Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман - Страница 50

Вскоре нам сообщили о том, что по Ракитовой дороге идет Джонсон. Он шел очень быстро – видимо, забыл, как неблагоразумно торопиться в тропиках. Он обливался потом – вероятно, от теплоты чувств, а ведь мы считали его бессердечным. Впрочем, в дальнейшем мы поняли причину спешки: Джонсон из профессионального любопытства желал увидеть небывалый в его полинезийской практике случай.

Иногда матросы, обычно безалаберные, чрезвычайно заботятся о том, чтобы все делалось по правилам. Поэтому они предложили мне занять место у изголовья доктора, быть готовым выступить в роли оратора и ответить на все вопросы врача. Остальные собирались хранить молчание.

– В чем дело? – с трудом переводя дыхание, воскликнул Джонсон. – Как это случилось? Отвечайте!

Я рассказал, как начался приступ.

– Странно, – заметил врач, – пульс довольно хороший.

Он положил руку на сердце больного.

– Но что означает пена на губах? Боже мой! Взгляните на его живот!

В животе слышалось глухое урчание, и под тонкой рубахой можно было различить какие-то волнообразные движения.

– Колики! – предположил один из зрителей.

– Какие колики! – крикнул Джонсон. – Когда от колик впадали в каталептическое состояние?

Больной лежал на спине, неподвижно вытянувшись и не подавая никаких признаков жизни.

– Я пущу ему кровь! – воскликнул наконец Джонсон. – Сбегайте за тыквенным сосудом!

Рот больного судорожно скривился.

– Что это с ним?! – воскликнул врач.

– Пляска святого Витта? – предположил Боб.

– Держите сосуд!

В мгновение ока доктор достал ланцет, но, прежде чем он начал операцию, гримаса на лице больного исчезла, послышался вздох, веки задрожали, глаза открылись, снова закрылись, и мой приятель, дернувшись, повернулся на бок и громко задышал.

Постепенно ему стало настолько лучше, что он обрел способность говорить. Правда, он не поведал ничего вразумительного, и Джонсон ушел в горьком разочаровании.

Вскоре после его ухода доктор сел, и когда его спросили, что с ним приключилось, таинственно покачал головой. Затем он пожаловался, как тяжело ему, больному, находиться в таком месте, где нет подходящего питания.

Капитан Боб, исполненный сочувствия, предложил отправить моего друга туда, где о нем будут заботиться лучше. Тот согласился, и четверо помощников капитана Боба сразу же понесли его на плечах, словно тибетского ламу.

Я подозреваю, что причиной странного приступа доктора явилось желание обеспечить себе регулярное питание. По всей видимости, он надеялся на хорошее угощение у туземцев.

На следующее утро, когда мы все завидовали удаче доктора, он ворвался к нам явно в дурном расположении духа.

– Черт побери! – кричал он. – Я чувствую себя хуже, чем когда-либо! Дайте чего-нибудь поесть!

Мы сняли подвешенный к стропилам мешок с продуктами и протянули ему сухарь. Доктор с жадностью набросился на него.

– Они отправились со мной в долину и оставили в хижине, где живет какая-то старуха. Я попросил ее зарезать и зажарить свинью. «Нет, нет; ты слишком болен!» – заявила она. «Сама ты больна, черт тебя дери, – сказал я, – дай мне поесть!» Но у нее ничего не было. Ночью я попытался уснуть, но у старухи, наверно, была ангина или еще что-то такое, и она всю ночь дышала так тяжело, что я вскочил и стал подбираться к ней в темноте. Но она бросилась прочь, и больше я ее не видел. Когда взошло солнце, я поспешил вернуться, и вот я здесь.

Доктор больше не уходил от нас, и приступы у него не повторялись.

Глава 38

Недели через три после ухода «Джулии» мы очутились в неприятном положении. У нас не было постоянного источника пропитания, ведь суда теперь реже заходили в бухту, и всем туземцам, кроме капитана Боба, мы стали в тягость.

Мы были так голодны, что даже воровали свиней и жарили их в лесу, чем владельцы, конечно, были очень недовольны.

