Красотки кабаре - Суворов Олег Валентинович - Страница 49

За стеклом иллюминатора уже сгустились сумерки, придававшие океанским волнам вид мрачной бездны. Откуда-то с вышины, из бесконечно далеких миров, звезды подмигивали своими холодными и мудрыми глазами, словно ободряя маленькую беззащитную планету, отважно совершавшую свой неведомый путь среди черной пустоты Вселенной. И посреди этой планеты сейчас медленно движется крохотный искусственный островок, в круглых иллюминаторах которого горит теплый свет и притаилась томительная надежда.

Бунинский поручик был счастлив хотя бы одну ночь, но может ли он, Вульф, сказать о себе то же самое? От этой пронзительной мысли ему вдруг стало особенно невыносимо собственное, многократно проклятое одиночество.

Захлопнув книгу, он решительно встал и вышел из каюты, решив прогуляться по верхней палубе. С момента отплытия миновало не более трех часов. Европа, изрытая окопами и покрытая сетью колючей проволоки, была уже позади…

Зато впереди его ждала встреча с молодостью! Среди немногочисленных, тихо переговаривавшихся пассажиров, наверно, еще не свыкшихся с мыслью, что им удалось вырваться из того гигантского капкана, в который стараниями нацистов превратился Старый Свет, Вульф заметил одну женщину. Одетая со скромным изяществом – черная шляпка с небольшими полями и маленькой золотой пряжкой и черное платье чуть ниже колен с крупным белым бантом на груди, – она держалась немного в стороне от остальных.

Сергей Николаевич забыл свои очки в каюте, поэтому издалека лицо этой женщины казалось ему расплывчатым белым пятном. Но он чувствовал, что она неотрывно глядит на него, и испытывал от этого определенную неловкость. За время своих эмигрантских скитаний он пережил немало самых неожиданных встреч с теми людьми, кого уже привык считать бесплотными тенями далекого прошлого, – так неужели это еще одна подобная встреча? Зачем? В несчастные времена ностальгия не вызывает никаких иных чувств, кроме острейшего разочарования…

– Простите меня за то, что я рассматривала вас столь пристально…

Вульф вздрогнул – дама говорила по-французски с легким акцентом. Но этот голос, боже мой, все тот же незабываемый голос!

– … Вы напомнили мне одного знакомого моей юности.

Он слабо улыбнулся и, чувствуя предательское увлажнение глаз, полез в карман за носовым платком. Говорить Вульф не мог, ибо волнение было слишком велико. Это волнение передалось и даме.

– Нет, Серж, я не верю своим… Неужели это вы?

Он кивнул, наклонился и хотел было поцеловать ей руку, но тут их взгляды впервые встретились – а глаза Эмилии изменились ничуть не больше, чем ее знаменитый голос, – и они со вздохом прижались друг к другу.

Через полчаса, немного успокоившись, они сидели в одном из салонов парохода и тихо разговаривали. Время обходится с женщинами гораздо безжалостнее, чем с мужчинами, однако Эмилия была по-прежнему красива, другое дело, что теперь это была совсем иная красота – не жгучая соблазнительность юности, а строгая и печальная зрелость. В этой сорокашестилетней женщине, когда-то сводившей с ума своим чувственным голосом и стройными ногами всю императорскую Вену, теперь появилось иное очарование – очарование всепонимающей мудрости. И Вульф был очень благодарен ей за то, что не только не испытал привычного разочарования, но оказался вновь очарован, хотя и иными, не столь соблазнительными чарами.

– У вас на виске шрам, – заметила Эмилия. – Это от той дуэли?

– Да. Странно, но на фоне всех последующих событий эта дуэль теперь представляется мне далеко не самым мрачным воспоминанием. – Вульф сделал паузу, а потом попросил: – Расскажите, как вас угораздило очутиться на этом пароходе. И вообще, я хочу все знать о вашей жизни с того момента, как мы расстались.

– Ну, это долгая история.

– Ничего, впереди у нас почти восемь дней плавания.

– Да, но я расскажу вам свою жизнь после, когда немного приду в себя. Впрочем, вы спрашивали, как я оказалась здесь. Наверное, вы будете удивлены, но это произошло благодаря тому самому человеку, с которым вы были так хорошо знакомы.

