Сборник фантастики. Золотой фонд - Бирс Амброз - Страница 39

Власти, основываясь на размерах цилиндров, полагали, что в каждом цилиндре не может поместиться более пяти марсиан, следовательно, в трех цилиндрах – пятнадцать. Один уже выбыл из строя, а быть может, и больше. Общество уже достаточно предупреждено об угрожающей опасности, а для отражения опасности и в целях безопасного пребывания жителей угрожаемых юго-западных городов и местечек принимаются уже самые серьезные меры. Прокламация заканчивалась многократными заверениями, что Лондон в безопасности, и выражалась твердая уверенность в умении властей справиться с возникшими затруднениями.

Все это было напечатано огромными буквами, и, по-видимому, с этой статьей очень спешили, так как даже не успели прибавить ни слова в пояснение. Любопытно было отметить, рассказывал мне потом брат, насколько сильно было скомкано и сокращено остальное содержание газеты, чтобы дать место этой статье.

По всей Веллингтон-стрит можно было видеть людей, углубившихся в чтение розовых листков, весь Стрэнд наполнился голосами целой армии разносчиков газет. Люди сходили с трамваев специально, чтобы купить газету. Прежняя апатия сменилась сильнейшим возбуждением. Мой брат видел на Стрэнде, как сняли ставни в магазине географических карт, и приказчик в воскресном платье, в желтых перчатках, стоя в окне, наскоро прикреплял к витрине карту Суррея.

Когда брат с газетой в руках проходил по Трафальгарской площади, ему попались навстречу несколько беглецов из западного Суррея. Один человек с женой и двумя мальчиками вез ручную тачку, нагруженную домашним скарбом. Они шли со стороны Вестминстерского моста, а за ними громыхала деревенская телега, в которой сидело пять или шесть человек с узлами и чемоданами, однако одетых весьма прилично. У всех были испуганные, осунувшиеся лица, и их вид резко контрастировал с праздничным видом пассажиров городских омнибусов. Нарядно одетые люди в кэбах с любопытством оглядывали беглецов.

Телега остановилась у кромки площади, как будто путники колебались, какую им выбрать дорогу, и, наконец, повернула к востоку, вдоль Стрэнда. Немного дальше брату повстречался человек в рабочем платье – он ехал на трехколесном велосипеде с маленьким передним колесом, какие давно вышли из употребления. Он был бледен и весь в грязи.

Брат повернул к площади Виктории и встретил целый караван таких беглецов. У него мелькнула надежда увидеть меня среди них. В этом месте скопилось много полиции, наблюдавшей за безопасностью и регулярностью движения. Некоторые из беглецов делились своими впечатлениями с пассажирами омнибусов. Один из них клялся, что видел марсиан: «Огромные котлы на ходулях, и ходят, как люди». Но большинство из них, видимо, еще не опомнилось от пережитых волнений.

В трактирах и гостиницах за площадью Виктории шла бойкая торговля. На всех перекрестках собирались люди, читали газеты, взволнованно беседовали друг с другом или с недоумением разглядывали необычных воскресных гостей.

С наступлением вечера поток беглецов стал увеличиваться, наконец, на улицах Лондона образовалась такая же давка, как на главной улице в Ипсоме в день скачек. Мой брат пробовал расспрашивать некоторых из беглецов, но так и не добился нормальных или хотя бы членораздельных ответов.

Никто из них не мог ему дать сведений об Уокинге, кроме одного человека, который уверял, что накануне ночью Уокинг был разрушен до основания.

– Я сам из Байфлита, – рассказывал он. – Рано утром к нам приехал человек на велосипеде. Он объехал все местечко и всем приказывал выезжать. Потом пришли солдаты. Мы вышли на улицу, чтобы посмотреть, что случилось, и увидели густые облака дыма на юге и больше ничего, на дороге не было видно ни одной живой души. Через некоторое время мы услышали пальбу со стороны Чертси, и из Уэйбриджа потянулся народ. Тогда я запер свой дом и уехал.

