Девушка, не умеющая ненавидеть - Данилова Анна - Страница 34

Помимо газового котла, от которого по всему дому тянулись трубы с горячей водой, в гостиной был большой грубоватый камин – сердце дома. Мы с Ларисой натаскали дров из сарайчика, расположенного за домом, Лара с помощью картона и кусочков сухого спирта разожгла его, да так, что он запылал, загудел, словно готовый взорваться. И от него по гостиной поплыл жар!

Тепло и свет, наполнившие дом, оживили его и растопили лед недомолвок и сомнений между мной и Ларой. И даже зимний лесной пейзаж за окнами уже не казался таким холодным.

– Как же здесь хорошо! – воскликнула я, когда все дела были переделаны, все блестело чистотой, а продукты из машины благополучно перенесены в кладовую и холодильник. – Завтра мы могли бы начать уже готовить.

Мне показалось или?.. Но после этих слов Лара вдруг снова погрустнела. Видимо, предстоящая встреча с друзьями ее не особенно-то радовала. Но я посчитала лишним снова поднимать эту тему, успокаивать ее. Быть может, существовало что-то такое в отношениях этих людей, о чем мне и не надо знать. У каждого человека есть что скрывать. Возможно, муж, мужчина, с которым Лара жила и благодаря которому разбогатела, был знакомым или вообще родственником Орловых. И кто знает, зачем они едут в Россию? Может, просто, чтобы провести старый Новый год среди друзей, родственников, навестить кого-то, уладить какие-то свои дела, да мало ли, подышать русским воздухом, наконец! А может, заняться расследованием смерти своего близкого человека – мужа Лары. Ведь она мне так ничего и не рассказала. Скупая фраза, в которой кроются тайна, преступление, смерть… «…встретила мужчину, в годах, очень богатого… Вышла за него замуж, но прожила в браке недолго, он оказался негодяем, слишком опасным человеком, вот я и приговорила его…»

Быть может, эти Орловы знали этого «старика», как я его про себя называла, с другой стороны, как порядочного человека, и только Ларе довелось увидеть его темную сторону. Но что он мог ей сделать такого, за что можно было убить? Что-то мерзкое, отвратительное, какую-то вселенскую подлость. В голову лезли самые фантастичные, а порой и нелепые предположения. Первое – он мог смертельно оскорбить Лару как женщину. К примеру, отдать, подарить, продать на время на ночь или день какому-нибудь своему другу. Напоить ее, накачать наркотиками и поиздеваться над ней… Вот за это точно можно было убить. Да я и сама бы убила за такое.

Второе. Ларе стало известно о преступлении, которое совершил ее муж в отношении хорошего человека. Это могло быть убийство, к примеру. Может, он по неосторожности убил ребенка?

Или, к примеру, Лара забеременела, а он ударил ее в живот…

В какой-то момент я наполнилась такими гадкими, черными предположениями, что мне хотелось выбежать на свежий воздух, на мороз, чтобы остудить свою голову, освободить ее от подобных мыслей.

Но с каждым прожитым рядом с Ларой часом, даже с каждой минутой я все больше и больше принимала ее сторону и вдруг поняла, что заранее простила ее за совершенное ею преступление независимо от мотива.

К тому же наше с ней знакомство началось с ее признания в убийстве. Вот так, первому встречному она призналась в совершенном ею преступлении – зачем? Объяснение лежало на поверхности: это был ее ответ на озвучивание моих комплексов, ведь я сразу предупредила ее о том, что только что покинула тюремные стены, и предложила ей перейти в другое купе.

Она была славная, Лара, и я поклялась в тот день никогда больше не донимать ее моими подозрениями или сомнениями. Было ясно, что она не имеет никакого отношения к козням моей сестрицы, а это было главным. К тому же она сама нуждалась во мне, и это было немаловажной причиной, из-за которой я и согласилась жить у нее.

То, что она травмирована, что у нее не все в порядке с нервами, я понимала и до нашей поездки в Переделкино. Ее же реакция на приезд Орловых лишь укрепила меня в моих подозрениях. «В любом случае, – сказала я ей, – ты не должна волноваться по поводу гостей, ведь я всегда буду рядом».

