Чужие облака (СИ) - Андерсон Альбина - Страница 13

На вокзале все как на вокзале. Бегают в поисках своей платформы,  вагона, купе. Поезд набит людьми, вещами, ящиками. Даже в тамбуре все заставлено. Люди везут на продажу все, что можно продать, а продать в Москве можно все. Еще крепкую оранжевую хурму - специально заранее снятую с деревьев, чтобы не перезрела.  Зимние дыни, сухофрукты, орехи, а так же многое, попадающее под звучное, почему-то отдающее романтикой прерий, слово  «контрабанда». Кто-то везет траву, кто-то большие суммы незадекларированных денег. Впрочем и трава и деньги  хорошо припрятаны опытными людьми, постоянно курсирующими по этому маршруту.

          Кирино место на верхней полке, но и там уже лежат чужие тюки. Пришлось что-то выяснять, с кем-то скандалить.  В конце концов место  отвоевано. Несмотря на позднюю осень, в купе очень душно. Пахнет печеньем, яблоками и потом гастарбайтеров. Вера Петровна и Кира выходят в коридор, к окну. У матери безумные от тревоги глаза, в эту минуту ей трудно думать о большой сцене, европейских турне, аншлагах и поклонниках.  Мимо проходит группа крепких скуластых парней в спортивных костюмах и нутриевых шапках. Один из них, коренастый,  с оттопыренными ушами,  смеривает Киру глазами и обжигает широкой улыбкой стоматологического золота. Мать растерянно оглядывает людей  и находит их слишком  загорелыми на сезонных работах, слишком битыми жизнью и от этого, как ей кажется, готовых мучить и бить других. Ее хрупкая дочь не вписывается  в этот грубый, жизненный интерьер. Чувство вины захлестывает ее. Нужно было еще занять денег и на самолет... Она беспомощно топчется на месте, пытаясь войти в купе за вещами. Но там уже толпится группа провожающих. Легонько, за плечи Кира встряхивает мать.

- Мам, не волнуйся, все будет хорошо. Я позвоню, как только буду на месте. Мне между прочим не десять лет…

- Да в курсе я, в курсе, - раздраженно отвечает Вера Петровна, нервно осматриваясь.

- Ну не на фронт же я еду!  В моем купе пожилой дядька, и вон…- Кира поднялась на цыпочки и снова заглянула в купе, - какой-то …., - она окидывает взглядом уже лежащего на верхней полке рыжего молодчика с раскосыми светлыми глазами, и не находит что сказать дальше. - Ну чего ты боишься?  Послушай меня, прекрати вертеть головой. Алле! Я здесь!

Ей нужно сказать матери то, что она хотела сказать уже давно, но никак не могла собраться с духом.

- Мама , это неудобно говорить но…… - замялась она. - В общем знаешь…. пусть товарищ Клименко- хороший специалист,  теперь  переезжает к нам. Правда, ну сколько же можно? У вас отношения…

-  Кира... Миша...Михаил Николаевич мне друг, – смущается  мать. - Да и вообще при чем здесь это?Дай как я посмотрю еще раз на этого, на полке…,- она пытается отодвинуть дочь.

- Да оставь его в покое, нормальный парень.  Видишь, у него газеты с собой, значит читать умеет…Послушай меня, на соседей можешь наплевать, ты для них все равно падшая женщина, - Кира усмехается. - Шура сказала Зине, что видела как Клименко днем крался в нашу квартиру. Так что твоя репутация и так накрылась медным тазом, - тут она с досадой прикусывает губу, этого не нужно было говорить. Все испорчено, но исправлять поздно, прозвенел звонок. Проводник просит всех провожающих покинуть вагон.

- Мам, съезжайтесь и все, ладно?

Она виновато теребит руку матери, потом порывисто обнимает ее за шею и они обе плачут.

