Центурион - Скэрроу Саймон - Страница 57

— На этот, — кивнул Макрон. — Но они располагают роскошью повторять свои попытки. А для нас и первое поражение становится последним. Одно могу сказать наверняка: повторная попытка будет, причем сразу, как только у них появится возможность.

Глава 23

— О, еще один офицер-римлянин, — покачала головой Юлия, пока Макрон усаживался возле стола на складной стул. — Скажите, вы оба всегда такие невезучие или просто так получается, что вы все время оказываетесь в самой гуще боя?

— Дело, видимо, в ранге, юная госпожа, — пожал плечами Макрон. — Не думаю, что нам прилетает чаще, чем другим офицерам. А хотя, — он, задумчиво помедлив, качнул головой, — кто его знает. Что-то нам с этим парнягой действительно частенько перепадает с той поры, как нас с ним жизнь свела.

Юлия склонилась над его вытянутыми руками, оглядывая ожоги.

— Правда? И давно вы уже вместе?

— Да уж четыре года. Я, когда появился Катон, служил во Втором легионе на Рейне. — Макрон улыбнулся, припоминая тот журчащий дождем промозглый зимний вечер, когда в крепостные ворота протащилась колонна из свежих рекрутов. — Он тогда был худющий, как обоссанная сосулька. — Макрон виновато покосился. — Вы уж простите мне эти словеса, госпожа, но ведь так оно и было. Видели б вы его тогда. Обмотан насквозь промокшим плащом; в одной руке узелок с вещами, а в другой — письменный прибор и несколько свитков. Самое опасное, что он до той поры держал в руках, это разве что стило. Я, признаться, думал, что он и года не протянет. — Макрон раздумчиво повел головой из стороны в сторону. — А он, этот Катон, всех нас удивил. Стал одним из лучших офицеров в легионе.

— Руки можете опустить, — сказала, выпрямляясь, Юлия и взяла со стола горшочек с жиром. — С ожогами надо будет несколько дней обращаться бережно. Руки какое-то время поболят, но думаю, вы сделаете вид, что этого не замечаете.

— Вы меня будто насквозь видите, юная госпожа, — рассмеялся Макрон.

— Почему. Не только вас, а вообще солдат. Вы в основном все считаете себя твердыми, как спартанцы.

— Спартанцы? — Макрон презрительно фыркнул. — Эти сраки в юбках? Да они и четверти часа не продержатся против наших легионеров.

— Вам виднее. — Юлия выскребла из горшка комочек жира. — Сейчас потерпите.

Макрон сжал губы, в то время как она наложила мазь и стала втирать ее в сырые багровые ожоги на руках. Было и в самом деле больновато, но Макрон скорее принял бы смерть на колесе, чем дал об этом знать. Он даже заставил себя непринужденным тоном вести в процессе разговор:

— А вы давно уже врачуете в хирургии?

Юлия тихонько усмехнулась:

— Вообще-то хирургом меня называть рановато. А вот один из рабов отца в Риме, тот действительно им был. Он обучил меня основам, а до остального я сама дошла за прошлый месяц, непосредственно при работе.

— Я вижу, вы знаете толк в том, что делаете, — с ворчливым благодушием признал Макрон. — Во всяком случае, для женщины. Ведь все-таки не женское это дело. Особенно для дочери сенатора.

— Ерунда. Отчего бы дочери сенатора не послужить империи в меру своих сил? Кто-то даже сказал бы, что это мой долг. Во всяком случае, я так хочу.

Макрон с лукавинкой улыбнулся:

— Госпожа, наверное, всегда добивается того, чего хочет?

Перехватив его взгляд, Юлия тоже с улыбкой ответила:

— Всегда.

— Небось вашему отцу сладить с вами не так-то просто.

— Я бы не сказала. Я верная дочь, и отца никогда не посрамлю. Но я знаю, что делаю, и он относится к этому в общем-то с уважением.

— Не уверен, смог бы я позволять своей дочери такое своенравие.

— Тогда получается, хорошо, что я не ваша дочь. — Она достала из горшка еще мази. — Прошу вторую руку.

Нежно втирая мазь, Юлия с минуту помолчала.

— Кстати, ваш друг Катон воин не вполне обычный.