Тем не менее ее настроение в течение этих двух дней, пока мы готовились к празднику, постоянно менялось. То она смеялась и казалась счастливой, то забивалась в угол, в кресло и, закутавшись в плед, озиралась по сторонам, словно в ожидании расправы.

Я не врач, не психиатр, я не знала, как правильно себя с ней вести, а потому действовала, как подсказывало мне сердце. Ухаживала за Ларой, говорила ей какие-то приятные вещи, рассказывала веселые истории из своей жизни или предлагала посмотреть комедию. Мистер Питкин и Паоло Веладжио стали на время пребывания в Переделкино нашими добрыми друзьями. Их легкие шутки и трюки вызывали у нас просто-таки гомерический (или истерический?) хохот.

Время от времени Лара вспоминала о моих проблемах, грубо высказывалась о моей сестре, строила планы по ее физическому уничтожению, причем говорила об этом с необычайной легкостью, словно отравление или удушение – дело обычное, даже скучное. Я понимала, что для нее лично это была своего рода терапия, что таким вот странным образом она, конечно же, «убивает» не мою сестру, а свою черную, ядовитую тоску. Отвлекается, одним словом, переключаясь на мои темы.

Думаю, что и я со стороны могла показаться Ларисе неврастеничкой. Часто плакала. Как будто бы без причины. Хотя на самом деле я смертельно тосковала по своему Грише. Вспоминала каждую минуту, проведенную с ним, пыталась «услышать» его голос и, закрыв глаза, представляла нашу долгожданную встречу. Но что я ему скажу, если мы с ним увидимся? Открою ему глаза на то, что он – муж моей родной сестры и потому мы не должны с ним быть вместе? Что я не хочу оставлять детей без отца и все такое?.. Или признаться ему в том, что в тюрьме я подурнела, почернела лицом, у меня выпали волосы, потускнели глаза, и я просто не могла предстать перед ним в таком виде? Он не поверит мне. Потому что он мужчина, и ему все эти причины отчасти могут показаться несерьезными отговорками или пустым кокетством, за которыми скрывается мое желание расстаться с ним. Или же он мог подумать, что я не вижу нашего с ним будущего, что разлюбила его, а передачки принимали просто, чтобы выжить. Что ж, это тоже правда. Деньги, посылки, присмотр охранниц помогли мне продержаться эти полтора года, остаться в живых.

Мы заперлись, спрятались в этом большом и теплом доме от зимы, ветра, мороза и снега, но взяли туда с собой все свои страхи, проблемы, переживания. Они то отступали от нас, то окружали дьявольским невидимым, но осязаемым тесным кольцом, хороводом теней прошлого.

Готовясь ко сну в нашу первую ночь в Переделкино, я переоделась в пижаму, набросила халат и вышла из отведенной мне спальни, чтобы пожелать спокойной ночи Ларе. Но я ее не нашла. Обошла весь дом, заглянула в каждую комнату, даже в кладовку – ее нигде не было.

Я распахивала по второму разу двери комнат и всякий раз ловила себя на том, что боюсь, неподготовленная, увидеть ухмыляющееся лицо Нины. Вот хоть и пообещала самой себе не думать плохо о Ларе, все равно подлые мысли вели к Нине, к их с Ларой заговору.

Но ни Нины, ни Лары в доме не было. Я оделась, взяла фонарь и вышла на крыльцо. Время было за полночь. От крыльца к калитке вели глубокие следы в снегу. Лара ушла. Или убежала.

– Вот дура! Куда ее понесло?

Из наших дневных разговоров я поняла, что соседей она не знает, но рада тому, что они вообще есть, что не так страшно находиться в поселке, когда поблизости есть «живые люди». Но вряд ли она отправилась к соседям. Я, проваливаясь в снег, отправилась по следам на поиски моей подруги. Было тихо, безветренно, но холодно, мороз щипал щеки. Я не помню, сколько прошла, то и дело сворачивая в какие-то заснеженные, хотя и хорошо освещенные уличными фонарями переулки, улочки, пока не увидела большой темный куль в сугробе – застывшую человеческую фигуру.