Адмирал Де Рибас - Сурилов Алексей - Страница 76

Когда все устроилось и с отбором фруктов и с заплатой за них, в магистрате была составлена челобитная царю: «Ваше высочайшее Величество, Государь – царь наш, известный милосердием и справедливостью к подданным своим! Прослышали мы здесь – холопы твои, что ты малость захворал от великого усердия в государственных занятиях, а также возможно, что от простуды или еще от какой причины. Мало от чего хворают добрые люди, не исключая царей. Говорят, однако, что турецкий Салтан захворал от лени и безделья. Но ты, наш великий царь, недугом поражен от неустанных забот о своих подданных, о нас, жалких твоих холопах. Поэтому посылаем тебе три тысячи померанцев, кои ты один должен съесть, а более никому не давай. Буде кто захочет тех померанцев, кои ты один должен употребить, то отпиши нам, мы пришлем сколько надо. Ежели откушаешь те померанцы, то и лекари ни к чему, это все в Одессе знают, потому и лопают их за милую душу и еще просят, только им не дают, потому померанцы и здесь редкость, а ежели и бывают, то по целковому за штуку. Мы сами рады их есть, но ежели ты, царь-государь наш, захворал, то мы отдаем их сполна тебе, ибо что мы – жалкие холопы без твоей царской милости? Пакость одна и не более.

Город наш – Одесса – ныне пребывает в великой нужде и разорении, а можно бы тому городу и по-иному быть. Но сказывают, будто ты, государь наш, воспалился на нас, холопей твоих, царским гневом, а за что – не ведаем, потому что мы в верном тебе служении, не щадя живота своего, так что можем и помереть за тебя, когда надо. Ты только скажи, и мы пойдем за тебя на край света, а если нужда в том станет, то и дальше. Так что подателям сих померанцев головы рубить не вели, пускай себе живут, потому что они едино только о твоем здравии думают, а более у них и в мыслях ничего нету.

Не соизволишь ли ты, милостивый Государь, изменить свой гнев на город наш, чтобы быть к нему милостивым? Ежели будет можно, дай нам вспомоществование для здешних строительств.

Писано сие в феврале 8 дня 1800 года.

Собственную руку приложил городской голова Ларион Портнов с товарищами Ванькой Тимошенко и Федькой Флогаити».

Померанцы укладывали в кошели, а лучше сказать, перекладывали каждый в отдельности. Кошели обкладывали овчиной и помещали в сани так, чтобы они не выпали и были там крепки. Всего было двое саней. В каждые сани по природному российскому обычаю впрягли тройку лучших коней, какие только были в Одессе.

Перед самым отъездом померанцевого обоза в Петербург случилась беда – Микешка Гвоздев пошел на море удить рыбу с ледового припая. Как после оказалось, он и раньше маялся этой дурью. При каких обстоятельствах – неведомо, хоть и было по тому разыскание, он очутился в холодной воде и утонул, потому никого не случилось, кто мог бы ему помочь.

Вместо Микешки Гвоздева, утонувшего по собственной дури, магистрат решил послать в Петербург с померанцами Березова, хоть тому и был недосуг ввиду предстоящего в хозяйстве отела коров. Да и жена Березова – Степанида – решительно возражала против этой поездки. Какая же баба отпустит в далекое путешествие мужика, ежели он во всем исправен? Был бы какой пьянюга – другое дело. Но когда Степаниду ознакомили с решением магистрата и разъяснили что к чему, то она, скрепя сердцем, согласилась, с тем, однако, что Степан привезет ей из Петербурга на платье кармазеи, а если возможно, то и сапожки на серебряных подковах, которые можно купить только там, а более нигде. Ведь ходили же мужья здешних пересыпских казачек в извоз с солью в Киев, Варшаву и даже в цесарскую землю до Пресбурга и Вены, а сапожки такие купить не могли.

9 февраля сытые, застоявшиеся от безделья кони взяли с места внамет. Только снежная пороша завихрилась за санями. Путь был долгим и тяжким. Хоть и заметно потеплело и к весне шло, однако же и вьюжило изрядно. Временами кони останавливались, потому что не знали, куда им тянуть сани, чтобы померанцы довезти до Петербурга, а не в какое иное место. Добрались они туда только 28 февраля под вечер, нашли кого следует и передали царю померанцы с челобитной от магистрата.