Шестьдесят три часа,  плюс каких-то десять минут и она будет в Москве. Страшно, страшно, страшно. Страшно быть с ним рядом, , дышать одним воздухом…

          Она долго машет Вере Петровне в окно, посылает воздушные поцелуи, пишет на пыльном стекле.  Мать стоит на перроне и время от времени прикладывает кулак к уху, наказывая  чтобы Кира обязательно  звонила из Москвы. Кира тоже подносит к своему уху невидимую трубку. Я позвоню, обязательно позвоню. Глядя на посеревшее от переживаний лицо матери, Кира улыбается ей и тихо приказывает поезду : Ну давай же, драндулет трогайся, не видишь как она мучается? Поезд слушается, мягко толкается вперед, немного осаживает и больше уже не колеблется. Поступательно наращивая скорость, уверенно двигает в сторону Москвы. Сначала дорожным ветром сдувает лицо матери, потом пропадает перрон и Кира, горько всхлипывая, пытается силой воли остановить слезы.

Глава 8

         Через три дня, поезд дергается как в предсмертной судороге и останавливается на Казанском вокзале. Распахнув глаза, через  запотевшее окно Кира высматривает Глеба. За грязным стеклом прямо перед ней стоит худощавый мужчина. Ей кажется, что все вокруг замирает на минуту, и даже земля прекращает свое равнодушное вращение. Воцаряется пугающая тишина и только у Киры громко стучит сердце.  В этот момент мужчина бросается вперед и обнимает только что сошедших с поезда женщину и ребенка. Вокруг все снова  оживает и теперь движется даже быстрее, планете нужно наверстать упущенную минуту и в проходе сразу же сбивается толчея.  Народ нахрапом прет из отделений купе, все боятся не успеть, и у всех  испуганные, растерянные лица. Кира последней вытаскивает из вагона свой чемодан и сумку, оглядывается вокруг, но не находит никого, похожего на Глеба. Сыплет мокрый снег и холодный ветер гуляет на пустеющей платформе. Она оттаскивает от поезда свои вещи и начинает ждать.

          Через час она основательно замерзла, но уйти не решается, а вдруг они разминутся с Глебом. Позвонить ему она не может, ее телефон разрядился еще в Оренбурге, во время последнего  разговора с матерью. В коридоре вагона все розетки были обесточены. Это можно было сделать за небольшую плату у проводника, но она постеснялась стучать ему ночью, утром забыла, а когда опомнилась перед Москвой, у него уже образовалась длиннющая очередь. Все хотели приехать в город с заряженными телефонами. Вот так жизнь наказывает беспечных людей, - сокрушается про себя Кира.  Платформа уже пустая, поезд отогнали в депо, зажглись фонари, хотя до вечера еще далеко. Руки замерзли в перчатках и она сует их в карманы пуховика. Снег быстро вымачивает ей волосы. Где-то в чемодане есть  шапка, но открывать его не хочется, слишком глубоко она похоронена. Предостережения матери были не напрасными, зимой в Москве действительно холодно.

          Вокруг никого нет, длинная линия платформы уже  полностью успела забелиться. Небо серое и тяжелое, с него падают и мечутся крупные, снежные осы. Воздух звенит от мороза и Кира так дрожит,  что ей кажется,  у нее гремят кости. Она уже не чувствует пальцев ног, топает ступней о другую, чтобы согреться и прыгает вокруг столба. Но потом вдруг так устает, что садится на чемодан и уже не двигается. На соседних платформах приходят и уходят поезда, народ собирается и уезжает, приезжает и расходится. А она все сидит. Сколько же можно ждать? Лишь бы с Глебом ничего не случилось! Алина Евгеньевна предупредила его и два раза написала ему во сколько и на каком поезде приезжает Кира. Если бы только у нее работал телефон!

Сквозь множественные плоскости  косо-летящего снега, Кира видит высокую, стройную девушку. Она медленно, гуляючи, приближается к Кире. Великолепная  шуба хлопает полами по высоким сапогам. Пар из ее ноздрей вылетает быстрыми, сиреневыми струями, как у лошади. Что-то сильное и уверенное исходит от нее. Она останавливается возле Киры.

- Поезд пришел вовремя?

Голос у нее глубокий и властный.

- Да, полтора часа назад.

- Ччерт! Я в дороге застряла, знакомые видимо не стали ждать и уехали, – объясняет она.

Расстроенной она не выглядит.

- А ты что до сих пор здесь? Не встретили?

- Не могли бы вы мне одолжить телефон? – решается попросить Кира. - Буквально на минуту?