Клиника С..... - Шляхов Андрей Левонович - Страница 31

Со швейным цехом была связана одна интересная история, «настоящий прикол», как сказала дочь. В один августовский день 1993 года в кабинет Всеволода Ревмировича, бесцеремонно отпихнув вставшую у них на пути секретаршу, ввалились два бритоголовых парня в скрипучих черных кожанках. Всеволод Ревмирович сначала подумал, что по его грешную душу явились наемные убийцы (мало ли кому дорогу перешел?), но то оказались рэкетиры.

— Медицины мы не касаемся, — объявил один из бритоголовых, — но вот с производства положено отстегивать тридцать процентов от прибыли. Прибыль-то есть?

— Вы кто? — выдавил из себя перепуганный Всеволод Ревмирович.

— Мы — твоя крыша, отец, — фамильярно ответил другой, бросая на полированную поверхность стола визитную карточку. — Наволочки уже третий месяц шьешь? Вот за три месяца с тебя и причитается.

Сразу после ухода рэкетиров Всеволод Ревмирович позвонил знакомому заместителю министра внутренних дел и зачитал в трубку то, что было написано на карточке. Больше к нему с подобными запросами никто не приходил, но Всеволод Ревмирович проникся духом времени и обложил своих заведующих отделениями ежемесячным налогом по принципу: «делайте что хотите, лишь бы шума не было, и не забывайте делиться». Что поделать — новые времена, новые традиции.

Первый российский президент был весьма непостоянен в своих симпатиях. В один прекрасный день Всеволод Ревмирович, доведенный до отчаяния упреками в непрофессионализме (никак не удавалось подобрать терапию, стабилизирующую артериальное давление), осмелился робко намекнуть, что систематическое употребление определенных напитков способно свести на нет любое лечение. В ответ получил гневную тираду о том, что настоящий врач подбирает лечение, исходя из привычек, предпочтений и образа жизни пациента, а не перекладывает, как всякие разные «лекари» (о, как презрительно было произнесено это слово!), с больной головы на здоровую. Чья голова больна, а чья здорова, уточнено не было. Остолбеневшего Всеволода Ревмировича под локотки довели до его служебной «тридцать первой» «Волги» и больше никогда консультировать в Кремль не приглашали. Всеволод Ревмирович боялся, что может лишиться и директорства, но обошлось. Скорее всего президент, всецело поглощенный противоборством с собственным Верховным Советом, забыл о нем…

Что ж — надо уметь довольствоваться тем, что имеешь, и извлекать из этого максимальную выгоду. Залогом спокойного и безбедного существования были хорошие отношения с министерством и всеми, кто стоит выше его, а также окружение института не только ореолом уникального заведения, равного которому в мире не найти, но и покровом тайны, сквозь который трудно было проникнуть постороннему, будь он хоть супершпион или супержурналист. В институте свято соблюдалось неписаное правило: «Молча делай свое дело и не суйся в чужие дела». Достижения получали широкую огласку, ошибки искусно скрывались. Оно и верно — зачем давать лишний козырь в руки очернителям и злопыхателям? Когда-то благородным ежедневным подвигом медиков было принято восхищаться, а сейчас только и норовят пнуть служителей Гиппократа или укусить побольнее.

Ко второй половине девяностых кадровая круговерть поутихла. В институте сформировался новый костяк. При назначении на тот или иной пост Всеволод Ревмирович всегда отдавал предпочтение вменяемости и лояльности перед профессионализмом. Профессиональный уровень нетрудно подтянуть, было бы желание, а вот склочника или упертого самодура переделать невозможно. Особенно тщательно, буквально человек к человеку формировались не только отделения, в которых производились сложные, подчас уникальные операции, но и отделение патологоанатомии, которое дает окончательную оценку лечению. Горе тому медицинскому учреждению, в котором патологоанатомы не учитывают интересов своих коллег-лечебников. При желании в любой истории болезни можно найти кучу ошибок, а можно и не найти.

Да и не одной патологоанатомии следует уделять особое внимание. Разве институтская поликлиника не должна работать как хорошо отлаженный механизм? А приемное отделение? И вообще — второстепенных отделений не существует.