Через два дня царь призвал к себе послов. Есаул Черненко заметил, что он был в хорошем расположении духа. Видно, он откушал померанцев. Одним словом, царь очень хвалил одесанов, говорил, что малороссияне были его добрыми слугами еще когда он сидел в Гатчине и покойная государыня его к себе не пускала.

На челобитную царь дал ответ: «Сим ставлю в известность, что померанцы я принял и одобрил. Буде можно, пришлите поболее. Что до вашего города Одессы, то о нем здесь все наврали. Теперь, когда я наелся померанцев, оттуда мне присланных для моего здравия, то вижу, что этот город способен к пользам моей империи. Посему пускай теперь он будет как был. Денег вам даю на расстроение 250 тысяч рублей. Вернете мне, как будем живы, через четырнадцать лет».

Царь Павел решительно изменил дурное отношение к Одессе. К тому времени одесским городским головой стал уже Дестуни, а Грицько Остудный утверждал, что царь в отличие от турецкого Салтана имеет не глупую голову скотины, а вполне человечью, с умом и понятием справедливости.

Отел коров у Березовых прошел благополучно. К тому же Степан привез Степаниде из Петербурга невиданные еще в Одессе сапожки, в которых она уже стояла в церкви службу.

Пошел слух, что бывший городской начальник по полицейской части Кирьяков неизвестно отчего зачастил к вдове Микешки Гвоздева – Марысе.

Заговор

По прибытии в Петербург де-Рибас вновь испытал на себе недоброхотство Ростопчина, который перед двором стал обвинять его, что на строительстве Одессы он-де крал ежегодно пятьсот тысяч рублей. И в том беда, что Ростопчин при восшествии на престол Павла I вошел в необычайную силу, поставлен был государем во главе коллегии иностранных дел.

Даже искусным в цифирной науке чиновникам невозможно исчислить, как из двухсот тысяч рублей, выданных казной де-Рибасу, на которые к тому же были возведены дорогостоящие строения и сооружения, можно украсть полмиллиона. Но из-за происков Ростопчина строительство города и порта в Одессе было до прибытия в Петербург померанцевого обоза приостановлено.

Когда де-Рибасу было велено стать генерал-кригкомиссаром и начальником лесного департамента, то и здесь происками Ростопчина его стали обвинять в алчной нечистоплотности, в накопительстве громадных богатств. Немало злобного Ростопчин нашептал царице Марии Федоровне, которая надоумила князя Куракина написать письмо в Берлин Никите Петровичу Панину и очернить Осипа Михайловича. Никита Петрович, хорошо знавший де-Рибаса, начисто, однако, отверг поклеп.

И то сказать – интендантское ведомство искони было воровским. Жил Осип Михайлович весьма стеснительно в денежном смысле. 14 августа 1798 года он принужден был обратиться в Павловск с письмом из Рыбинска, где находился по обязанностям службы, к вице-адмиралу Кушелеву. Де-Рибас писал, что желает продать в Петербурге дом, доставшийся ему от Бецкого, продать за любую цену, потому что его беспокоят лежащие на нем долги, которые надо вернуть без промедления.

Дом в Адмиралтейской части Петербурга был куплен у де-Рибаса будто в казну. Вскоре, однако, государь пожаловал его Петру Васильевичу Лопухину, которого в том же августе определил в должность генерал-прокурора. В январе 1799 года государь возвел Лопухина в княжеское достоинство, а в феврале жаловал ему титул светлости в знак чувствительного расположения к дочери Петра Васильевича – Анне Петровне.

В ту пору имя Анна, что в переложении с греческого на российский значило Благодать, стало самым распространенным в России. Благодатью крестили корабли, крепостные сооружения и даже разные общества.

30 октября 1800 года Осип Михайлович был определен государем для исправления кронштадтских укреплений. В то время шла подготовка России к войне с Англией на стороне Бонапарта. Кронштадт был щитом Петербурга на случай вторжения британского флота в Финский залив.