У обелиска (сборник) - Перумов Ник - Страница 67

Из радиоточки на улице Красных Коммунаров долетали звуки «Каховки». В уме я перебирала все, что знала о себе, и с каждым шагом все больше понимала – самые четкие воспоминания мои связаны с Энском. С Татарской улицей и ее обитателями.

Но и тут мои надежды не оправдались.

– Варечка, ну что ты? Конечно, я не стала бы тебя расспрашивать. Ты такая была… растерянная. Города не знала.

– Да, Варюша, я помню. Смотрела паспорт. Только это не паспорт, кажется, был, а партийный билет. Или нет?

– Ну, приехала ты к Евдокии. Во всяком случае первой ты навестила ее…

– Одета? Что-то серое такое. Строгое. Не вспомню, какие туфли. Больше я у тебя этого платья не видела, а оно, кстати, тебе шло. Хотя красивой девушке все к лицу.

Я сидела у Евдокии над чашкой индийского чая. Она как раз распечатала новую пачку. Ленточка этикетки еще лежала на кухонном столе – красные буквы по зеленому узорному фону. Руки у меня дрожали, и я прижала пальцы к чашке, чтобы это не было заметно.

– Ты не простудилась ли, Варюша? Давай-ка я варенье малиновое достану. Замечательное варенье, Клавдия дала. Из деревни. Лучшее средство от простуды.

Я только улыбнулась. С тех пор как я ушла из больницы, кто-то как будто ножом отреза?л от моих воспоминаний, от прошлого и настоящего, а может, от будущего тоже. Кто-то торопился, кому-то было важно откромсать как можно больше и поставить меня лицом к лицу с тем, что в конце концов останется – с черной, глухой, ватной тишиной. С безвременьем.

Баночка с вареньем уже стояла на столе. И чайная ложка оказалось рядом: «Не стесняйся, ешь!»

Я попробовала варенье. Сладкое, душистое. В нем было словно заперто минувшее лето…

Чай закончился, я понесла чашку к рукомойнику – сполоснуть. На полочке для мыла и зубного порошка лежал кулон Евдокии Леонтьевны. Как будто нарочно, чтобы я его увидела.

– Варюша, поставь чашку, я сама помою…

– Вы подвеску оставили…

– Ах, да, хотела цепочку почистить. И отвлеклась. Если серебро темнеет, его чистить лучше всего зубным порошком.

Меня словно магнитом тянуло к кулону. Смутная в голове бродила мысль: а вдруг? Как в тот раз, седьмого, когда я провожала Евдокию из гостей. Повинен ли в том моем видении именно кулон? Или я все придумала?

Серебро показалось горячим, я отдернула руку.

Евдокия держала в руках заварочный чайник. На-деялась, что я еще задержусь.

– Как хочешь, Варя, а одну я тебя сейчас на улицу не выпущу.

– Нет-нет, я все-таки пойду. Домой. Мне надо домой.

Как будто кто-то звал меня, или ждал, или я сама что-то забыла сделать.

Домой – это почему-то не значило вернуться в дом Фролова. Видимо, болезнь спутала мои мысли. Евдокия озабоченно пощупала мне лоб и покачала головой:

– Холодный совсем. Надо бы тебе к врачу…

– Да-да. – Важно было выбраться из дому. – Да, я к врачу. Все хорошо, просто устала немного.

Пальцы продолжало обжигать в том месте, где я притронулась к кулону. Что же это за магия, которую я не могу разглядеть? Раньше такого со мной не бывало. Да и сейчас все как всегда. Вещи словно кидают вокруг слабый мерцающий отсвет: вот на подоконнике – термометр переливается синим; вот подсвечник, на нем заговор от хворей; от иконки – слабый желтый свет. Намоленная.

Все. Не похоже, чтобы кулон был наделен магией.

Я торопливо попрощалась, затворила дверь и побрела по улице.

В воздухе кружился слабый снег.

Из-за спины посигналил автомобиль.

Я обернулась и ни капли не удивилась, увидев черную «Эмку» Максимова.

Сегодня за рулем был он сам – я чуть поклонилась, показывая, что узнала. Он открыл дверцу:

– Варвара Кузьминична! Давайте подвезу!

Садиться в красивый автомобиль с салоном, обитым светлой кожей, было боязно. Но Максимов нетерпеливо похлопал по сиденью: «Садись!»

