Листья коки - Суйковский Богуслав - Страница 67

В воздухе засвистели стрелы, скрежеща о каменные стены и поражая цель. Нет-нет и воин-индеец, выглянув из-за прикрытия, чтобы метнуть копье, падал навзничь и со стоном сползал вниз, напрасно стремясь уцепиться слабеющими пальцами за неровность каменной кладки. Грохот пушек, который индейцы все еще принимали за небесный гром, и эти стремительные бесшумные стрелы в представлении защитников крепости связывались в единое целое, и суеверный испуг быстро охватил гарнизон.

Кахид, спокойно стоящий на крепостной стене в наиболее опасном месте, сразу же заметил это. Он с беспокойством обратился к Синчи, который всюду сопровождал его.

— В рукопашной схватке лицом к лицу наши воины не уступят белым. Но здесь они боятся ильяпы.

— Ты прав, достойный. Это… не иначе, как сами демоны земли…

Орудийное ядро ударило в башню около ворот, отскочило и, бессильное и неопасное, упало прямо к их ногам.

Кахид со злобой пнул его ногой.

— Обычный булыжник. Только белые умеют метать его с таким грохотом. О, вот это пострашнее.

Он указал на рослого воина, который внезапно пошатнулся и без стона свалился навзничь. На лбу у него кровоточила небольшая рана.

— Этого наши воины боятся больше всего. Как будто ничего нет, а человек умирает.

В эту минуту у стен крепости мушкетер Луис Овьедо, громко смеясь, чистил свое оружие и готовился к новому выстрелу.

— Ты проиграл, Алонсо. Пять песо — мои.

— Не торопись. За мной еще один выстрел. Видишь Этого, в блестящем шлеме? Это, должно быть, какой-то краснокожий вождь. Если я сковырну его, мы квиты.

— Этот? Фи, его подстрелить не штука. Он стоит так, будто сам ищет смерти. А мой только выглянул, как я сразу же всадил ему пулю в лоб. Впрочем, дело твое. Если у тебя на примете нет ничего лучшего, то бери его на мушку.

Алонсо прочно установил мушкет на вилках, широко расставил ноги и тщательно прицелился. Наконец он поднес к Запалу фитиль. Сквозь клубы дыма ему не удалось разглядеть результат выстрела, однако смех Луиса был достаточно красноречив.

— Промазал! Из тебя такой же стрелок, как из старой бабы — плясунья. Пять песо — мои. Ну и другие пять, за следующего язычника, которого я подстрелю. Ставишь?

— Ставлю. Будь ты неладен! Но почему ты не возьмешь на мушку этого вождя?

Овьедо сделал вид, что не слышит. Прежде чем они принялись стрелять на пари, он уже трижды целился в индейца, стоящего на самом видном месте, и все три раза промахнулся. Суеверный, как большинство испанских солдат, он предпочел не пытаться в четвертый раз. Этого краснокожего язычника, разумеется, охраняют какие-то там их демоны, а с духами, хоть бы и языческими, лучше не связываться. Падре Вальверде уверяет, правда, что ему известны отличные, действенные молитвы и заклинания, но все-таки кто его знает.

Стрельба стала превращаться в забавное состязание. Уже и лучники приняли в нем участие, похваляясь перед мушкетерами меткостью своих выстрелов и своей неуязвимостью. А так как индейцы могли ответить только метанием копий, которые не долетали до нападающих, это придавало последним еще больше наглости, сообщало еще большую точность их выстрелам. Все чаще падали защитники крепости на стенах, и Кахид, который уже дважды стягивал к воротам подкрепления, все больше хмурился.

— Перебьют самых лучших воинов. Придется открыть ворота и вывести войска в поле. Тогда они пустят в ход свои топоры.

Синчи молча указал на отряд испанской конницы, охранявшей пушки против самых ворот. Кони, дрожа от близких выстрелов, возбужденные запахом пороха, рвались, вставали на дыбы, их едва удавалось сдерживать. Стоило только ослабить поводья, и они со скоростью вихря понеслись бы вперед, на атакующих индейцев.

Кахид понял и кивнул головой.

— Да. Нам не отбиться. И здесь нас ожидает гибель.

— Может, белые сами будут атаковать… — неуверенно начал Синчи и тотчас прислушался. Заглушая грохот пушек и мушкетов, раздался резкий, звонкий звук труб.

— Ударят! О достойный, этот звук означает, что они сейчас ударят.

