Домовые - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 52

— Ахти мне… — Вера Федоровна наконец-то осенилась крестным знамением. Дальше она некоторое время слушала тишину. Как раз сейчас следовало совершать обход, чтобы к полуночи вернуться в подсобку. Но ей было очень страшно.

В дверь дважды стукнули.

— Ты, что ли, некрещеная душа? — спросила Вера Федоровна.

— Ну, я, — уже другим голосом отозвался пришелец. — Открывайте двери, где тут у вас лягушка?

— Так сами же велели на окошко выставить…

— Бабушка, вы чем там занимаетесь? — весело спросил пришелец. — Пьете в одиночку, что ли? Тогда ясно, чего у вас лягушки по бассейну скачут.

Тут Вера Федоровна поняла, что это всего-навсего студент, и разобрала дверной замок, изготовленный при помощи швабры и табуретки.

— Ну, заходи, гляди, — велела она. — Это, по-твоему, кто?

Студент, долговязый бородатый оболтус, нагнулся над банкой и даже для надежности прищурился.

— Бабушка, она у вас резиновая. Шутница вы, бабушка.

Вера Федоровна свернула кусок газеты трубочкой и пощекотала лягушку. Та отодвинулась.

— Ни хрена себе… — тут до студента дошло, что в бассейне действительно творятся страшные вещи. — Бабушка, вы где ее взяли?

— А на подоконнике. И знаешь, что я тебе скажу! Не было ее на подоконнике! — провозгласила Вера Федоровна. Студент же, еще не наловчившийся ее понимать, растерялся.

Конечно же, уборщица имела в виду, что подоконник весь вечер был пуст, а банка возникла незадолго до полуночи. Но ей было не до того, чтобы еще и за словами следить.

— Так не вызывать же полицию из-за лягушки, — твердо решив самоустраниться, сказал студент.

— Так я же тебе говорю — тут кто-то бродит! Говорит — душа некрещеная! И лягушка эта — его! — Вера Федоровна вдруг раздухарилась. — Где моя щетка? Сейчас вместе пойдем и его выгоним!

— Кого — некрещеную душу?

— Это он ваньку валяет. Бомж у вас тут приблудился! А он — обходы, обходы, и не вздремни, а у вас тут целый бомж в дырку пролезть может!

Студент начал понемногу приспосабливаться — понял, что уборщица передразнила не бомжа, а Портновского. Но возражать не стал — действительно, если кто-то околачивается в здании бассейна, то его нужно поскорее выставить вон, а в одиночку это затруднительно.

Вера Федоровна со шваброй наперевес пошла первой, студент — за ней.

— Вот тут мокрыми сапожищами шлепал, — показала она. — Надо думать, в мужскую раздевалку поперся — там мягкий диванчик, а чего ему еще надо?

На диванчике никого не обнаружили.

— Загляни в душ, — велела она студенту. — У нас на районе один бомж завелся — так летом прямо на улице у крана голый моется. Чего мне на его хозяйство глядеть?

Студент зашел в душ — и вернулся нескоро.

— Слушайте, бабушка, тут ведь какая-то фирма чуть ли не ночью дорожки арендует. Может, это они приехали?

— Не приезжал никто… — Вера Федоровна с сомнением поглядела на студента. — Точно не приезжал! Я все раздевалки намыла!

— А кто же тогда в бассейне плещется?..

Студент поманил, Вера Федоровна вошла в душевую и оттуда услышала, что за стенкой творится что-то совсем непонятное.

— Я же сам свет вырубил… — пробормотал студент. — Что же это они — при свечах, что ли?

Они, не сговариваясь, шагнули к узкой двери, одновременно протиснулись и выглянули из-за угла.

Действительно, в огромном помещении было темно. И прав был студент — где-то в дальнем его конце горели свечи. Вдруг раздался бешеный плеск, будто стая щук молотила по воде сильными хвостами.

— Да начинаем уже, начинаем! — раздался скрипучий голос, и тут же мощный бас провозгласил:

— Первый тайный и чрезвычайный сплыв!.. сплыв… А… а…. А-апчхи! Объявляю открытым!

Плеск повторился.

Вера Федоровна ахнула и стала оседать. Студент вовремя подхватил ее и оттащил в душевую. Там он плеснул ей в лицо холодной водички, и уборщица ожила.

— Родненький, сыночек, кто ж это там, в воде?