– Похолодало, – издалека начал он. – Пальто у вас тоненькое совсем.

– Ничего. Завтра опять все растает.

В машине пахло бензином и табаком. Но теплый воздух позволил немного расслабиться.

Голова у меня кружилась. Я старалась поддерживать разговор, но временами казалось, что это не я разговариваю со следователем в его дорогой машине. На самом деле я где-то далеко. Рассеянная кутерьма снежинок за окном – это я. И печной дым над улицей – тоже я…

И все же надо было его выслушать. Понять, что он хочет.

– Далеко вам?

– Проезд Текстильщиков, дом шестьдесят один. Это крайний дом, его еще называют «Домом Фролова».

– Скажите, Варвара Кузьминична. Ваш друг, Цветков. Он не говорил вам, когда точно он приехал в Энск? И с какой целью?

– Вы в чем-то его подозреваете?

– Подождите сердиться. Поймите, дело серьезное. Погибли люди… и продолжают гибнуть, пока мы тут с вами разводим демократию. Вы советский человек, честная труженица и должны понимать, что в ситуации, когда разнообразная контра пытается всеми силами разрушить плоды многолетних завоеваний нашей Родины, когда всякая шваль повылезала из своих нор и пытается ловить рыбу в мутной воде…

Внезапно он сбился с речи и договорил просто:

– Я должен поймать этого гада. А времени почти не осталось.

– Так вы считаете, что этот «гад» – Цветков? В чем вы его обвиняете?

– Вы наверняка… Он рассказывал вам о самоубийцах?

– О них весь город знает, – осторожно ответила я.

Максимов кивнул.

– В сентябре врачи впервые забили тревогу. К концу месяца стало понятно, что дело серьезное, но местные боялись доводить дело до Москвы, надеялись решить проблему сами. Цветков появился в городе в июле. Времени как раз достаточно, чтобы все подготовить…

– Но он лечиться приехал. Доктор говорит…

– Это может быть легенда. – Он покосился на меня и пояснил: – Легендой преступники называют ложное алиби, оправдание невиновности. И доктор, кстати, может быть сообщником…

Было видно, как следователю нравится его стройная версия.

– Я кое-что разузнал об этом человеке. У него интересное досье. Но один факт настолько не вписывается в общую картину событий, что делает его одним из главных подозреваемых. Молчите? А я все-таки расскажу. Дело было неподалеку от Ржева. Там немцы еще в сорок втором, во время оккупации города, испытывали новейшее магическое оружие, часть из которого так и осталась в окрестных лесах. Что-то не было использовано, часть – ждала дезактивации, часть – добавила потерь среди саперских отрядов. Цветков был экспертом-контрмагом при саперском отряде. Именно он доставил в штаб целую коллекцию артефактов, среди которых был один… скажем так… не только не обезвреженный, напротив, он был полностью готов к выполнению той задачи, ради которой создавался. Адская машина… А что в результате? Двадцать восемь трупов. Почти полкилометра – радиус поражения. Из всех, кто присутствовал в штабной палатке, выжил только один человек. Говорят, специалисты уровня Цветкова в состоянии обезопасить себя от воздействия большинства видов боевой магии. Что вы на это скажете?

Я пожала плечами. Наверное, будь я здорова, что-нибудь бы ответила, но голова кружилась все сильней и пальцы мерзли. Мне все больше казалось, что я нахожусь не в автомобиле рядом со следователем, а в каком-то холодном небольшом помещении среди старинных вещей и старой, иногда совсем «вылинявшей» магии…

– Варвара Кузьминична. Вы должны понять, от того, что вы скажете, возможно, зависят жизни сотен людей. Честных людей, понимаете?

– Я понимаю, но я… почти ничего не могу сказать. Виктор родился в этом городе, он его хорошо знает. Он мне рассказывал. После войны был комиссован по здоровью и отправлен сюда, в Озерцовскую больницу. Верней, там какой-то военный санаторий. Он не различает магию, не может ее ощутить, но магических способностей не потерял… Я не знаю, как объяснить, если вы не маг.

– А вы – маг?

Вопрос оказался неожиданным. Я качнула головой. Никогда не задумывалась об этом. Кстати, почему?

– Я не пользуюсь магией, но всегда понимаю, если рядом есть что-то магическое. Может быть, я просто никогда не училась.