолютной уверенностью поняла, что еще один шедевр современного живописца введет меня в состояние глубокой комы, я, ведомая инстинктом, завалила в мужской стриптиз. Там под звуки печального блюза разоблачались восхитительные самцы и к тому же раздавали бесплатную выпивку. Под утро решив, что мой культурный уровень приблизился к абсолюту, я, уставшая, но непокоренная, вернулась домой.

– И где это ты была? – Бабуля сидела под дверью и глядела на меня снизу вверх, сурово грозя пальцем.

– На стриптизе, – честно ответила я. И сочла нужным объяснить: – Это что-то типа библиотеки. За короткий срок можешь получить огромный объем информации. Только, в отличие от библиотеки, нет необходимости конспектировать – смотри и запоминай.

– Ааа. Только ты уж не очень перерабатывайся, а то заболеешь, сладурка, – забеспокоилась бабуля. – Ну иди, иди ложись спать.

Однако не спалось. В голове вертелись забавные картинки, и мой литературный талант рвался наружу. Успокоить его не представлялось никакой возможности. Поэтому я взяла ручку и тетрадь и начала творить. «В стриптизе потные самцы…» Рифмы опять не было, вернее, была, но какая-то уж слишком смелая. Так и не решившись зарифмовать «самцов», я решила отложить поэзию до лучших времен. Однако гений не угомонился. Он жаждал самовыражения в любом виде творчества. «Хм, – подумалось мне, – мне б в художники пойти, пусть меня научат. Нет, конечно, Дали или там Никоса Сафронова из меня не выйдет, но с некоторыми современными живописцами я вполне могу посоперничать. А почему бы это и нет?» С этой мыслью я взяла в руки ватман и акварель братца и начала живописать. Рассвет застал меня за созданием чего-то сверхимпрессионистского, с налетом натурализма и примитивизма. Высунув язык от старания, я тщательно выписывала детали и напевала: «После выхода в стриптиз нарисую я эскиз, и получит мой эскиз в галереях главный приз…»

Вот ведь как оно бывает. Если человек гениален, то сразу в нескольких областях. Меня расперла гордость за собственную одаренность, и я почувствовала необходимость с кем-то этой гордостью поделиться. Без малейшего колебания я набрала знакомый номер. Долго и безутешно гудело. Потом хрипло ответило:

– Алло. Слушаю.

– Догадайся с трех раз, чем я сейчас занимаюсь, – начала я без лишних предисловий.

– Могу с первого. Пьешь пиво.

– Ноль-один. Вторая попытка.

– Тогда виски, – голос не выражал особого энтузиазма по поводу моего звонка.

– Третья, и последняя, – зажав трубку плечом, я красила в зеленый цвет то, что еще не было окрашено в красный.

– Ну тогда занимаешься творческой деятельностью, – он зевнул.

– В точку. Ты умен и проницателен. Теперь я не только мастер слова, но и мастер кисти. Я пишу акварелью сюжет на тему суетности бытия.

– Внушительно, – он зевнул еще раз, – а теперь угадай с трех раз, что я делал до твоего звонка?

– Спал как сурок. Как будто сложно догадаться, что люди делают в пять утра, – я оглядела свое творение и добавила несколько заключительных штрихов. Выглядело просто грандиозно, хотя немного непонятно.

– Дааа?… А я-то боялся, что у тебя проблемы с ориентацией во времени, – мне показалось, что он хотел съехидничать.

– Нет. У меня проблемы с ориентацией в пространстве. Топографический кретинизм. А что?

– Ничего. Очень рад тебя слышать, несмотря на весьма несвоевременный звонок.

– Уфф, – вздохнула я с облегчением. – А я боялась, что ты не сообразишь этого сказать. Как дела?

– За исключением того, что страшно хочется спать, – нормально. И еще… Скучаю по тебе – идиотке. Не хочешь – не верь!

– Сегодня хочу и верю. Спи, перезвоню позже. Впрочем, лучше я приеду показывать тебе свою картину часам к восьми утра. Омлет, сэндвичи и много кофе обязательны.

– Я так и знал, что все сведется к гастрономии, – ехидно проговорил он, но, похоже, здорово обрадовался. А о том, как я была рада его услышать, думаю, говорить уже лишнее.

– До встречи.

– Пока.

Я облегченно вздохнула. Предлог для встречи нашелся, и можно было избежать похода на фортепьянный концерт. Ненавижу классическую музыку в трехчасовом объеме. Эту ненависть умудрились привить мне мои драгоценные родители, заставлявшие меня лет с трех посещать все, на их взгляд, интересные классические концерты.

Дописав картину, а затем сделав из нее триптих, я свалилась и уснула невинным сном младенца. Проснувшись и ужаснувшись собственному отражению, я попыталась привести себя в божеский вид и только после этого вышла из дома. На выходе из лифта я натолкнулась на Вована, который шел ко мне с неофициальным визитом. Вслед за ним по лестнице поднимался Женюлик. Только этого не хватало! Зная страсть Женюлика к накачанным мужским телам и предполагая в Воване абсолютно нормального мужика, не готового к общению с трансвеститами, я элементарно испугалась. Оказалось – зря. Ребята выдули у меня на кухне литр чая и обнаружили у себя много общего. А когда Вован прочитал свой стих про неразделенную любовь, чем довел Женюлика до истерики, я совсем успокоилась. Вован ушел окрыленный, пообещав Женюлику написать что-нибудь лично для него. Я же, поделившись с Женюликом последними новостями и одарив его бесплатным приглашением на концерт (он любил богемные тусовки), подбросила его до Пушкинской, где ему предстояла встреча с очередной пассией. Затем по дороге неожиданно кончился бензин, и пришлось голосовать около часа, чтобы кто-нибудь нацедил мне топлива. В конце концов, когда я добралась до места назначения, было уже часов семь вечера.

Глава двадцать шестая

(Коротенькая лирическая остановка на долгом пути к развязке.)

– Топографический кретинизм – вещь неприятная. Ты, наверное, умудрилась съездить аж до Рязани, – Андрей ехидно улыбался, а мне хотелось повиснуть у него на шее.

– Кризис на мировом топливном рынке. Нефть дорожает. Нефтепродукты заканчиваются. Переходим на подножный корм и солнечную энергию, – объяснила я, проходя вовнутрь.

– Ну и где картина? – Он сделал вид, что его интересуют мои художества.