В последние годы начала накапливаться усталость. Живешь-живешь — и не успеешь оглянуться, как разменяешь девятый десяток. До того, как отойти от дел, следовало обеспечить будущее единственной дочери Инны, позднего обожаемого ребенка. Мало быть назначенным на пост директора института, надо еще и удержаться на нем. Даже самого Всеволода Ревмировича несколько раз пытались тихо «снять», мотивируя это тем, что он терапевт, а институт у него больше чем наполовину хирургический.

Ну и что с того? Так и хирурга можно попереть из директоров, мотивируя тем, что он не досконально разбирается в терапии! Институт огромный, многопрофильный, и ни один человек не способен досконально во всем разбираться. Заместитель по лечебной работе Субботина тоже из терапевтов, но ничего, справляется так, что дай бог каждому. А на какой-то «узкий» случай существует заместитель по хирургии, статус которого ниже, чем у Субботиной, потому что он курирует не всю лечебную работу, а только хирургическую, и больше в профессионально-научном смысле, нежели в организационном.

Дочь Инна тоже терапевт, кардиолог. Характер у девчонки зубастый, своего не упустит и за себя постоять сможет. Надо бы ее поскорее в члены-корреспонденты пропихнуть, тогда уже можно будет передать свое кресло со спокойной душой. Регалии, они ведь тоже имеют значение, и какое! Хорошо бы еще Инне орденок… А что — заслужила. Своим вкладом в развитие отечественной науки на ее теперешнем посту заслужила. Надо бы подумать…

С течением времени Всеволод Ревмирович передавал своим заместителям все больше и больше полномочий, оставляя себе лишь то, что передавать было нельзя или неуместно. «Ты, папа, как Зевс, — шутила Инна. — Сидишь себе в кабинете, как на Олимпе, все видишь, все знаешь, но людям на глаза предпочитаешь не показываться. Человек — легенда». Еще бы не легенда — самого Сталина за руку держал…

При мысли о том, что бы стало с академиком Резником, посоветуй он отцу народов перейти с вина и коньяка на фруктовые соки, Всеволод Ревмирович вздрогнул. Нет, Илья Иосифович никогда бы не сказал ничего подобного, в отличие от своего излишне обидчивого ученика. Умный был человек академик Резник, потому и умер в восемьдесят три года своей смертью, окруженный домочадцами, а не конвоирами. И это при наличии отца-сахарозаводчика, купца первой гильдии! Отец Всеволода Ревмировича, искупая два года службы в жандармах на железной дороге, не только активно поддерживал большевиков, но даже имя сменил, став из Романа Ревмиром, сокращение не то от «революционный мир», не то от «революция мировая». В партию, правда, так и не рискнул вступать, а ну как припомнят прошлое. Сам Всеволод Ревмирович при вступлении в партию в анкете лишнего не писал, представляя свое социальное происхождение как рабоче-крестьянское. Как все резко меняется — раньше вокруг были одни рабочие с крестьянами, а теперь — одни дворяне. Ученый секретарь Ишутин дошел до того, что в рабочем кабинете вывесил генеалогическое древо, согласно которому происходил от побочной ветви давно пресекшегося княжеского рода Глинских, то есть находился в родстве с самим Иваном Грозным. Ничего, стоило только раз назвать Ишутина «вашим сиятельством», как он понял намек и дерево со стены снял.

— Всеволод Ревмирович, к вам пришли из министерства, — секретарша Анна Сергеевна ходила неслышно, как привидение. — Комиссия.

— Пусть заходят, — разрешил Всеволод Ревмирович, отвлекаясь от дум.

По раз и навсегда установленному порядку все проверяющие первым делом встречались с директором института, а он уже решал, чьим заботам их перепоручить. Сам Всеволод Ревмирович практически никогда проверяющих по институту не водил, считая, что сопровождение лиц рангом ниже мэра ущемляет его достоинство.

Иногда случалось и так, что прямо в присутствии проверяющих Всеволод Ревмирович звонил по телефону, высказывал недоумение, и проверяющим приходилось уходить обратно несолоно хлебавши.