– Кто же это?

– Полковник Фихтер.

Вульф был удивлен.

– Но ведь он же застрелился еще в четырнадцатом году!

Сначала удивилась и Эмилия, но потом, поняв причину недоразумения, улыбнулась.

– Простите, что я вас запутала. Конечно же, я имею в виду Стефана Фихтера, которого вы когда-то знавали лейтенантом и который теперь дослужился до полковника… – она чуть помедлила, – германского вермахта.

– А! – скептически усмехнулся Вульф. – Наш доблестный поклонник Ницше прошел весь путь до конца, нанявшись служить к тому жалкому демагогу, который тоже объявил себя поклонником этого философа.

– Вы несправедливы к нему, – мягко возразила Эмилия. – Во-первых, после аншлюса Австрии у него не оставалось иного выхода. А во-вторых, как он мне сам признался во время нашей последней встречи во Франции, он всерьез разочаровался в Ницше. Вы не поверите, но Стефан даже вспоминал о вас!

– Обо мне?

– Да. Вы помните, как мы однажды втроем ужинали у Захера? Это было после спиритического сеанса у графини Хаммерсфильд.

– Разумеется, помню. И мы еще говорили о Ницше, Уайльде, Соловьеве…

– Вот-вот! И Стефан сказал, что вы тогда были правы.

– В чем именно?

– А в том, что теорией одного ничтожества, воспевавшего сверхчеловека, воспользовались другие ничтожества, которые стали диктаторами и заставили считать себя великими.

– Это значит, что он разочаровался в Гитлере? Почему же тогда не подаст в отставку, почему продолжает маршировать по Европе вместе со всей этой бандой?

– Если бы он подал в отставку, – грустно заметила Эмилия, с легкой укоризной глядя на Вульфа, – то я бы уже была мертва. Именно Стефан нашел меня сразу после того, как немцы заняли Париж. И именно он поручил своим друзьям, кстати, вы их тоже должны помнить – это бывший корнет Хартвиг и его супруга графиня Хаммерсфильд, – вывезти меня в свободную зону и посадить на этот пароход.

– Простите, я этого не знал. – Слушая о достойных деяниях своего бывшего соперника, Вульф ощущал какую-то странную смесь неловкости и раздражения. Ему словно бы приходилось оправдываться в глазах сидевшей напротив него женщины. – Кстати, но ведь и я могу сказать, что господин Фихтер был прав, считая Ницше великим человеком. Только проницательный мыслитель был способен дать социалистам такую точную оценку, утверждая, что они могут существовать у власти лишь с помощью крайних террористических средств, а потому заранее готовятся к господству ужаса. Правда, он недооценил силу террора, который может длиться десятилетиями…

Вульфу вдруг почудились черные, раскачивающиеся от огненного ветра трупы повешенных, горящие дома, оглушительная пулеметная пальба… Он замолчал и очнулся лишь тогда, когда Эмилия мягко коснулась его руки.

– Вы расскажете мне о том, как жили все эти годы, после своего отъезда в Россию? Вам ведь тоже пришлось многое пережить?

– Да, пожалуй. – Вульф вскинул на нее задумчивые глаза. – Хотя мою судьбу, наверное, можно считать относительно благополучной, иначе бы я здесь тоже не оказался. Кстати, возвращаясь к разговору о Ницше, хочу заметить, что, по большому счету, он все-таки был не прав. Ницше – это один из последних романтиков века минувшего, а век нынешний гораздо вернее понял другой философ – испанец Ортега-и-Гассет. Восстание масс! – вот сущность нашего века. Торжество масс приводит к торжеству плебейского вкуса, выразителями которого являются серость и бездарность. Хуже того, теперь лидерами становятся не яркие и сильные люди – сверхчеловеки, – а посредственные авантюристы, единственное достоинство которых состоит в том, что они умело воспользовались смутными временами и смогли вовремя оказаться на гребне волны массового недовольства. Так было в Германии, так случилось и в России. Если среди прирожденных правителей, особ царской крови, еще могут встречаться достаточно либеральные люди, то все те, кто, как гласит русская поговорка, вылез из грязи в князи, обязательно метят в диктаторы…