К этому времени в городе чувствовалось уже сильное недовольство властями за их неуменье расправиться с марсианами, не подвергая страну таким неприятностям. Часов около восьми вечера с юга стали явственно доноситься раскаты пушечной пальбы. За страшным шумом на главных улицах ничего не было слышно, но, когда брат свернул к реке по тихим переулкам, он стал ясно различать эти звуки.

Было десять часов, когда он возвращался из Вестминстера в свою квартиру у Ридженд-парка. Он уже весьма сильно беспокоился обо мне и вообще был не на шутку встревожен, начиная понимать истинное значение этих событий. Он мысленно рисовал подробности военных действий, как это делал я накануне моего бегства: безмолвные пушки, подстерегающие врага, и мирную, культурную страну, превращенную внезапно в лагерь кочевников. Ему казалось, что он может явственно представить эти «котлы на ходулях» высотою в сто футов.

Несколько повозок с беглецами проехало по Оксфорд-стрит, да еще две-три по Мерилибон-Роуд, но вести распространялись настолько медленно, что Риджент-стрит и Портленд-Роуд, как это обыкновенно бывало воскресным вечером, были полны гуляющими. Правда, местами виднелись группы людей, поглощенных оживленной беседой, но по наружным аллеям Риджент-парк под редкими газовыми фонарями, как всегда в этот час, прохаживались праздные парочки. Ночь стояла тихая и жаркая, даже душная, временами доносился грохот пушек, а после полуночи на юге засверкали зарницы, и начала собираться гроза.

Брат читал и перечитывал газету, опасаясь прочесть самые худшие новости обо мне. Он не находил себе места от беспокойства и после ужина принялся бесцельно бродить по улицам. Вернувшись домой, он пробовал сосредоточиться на подготовке к предстоящим экзаменам, но тщетно, и вскоре после полуночи улегся спать.

На заре он проснулся от стука дверей, колокольного звона и топота бегущих по улице ног. Где-то вдали бил барабан. На потолке комнаты играли красные отблески огня. Минуту он лежал неподвижно, не понимая, что все это значит, гадая, и в самом ли деле наступил «судный день» или весь мир сошел с ума? Потом он соскочил с постели и подбежал к окну.

Его комната была и самом верхнем этаже, и когда он высунулся наружу, то увидел, что по всей улице в домах открываются окна и люди во всевозможных ночных костюмах, полуодетые, выглядывают, пытаясь понять, что же происходит. Со всех сторон сыпались вопросы.

– Они идут, – прокричал во все горло полисмен, колотя в ворота. – Марсиане идут! – И бросился к соседнему дому. Из казармы на Албани-стрит доносился стук барабана и рев военных труб, а колокольни всех ближайших церквей наперебой старались разогнать сон обывателей тревожным громким звоном. Кругом хлопали открывающиеся створки ворот, и окна противоположных домов загорались одно за другим желтым светом, казавшимся особенно ярким после ночной темноты.

Из угла выехала закрытая карета, прогрохотала под окном и покатила вдоль улицы, постепенно затихая вдали. Следом за ней проскакали два извозчичьих кэба, а за ними последовала целая вереница мчавшихся экипажей. Все они направлялись к станции Чок-Фарм, где снаряжались поезда по северо-западной линии.

Ошеломленный всем этим, брат долго стоял у окна и все следил за тем, как бегали полисмены от дома к дому, стуча в наружные двери и выкрикивая свое непонятное сообщение. Вдруг он услышал у себя за спиной стук отворяемой двери, и сосед, живущий на той же площадке, вошел к нему. Он был в ночных туфлях и нижнем белье, со свободно болтающимися подтяжками и с растрепанной после сна головой.

– Что случилось? – спросил он. – Пожар? Что означает этот адский шум?

Оба высунулись в окно, стараясь разобрать, что кричат полисмены на улице. Из боковых улиц подходили люди, соединялись в группы и о чем-то оживленно беседовали.

– Что означает вся эта чертовщина? – спросил сосед моего брата.

Тот промычал ему в ответ что-то неопределенное и начал одеваться, поминутно вскакивая и подбегая к окну, чтобы не пропустить ни одной подробности того, что творится улице. Там же волнение все разрасталось. Вдруг, несмотря на ранний час, появились газетчики, выкрикивая во все горло заголовки статей: