Домовые - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 93

— Все о-кей! — рявкнула я ему прямо в рожу, и он шарахнулся. С трудом выдирая ноги, рискуя остаться без кроссовок, я кинулась прочь от дома, и вовремя — он начал сам в себя проваливаться. Грянуло! И тут же блины подняли крик.

Отбежав шагов с десяток я обернулась и увидела угловатую и клыкастую развалину, над которой стояло облако пыли.

— Хреново… — пробормотала я. И точно, было хреново — ведь под обломками остался Авось. Глупый, несуразный, наивный, ничего в этой блиново-хреновой жизни так и не уразумевший!

Тут развалина зашевелилась. Воздвиглось нечто, как если бы встала на дыбы квасная цистерна. С этого темного тела посыпалась всякая дрянь, оно делалось все ниже, как будто сходило с пьедестала, и наконец все мы опознали бабищу в ситцевом халате. На руках у нее в позе «принцесса в обмороке» был Авось…

— Во, блин… — изумленно прошептал кто-то из патрульных.

— Гля! Он, блин! Держи, блин!

Это патруль заметил Авося. Но подступиться к тетке как-то не решался. Она до того уверенно шла сквозь останки деревянных стен, даже не пытаясь их обойти, что это поневоле внушало уважение. Она даже не раздвигала — она продавливала…

И тут до меня дошло, что она-таки явилась!

Никогда еще существо женского рода не вызывало во мне такого бурного желания повиснуть у него на шее.

— Ах ты, моя Нелегкая! — без голоса вскричала я и побежала обратно к дому.

— Ну, будет, будет! — покровительственно сказала она. — Разбудили, подняли, ничего-то не растолковали! Что ж у вас тут деется? А надежа-государь наш — что это с ним?

Го-су-дарь?..

Вот этот — в майке со страшными рожами, в обтрепанных джинсах?

Так оно, надо думать, и было. На кого ж еще столетиями полагались? Да все же на него! Чьим именем дорогу сквозь огонь прокладывали? Да все же он — Авось!

— Океем зацепило, — объяснила я, хотя все было куда хуже: окей прошелся по нему по всему, и теперь бедолагу придется выхаживать, как малое дитя. Государь… ишь ты!..

— Куда нести-то? — совершенно не обращая внимания на блинный патруль, спросила Нелегкая.

— А это хорошо — что ТЫ его унесешь?

— Свои же, родные.

— Ты лучше вон их унеси!

Нелегкая поглядела на патруль и поморщилась.

— Приносить таких уродов случалось, а уносить?.. — пробормотала она.

— Да ты попробуй!

— Да не умею я! — взревела вдруг Нелегкая. — Я все больше приношу!

— Да ведь сцапают они нас сейчас! Вызовут по рации подкрепление и повяжут! — я уж была не рада, что мы с этой дурой связались. Тем более, что командир патруля сейчас как раз со своей поясной рацией и возился.

Стало быть, явится полувзвод блинов, сперва они добьют океями Авося, а потом и за нас возьмутся. Нелегкая-то уйдет — если в канализацию не провалится, а я?..

— И мы вызовем, — вдруг предложила Нелегкая.

— А ты заклинание знаешь?

— Какое еще заклинание? — она уставилась на меня круглыми глазищами. — Для сестрицы родной — заклинание?! Погоди, гаркнем вместе — и ее разбудим.

— Что гаркать-то?

— Кри-ва-я! — подсказала Нелегкая. — Ну, благословясь!

— Кри-ва-я!!! — завопили мы. И повторили этот вопль трижды. Никто не отозвался, не зевнул громогласно, не ругнулся — полнейшая тишина была нам ответом.

— Крепко же твоя сестричка спит, — наконец-то севшим голосом проскрипела я.

— Ничего, долго запрягает, да быстро поедет.

Нелегкая была спокойна, словно на руках у нее не висел тряпочкой помирающий государь-надежа-Авось, а вокруг не торчали вооруженные блины.

Пока мы вопили, блинный командир успел сказать в рацию те слова, после которых с ближайшего поста вылетают на подмогу все, способные держать оружие. Вроде бы и очень далеко зародился рев и гул, а и минуты не прошло, как окреп, налился силой и окружил со всех сторон. Это были общеизвестные зеленые блинные джипы, а хрены — те ездили на белых, словно бросая вызов дорожной грязюке.

Оставалось только юркнуть в развалины — и тем продлить ненадолго свою свободу. Отстреливаться — и то было нечем. Мой репертуар не то чтобы иссяк — кое-что я еще помнила, могла и сочинить на ходу, но отбиваться пришлось бы непрерывно, и столько бы я не выдержала, я же все-таки не уголовник! А если сейчас помянуть страшный синоним — то, чего доброго, Авось не выдержит. Хоть он и в полной бессознанке, но дыхание-то пока работает…

— О-кей! — крикнула я, видя, что блины окружают развалину с нами тремя вместе. — Имела я вас в рыло, в светило, в дрозда, в ежа и в три этажа!

Пошатнулись четверо, как я и рассчитывала. Они должны опомниться минуты через две — и ведь очухаются, сволочи! Но стояли эти четверо рядом — и мы вполне могли проскочить!.. Если сейчас дернуть за локоть и пихнуть вперед Нелегкую — она ведь и без слов поймет, что нужно бежать!

— Ого?! — изумилась Нелегкая.

Я думала — моему словесному изыску, а она углядела белый автомобиль, которого я за зелеными и не приметила. И него выскакивали господа в бежево-рябеньких комбинезонах — распроклятые хрены!

Понять что-то в их субординации мог только мужчина. То, что хрен выше блина, для него — само собой разумеется. А я, женщина, видела другое: блины — оперативники, они всюду пролезут, всякое слово под контролем держат, и в оккупированной местности именно они наводят порядок, понемногу просачиваясь во все щели. Хрены же — некие статичные боевые единицы, которые прибывают на поле боя, когда уже сказаны роковые слова: хрен с ним! Конечно, едки, язвительны, ядовиты, но уважения к ним, как к армейским чиновникам, у нормальной женщины быть не может.

Вот теперь эта команда могла брать нас голыми руками.

— О-кей! — радостно грянуло из всех глоток. Я кинулась вперед, чтобы прикрыть собой Авося. Мне-то что, я и сама такой окей выдам — мало не покажется, а он, горемыка?..

От залпа Авось содрогнулся. И как-то разом обмяк на руках у Нелегкой. Похоже, мы не уберегли его.

И тут взвыла сирена!

Глава восьмая Худой жених сватается — умному путь кажет

Это был такой переливчатый вой, что все мы обалдели — и осаждающие, и осажденные. Вой внезапно обернулся яростным визгом, совершенно нечеловеческим — и это было неудивительно, потому что визжали шины потрясающего автомобиля, состоящего из одной кабинки и большой платформы с железными стояками за ней. Дверца распахнулась и мы увидели совершенно перекошенную физиономию.

— Прыгайте! — вылетело из кривого, малоприятного рта.

Каким-то образом шофер удерживал машину одновременно и на месте, и в состоянии движения. Колеса прокручивались с дикой скоростью — а машина не двигалась, только дрожала крупной дрожью и, поворачиваясь вправо-влево, словно здоровая зверюга с окаменевшей шеей, обводила взглядом своих врагов, одновременно угрожая оскалом и слепя.

Нелегкая опомнилась первой и закинула Авося на платформу.

— Лезь! — велела она мне, подставляя широкую ладонь, на которую стать кроссовкой.

— А ты?

— Меня не выдержит!

— Выдержит! — донеслось из кабины.

Тогда я, уже оказавшись наверху, схватила Нелегкую за руку и принялась затаскивать на платформу, машина тем временем, словно сгорая от нетерпения, уже продвинулась вперед шага на два.

Я тащила эту тушу, упираясь ногами, да она и сама старалась мне помочь, и уже лежала животом на платформе, когда незримый шофер, свято веря в свою удачу, позволил машине рвануть во всю дурь!

— Авось прорвемся! — раздался из кабины боевой клич.

— Авось! — крикнула и я.

Очевидно, шофер не первый раз проделывал такие трюки — машина, от которой блинно-хреновое воинство попросту шарахнулось, вильнула таким правильным образом, что Нелегкая проехала на животе к самой середине платформы, едва при этом не скинув меня. Но тут же выровнялась бешеная машина и понеслась, и понеслась по ночному шоссе!

Мы вцепились каждая в свой стояк, а Нелегкая при этом еще и удерживала безжизненное тело государя-надежи-Авося.

С шоссе машина свернула на проселочную дорогу, а потом вообще залетела в какой-то мрачный тупик и встала. Даже фары вырубились.