Мы решили пойти к консулу и потребовать обеспечения наших нужд, так как мы дошли до такого состояния по его вине.

Когда мы собрались уходить, помощники капитана Боба подняли страшный крик и попытались нас никуда не пустить. Наверное, они разволновались из-за того, что мы выступали все вместе. Мы заверили, что не будем нападать на деревню, и в конце концов они позволили нам уйти.

Мы отправились к резиденции Причарда, где жил Уилсон. Дом этот был очень удобный, с верандой и застекленными окнами. На лужайке стояли, подобно часовым, стройные пальмы.

Канцелярия консула, маленькое отдельное здание, оказалась запертой, но на веранде мы заметили даму, которая стригла волосы пожилому джентльмену в белом галстуке. Такой мирной картины мне не доводилось видеть с тех пор, как я покинул родину.

Матросы во что бы то ни стало хотели увидеть Уилсона и поручили доктору подойти и вежливо спросить о его здоровье.

Джентльмен и дама не спускали с доктора сурового взгляда, пока он приближался. Но он, не смущаясь, поклонился и спросил о консуле.

Узнав, что Уилсон пошел к морю, мы направились за ним. Вскоре встречный туземец рассказал нам, что тот, узнав о нашем приходе, вероятно, захотел избежать встречи. Мы решили разыскать его и в деревне неожиданно столкнулись с ним. Очевидно, он понял, что его попытки ускользнуть бесполезны.

– Чего вам надо? – воскликнул Уилсон.

В ответ на такое приветствие на него обрушился град крепких ругательств. Вокруг нас стала собираться толпа туземцев. Подошло и несколько белых. Застигнутый за разговором с людьми, пользующимися столь сомнительной репутацией, Уилсон забеспокоился и быстрыми шагами направился к канцелярии. Матросы последовали за ним.

– Убирайтесь! – в бешенстве крикнул Уилсон. – Мне не о чем разговаривать с вами!

Затем он быстро что-то сказал капитану Бобу по-таитянски, поспешил дальше и не останавливался, пока за ним не захлопнулись ворота резиденции.

Капитан Боб в волнении бегал туда-сюда и умолял нас вернуться.

После недолгих споров мы согласились.

Понимая, что обвинения против нас ложны, но не желая от них отказываться, консул стремился избавиться от нас, но так, чтобы никто не заподозрил его в потакании нашему побегу. Никак по-другому объяснить его поведение мы не могли.

Кое-кто из нас поклялся, что бы ни случилось, никогда не расставаться с консулом. Принципиальность была поистине героической. Но я мечтал о переменах. Наняться на судно надежды не было, и нужно было поискать другой выход. В товарищи я выбрал доктора. Мы сразу же принялись обдумывать план, решив пока не посвящать в него остальных.

За несколько дней до этого я встретился с двумя молодыми американцами. Сбежав с судна на необитаемом, но богатом различными плодами острове Фаннинг, они прожили там довольно долго, а затем стали скитаться по островам. Сюда они прибыли с Эймео – ближайшего к Таити острова, где работали у двух иностранцев на плантации. По словам моих земляков, эти люди поручили им прислать, если будет возможно, из Папеэте двух белых для работы на полях.

Ковыряться в земле нам казалось совершенно неподходящим занятием, но случай покинуть Таити представлялся отличный. Мы стали готовиться к тому, чтобы уехать с плантаторами, которые через несколько дней должны были прибыть в Папеэте на шлюпке.

Встреча состоялась, нас представили им под именами Питер и Поль. Они согласились платить нам пятнадцать серебряных долларов в месяц, пообещав прибавку, если мы останемся навсегда. Им нужны были постоянные работники.

Отъезд был назначен на полночь. Мы не хотели столкнуться с туземцами – не все они понимали наши отношения с консулом, и их мог насторожить наш внезапный отъезд.

Мы рассказали товарищам о своем намерении перед самым отъездом. Одни стали укорять нас, другие хвалили и уверяли, что при первой же возможности поступят так же.

Мы простились и больше никогда не видели наших друзей. Но трогательная сцена была омрачена Мак-Ги – обнимая доктора, он вытащил у него из кармана складной нож.