— Хорошо. Наконец-то мы встретим их, как подобает воинам.

Он отдал приказ солдатам, которых оставил в резерве у подножия башни.

— Все на стены!

Испанцы приближались. Они шли сомкнутыми стальными рядами и несли с собой лестницы, чтобы штурмовать стены. Их прикрывали лучники, и как только над стеной появились шлемы защитников крепости, тотчас же снова густо засвистели стрелы, разя и убивая индейцев. Когда атакующие приставили лестницы и начали взбираться по ним, лучники продолжали стрелять. Тщательно прицеливаясь, они поражали каждого, кто только выглянет из-за укрытия. Лишь одну лестницу индейцы столкнули своими длинными копьями, лишь в нескольких местах испанцам пришлось с боем прокладывать себе дорогу. В основном же они взбирались на стены почти беспрепятственно.

Наконец на стенах началась рукопашная схватка, жестокая, безжалостная. Толедские мечи против обоюдоострых топоров, сталь против бронзы, жажда грабежа и разбоя против безрассудного упорства — и все отчаяние побеждаемых против тех, кто неизменно одерживал победы.

Но резервы индейцев были слишком поспешно введены в бой, и они понесли уже невосполнимые потери. А испанцы напирали и напирали, постепенно занимая стены. Скоро уже и лучники взобрались туда же, и их стрелы начали разить индейцев прямо в упор, расчищая дорогу атакующим и сея ужас и гибель в рядах защитников.

Кахид вместе с группой своих людей отступил к башне, ожесточенно защищаясь. Первый раз он видел белых в сражении. Опытным глазом воина Кахид оценил доспехи, хорошо закрывавшие солдат и в то же время не стеснявшие их движений, у индейцев же обнаженные плечи и ноги лишь раскрашены черно-белыми полосами; оценил он и твердость щитов, легко отражавших удары боевого топора; оценил и холодную, воспитанную долгим опытом выносливость в схватке. Разве они дрогнут, если им крикнуть, что их вождь погиб? И как бы сражались они при отступлении? Потому что… потому что только в отступлении можно узнать истинную цену воина.

Эти раздумья не мешали Кахиду принимать участие в битве. Один за другим он отбил два удара испанских мечей, выждал момент, сделал выпад и ударил топором. Молодой Хуарес де Карвахаль, идальго из знатного валенсианского рода, в качестве добровольца принимавший участие в штурме, свалился с рассеченным плечом.

— Бей! Вперед! — закричал Кахид, бросаясь через упавшего в брешь, образовавшуюся в цепи врагов. Но стена вражеских щитов снова сомкнулась перед ним, засверкали мечи, нанося разящие удары: над этой стеной словно всплеснулись волны. Из-за спин своих товарищей лучники пустили в индейцев целую тучу стрел. Защитникам крепости снова пришлось отступить.

Кахид вдруг услышал за спиной торопливые слова, произнесенные на тайном наречии инков.

— Господин, я выполнил твой приказ. Сокровища укрыты надежно.

Кахид быстро оглянулся. Молодой жрец, запыхавшись, пробирался к нему, глаза его горели.

— А мумии? — охрипшим голосом спросил Кахид.

— Все, как ты приказывал.

— Кто… кто знает это место?

— Только я, о достойный.

— Так умри же, чтобы никакими муками не смогли вырвать из тебя тайны! — воскликнул Кахид и взмахнул топором.

Он оглянулся. Теперь он остался один. Окружавшие его воины либо полегли, либо, прижатые к стене, оборонялись отчаянно, хотя и безнадежно. Внизу ворота трещали под ударами испанских топоров. Атакующие почти целиком заняли стену.

— Это конец, — повторил Кахид слова Синчи. Он еще раз оглянулся. Бегуна нигде не было видно, а толпа осаждавших уже устремилась к башне.

Кахид опередил их; он вскочил в черную щель узких дверей, захлопнул их за собой и привалил заранее приготовленным камнем. Через минуту он был уже на вершине башни, равнодушный к стрелам, которые свистели вокруг него, царапая стены.

Он бросил взгляд на крепость сверху — последнюю крепость в Тауантинсуйю, куда уже ворвались враги, на священную скалу с вырубленным в ней троном сынов Солнца, которую осквернят белые. Он не колебался. Когда дон Диего де Альмагро въезжал через выломанные крепостные ворота в покоренную твердыню, ему пришлось осадить коня, так как прямо подле него пало, распростершись на камнях, тело воина-индейца в богатых одеждах.