Красотки кабаре - Суворов Олег Валентинович - Страница 59

59

– Совсем как в парижских кафе, – пробормотал Майер.

– Что?

– В одном кафе есть любые книги и журналы, но зато скверные вина. В другом – прекрасные вина, но жесткие диваны. В третьем, где есть и прекрасные вина и удобные диваны, совершенно нечего читать. Я так и не стал завсегдатаем ни одного из них, потому что все время приходится перебираться из одного в другое.

– Да, да, верно, – со смехом согласился Гейне. – Кстати, когда вы входили, то не встретили на лестнице моего доктора?

– Нет.

– Жаль. Последнее время на вопрос о моем состоянии он лишь выражает удивление: просунут ли гроб через эту узкую дверь. – И поэт с непередаваемым выражением лица слабо махнул рукой. Непередаваемым это выражение казалось потому, что веки были плотно прикрыты. А выражение лицу всегда придают глаза.

* * *

– Когда-то, много лет назад, приехав в Мюнхен, – рассказывал Гейне одной из своих посетительниц – стройной тридцатилетней француженке по имени Каролина Жобер, – я неоднократно получал от одной графини приглашение заехать к ней в пять часов пополудни на чашечку кофе. Черт возьми, я бывал у нее два раза и всегда заставал там большое общество, которое только что славно пообедало и пищеварению которого я должен был способствовать своими остротами. Естественно, меня бесило то обстоятельство, что меня не считали достойным обеда у этой милой дамы, поэтому я неоднократно отклонял ее «кофейные» приглашения. Тем не менее она продолжала присылать их мне до тех пор, пока я однажды не отослал ей одно из таких приглашений, присовокупив к нему следующий ответ: «Милостивая государыня! Имею честь с прискорбием сообщить Вам, что я не могу последовать полученному от Вас любезному приглашению, так как привык придерживаться твердого правила – пить кофе там, где я обедаю!»

Каролина рассмеялась и, тряхнув каштановыми волосами, лукаво заметила:

– Зато другое приглашение вы все же удосужились принять!

– Какое же? – мертвенно улыбаясь, спросил Гейне. Он пытался улыбнуться весело, чувствуя, что его гостья готовит остроумный ответ, но полупарализованные мышцы лица с трудом поддавались его усилиям.

Эти дамы понимают,Как поэта чтить должны.Я и гений мой, мы обаНа обед приглашены.Этот суп и эти винаОписать я не берусь,Как был заяц нашпигованИ какой был дивный гусь!

– О да! – воскликнул Гейне и вдруг дернулся и пронзительно закричал.

Каролина побледнела, а из гостиной уже спешила жена с очередной дозой морфия.

Этой дамой ежедневноЯ все больше увлекаюсь,И что я в нее влюбился,Уж почти не сомневаюсь.Что душа ее прекрасна —Это лишь предположенье;Но насчет красот телесныхЯ в глубоком убежденье.

Матильда, французская жена поэта, была типичной парижской гризеткой – красивой, игривой, с пышными формами и круглым, полудетским лицом. Она не говорила по-немецки, но охотно верила гостям, что ее муж – знаменитый немецкий поэт. Когда он еще был здоров, они нередко ссорились, хотя каждая такая ссора заканчивалась самым нежным примирением и бурными объятиями. Причиной большинства этих ссор была ревность, потому как тяжело было Гейне видеть теперь свою все еще соблазнительную, хотя и располневшую жену в качестве всего лишь сиделки. А ведь еще до их свадьбы она была его любовницей – нежной, не слишком темпераментной, но зато податливой и бесстыдной. Теперь же ее податливостью могли пользоваться другие – недаром она пропадала по нескольку дней, возвращаясь домой ласковой и сияющей. А он… даже ревность отступала перед сознанием проклятой беспомощной неподвижности, перед этим ужасающе гнетущим бессилием парализованного тела. А ведь в свое время именно ревность едва не довела его до дуэли.

Тогда они обедали в ресторане «Беф-а-ля-мод» на улице Добрых Ребят, а за соседним столиком сидели шестеро французских студентов. Разумеется, они не сводили глаз с красивой и пухлой соседки, отпуская на ее счет чисто французские, фривольные остроты. Наконец Гейне сорвался с места, подскочил к одному из них и влепил звонкую оплеуху. Студенты повскакали с мест и бросились на него с ножами и стульями, но тут вмешались слуги и посетители. Оскорбленный студент оказался из старинной дворянской семьи, поэтому они с Гейне обменялись визитными карточками и договорились драться на пистолетах. Дуэль должна была состояться первого мая, в шесть часов утра, в лесу Сен-Клу. Секундантами Гейне были два его парижских приятеля – Ги де Мазарельос и польский граф Туровский. На роскошной коляске последнего они и подкатили к садовому ресторану, оставили возле него экипаж и вошли в лес.

Дуэль так и не состоялась, поскольку секундантам удалось убедить его противника в том, что Гейне – выдающийся лирический поэт, человек нервный и ревнивый. Теперь он поостыл, раскаивается в своем поступке и готов принести извинения. Студент удовлетворился этими объяснениями и, отказавшись от рукопожатия, укатил завтракать с одним из своих секундантов. На этом все могло закончиться, однако эта история имела забавное продолжение. О нем Матильда со смехом поведала своему мужу.

– Представь себе, сегодня у входа в зеленную лавку я наткнулась на того самого студента.

– И что же?

– Он подошел ко мне, снял шляпу и сказал: «Простите, мадам, но мне кажется, что мы с вами уже где-то встречались». «О да, месье, – отвечала я ему, – вы видите перед собой жену того человека, который отвесил вам пощечину в ресторане „Беф-а-ля-мод“»!

Рука дрожит. Ей лира изменила,Ей не поднять бокала золотого,Откуда прежде пил я своевольно.О, как страшна, как мерзостна могила!Как сладостен уют гнезда земного!И как расстаться горестно и больно!

* * *

Для Гейне не было ничего святого, кроме матери, которая даже не подозревала, что ее сын мучительно болен. Он готов был высмеивать и Бога, и черта, но долгие восемь лет неподвижности, которые он провел в своей «матрацной могиле», все-таки повлияли на его отношение к бессмертию души. Если безумие – это та же смерть, то неподвижность – это смерть наполовину. Дух еще живет среди развалин тела, «бродит», как говорил он сам, «подобно хорошенькой монахине среди старых монастырских стен», а потому разве не должна существовать в человеке какая-то частица божества, которая неподвластна болезни и не исчезнет вместе с измученным телом? Разве жизнерадостность и мужество перед последним испытанием не являются частицей того же божества? Впрочем, сам он в этом сомневался.

– Подумать только, – говорил Гейне все той же Каролине Жобер, – находятся болваны, которые восхищаются моим мужеством и моим упорным желанием жить. А приходилось ли им задумываться над тем, каким способом я могу уйти из жизни? Я не способен ни повеситься, ни отравиться, ни тем более пустить себе пулю в лоб или выброситься из окна! Так что же – уморить себя голодом? Фу! Такая смерть противоречит всем моим принципам. Нет, кроме шуток, вы должны признать, что человек волен сам выбирать способ убить себя или вообще не ввязываться в это дело.

* * *

– Не вижу, что они все в ней нашли! – фыркнула Матильда и, вздернув свой задорный носик, повернулась к мужу. Они находились на приеме у Рашель, и все мужчины, собравшиеся в салоне, столпились вокруг знаменитой актрисы.

– Я тоже не вижу. – отозвался Гейне, блестя своими ироничными глазами. – Подойду-ка поближе и посмотрю.