— А я откуда знаю?! — студент был перепуган не меньше Веры Федоровны, но еще и зол на себя за собственный испуг. — По-русски говорят… погоди…

Дверь из душевой в коридор, за поворотом которого был бассейн, осталась открытой, и теперь доносилась уже нерусская речь. Студент прислушался.

— Чтоб я сдох! Там делегации болотных чертей! Делегация с Тирельских болот… — он прислушлся. — Делегация с Судского болота в составе двух че… чертей… С Каулэзерского болота в составе… не разобрал…

— Нас, товарищи, пишите отдельно! — на чистом русском языке произнес окающий басок. — Мы — водяные! Мы по речкам расставлены! Мы…

Дальше был хриплый кашель.

— То-то ты, Афонька, все на моем болоте толчешься! — с едва уловимым акцентом ответил приятный, хотя и прокуренный, баритон.

— Так местожительство же где? На болоте указано! А рабочее место — река, — отбился окающий басок. — Вот и бабы подтвердят.

Несколько женских голосов загомонили совсем невразумительно.

— Переведи, родненький, — попросила Вера Федоровна.

— Они не бабы, они дамы, просят за оскорбление вывести из зала, из воды, то есть… Не, не выведут, мужики вступились. Тихо, бабушка… что-то у них там начинается…

Бас, открывший первый тайный и чрезвычайный сплыв, потребовал внимания. И дальнейшая речь была внушительна, кабы не внезапный и яростный чих — даже исполнена пафоса.

— Нам с большим трудом удалось достать материалы о событиях в Антарктиде. К сожалению, источники информации не переносят сырости, а к компьютерным сетям мы пока не имеем доступа. Группа аналитиков обработала информацию — и я счастлив предложить вашему вниманию доклад, тема которого близка каждому из нас. Не раз в тиши немногих уцелевших болот…

Тут оратор подпустил в голос слезу, а слушатели негромко заплескали — то ли хвостами, то ли ластами.

— Не раз, я говорю, мы мечтали о дне, когда произойдет демелиорация! Мы верили — настанет время, когда все мировое сообщество признает факт преступной и насильственной мелиорации, лишившей нас…

И тут же задолдонил другой голос, скрипучий, так что понять что-оибо стало невозможно.

— Синхронный перевод на государственный язык, — сказал студент. — В общем, бабушка, маразм крепчал! Это съезд всяких разных водяных, русалок, болотных чертей и еще каких-то уродов, и они собрались бороться… бороться… Что за бред! Опять Антарктида!..

— Молиться надо, — убежденно произнесла Вера Федоровна. — Тогда морок рассеется.

— Да нет, это не морок… Это, бабушка, хуже… — студент вздохнул. — Говорили ж ему — не прикармливай, не приваживай… Прикормил на наши головы!

— Кто прикормил-то?

— Завхоз бывший! Вечно то блюдечко молока для домового за шкаф поставит, то рюмочку ему нальет! Ну вот — прикормил!

— Так то — домовой, а то — водяной! — возразила Вера Федоровна, и тут же из бассейна донесся визг — кого-то видать, цапнули острыми зубами.

И сразу наступила тишина.

— Итак, на повестке дня, — прогудел бас. — Доклад о положении в Антарктиде! Вторым пунктом — принятие обращения к водяным Антарктиды!

— Прошу слова! — перебил его кто-то чересчур бойкий. — Там у них, в Антарктиде, поди, не водяные, а ледяные! Может выйти политический скандал!

Студент набрался мужества.

— Вы, бабушка, посидите тут, а я пойду, послушаю. Вы не бойтесь, им не до нас.

— Я с тобой, — сама не зная, страх это в ней говорит или неожиданная смелость, заявила Вера Федоровна.

И они тихонько прокрались вдоль кафельной стенки к самому бассейну.

Теперь, малость освоившись в темноте, они увидели — из воды рядами торчат разнообразные головы, причем их словно кто-то аккуратно по дорожкам разложил: большие косматые, с почти человеческими рожами — отдельно, маленькие рогатые с шерстистыми мордочками и пятачками — отдельно. Косматые выражались на чистом, сочном русском языке, а рогатенькие — как раз на государственном, но все друг друга прекрасно понимали, переводчик старался скорее ради этикета.

Докладчик сидел на тумбе, с которой прыгают в воду. Это был здоровенный дядя темной масти, широкий и в плечах, и в заду. На полу, свесив лапы в бассейн, сидели приближенные — двое рогатых и двое косматых, присматривали за порядком, и когда кто-либо перебивал доклад вопросом, могли строго прикрикнуть.