— Это вы мне рассказываете? Однако, несмотря на все свои причуды, солдат из него великолепный. В бою отважен, как сама ярость, а на марше своей выносливостью загонит в могилу любого. Кроме меня, само собой. И голова у него на плечах добрая. Единственный в нем недостаток — задумчив чересчур. Слишком уж он ею, этой самой головой, порою думает.

— Да, натура он довольно чувствительная.

— Чувствительная? — Макрон повторил это слово как какое-нибудь оскорбление, которым оно, в его понимании, и было. Хвати у кого-нибудь дерзости бросить это слово в лицо Макрону, он выбил бы этому смельчаку все тридцать два зуба. Потом бы, вероятно, его пожалел — но это только если б стало жалко. — Не знаю насчет чувствительности, — с укором поглядел он на Юлию, — но у него в самом деле есть и сердце, а не только голова. Если это то, что вы имеете в виду.

— Да, я именно это имею в виду, — тактично ответила Юлия. — Мне отчего-то кажется, что быть офицером — значит не оставлять в своей жизни особого места под семью.

— Верно сказано. Особенно если служба у тебя протекает в походах, а не в гарнизонной рутине. За время знакомства с Катоном я уже побывал в походе на Британию, послужил во флоте, а затем меня перевели сюда.

— Значит, вы не женаты, — заключила Юлия. — А ваш друг Катон? Он… женат?

Макрон в ответ покачал головой.

— И его не ждет никакая женщина в Антиохии, Риме или где-нибудь еще?

— Едва ли. Мы с ним нигде подолгу не задерживались, или же просто для этого дел было невпроворот; отдельных шлюх не считаем.

— Ой.

— Так что, госпожа, — проницательно поглядел Макрон, — если кому-то интересно, то он свободен.

Юлия зарделась и быстрыми движениями закончила втирать мазь — так ощутимо, что даже Макрон был вынужден поморщиться. Отойдя на шаг, она тряпицей стала вытирать ладони.

— Ну что ж, вот и все. Постарайтесь не притрагиваться: на какое-то время она успокоит ваши ожоги. Я пришлю в ваше расположение еще один горшочек. Втирайте ежедневно, в начале и в конце дня.

— Благодарю вас, госпожа, — учтиво кивнул Макрон.

— Тогда ступайте, — с ноткой дерзости сказала Юлия. — А то меня уже другие дожидаются.

«Еще бы», — подумал Макрон, вставая. Он уже успел ее разглядеть: пригожа, даже красива, но этот ее господский вид действовал на префекта как-то остужающе. Слишком уж благовоспитанна, умна и независима; нет, такие нам не пара. А вот для кого-нибудь из своей ровни, глядишь, и составила бы счастье. Улов что надо.

Дальнейших попыток взять цитадель не было, и часовые со стен спокойно озирали залитые солнцем окрестности. Поглядывали за крепостью и повстанцы — небольшими группками с дальнего конца агоры и со стороны небольших кордонов за городом, откуда открывался вид на венчающую крутую возвышенность твердыню. В прочем же город и внутри и снаружи продолжал жить, казалось бы, вполне мирно. В ворота Пальмиры въезжал и входил торговый люд, купцы и менялы. Шла торговля товаром; к дальним берегам Евфрата вышел в обратный путь порожний караван верблюдов. Единственным признаком борьбы за власть был беспрестанный вывоз тел на похоронную равнину к югу от города. Там тела павших скармливали десяткам погребальных костров, над которыми по мере возжигания столбами всходил жирный черный дым — сытная отрыжка пламени, снедающего щедрое подношение из трупов. Погодя пепел сгребали в небольшие глиняные урны, которые в запечатанном виде уносились к странного вида похоронным башням, что вздымались над равниной, и там прах благоговейно помещался рядом с прахом предков.

Внутри цитадели для таких обрядов было мало места, и тела сжигались на общем огне в царском саду, после чего прах сгребали по урнам и убирали на хранение вплоть до снятия осады, когда его можно будет должным образом предать земле. Макрон с Катоном обошли укрепления, чтобы убедиться в наличии достаточного запаса стрел, пращных камней и прочих снарядов, которые можно будет быстро раздать при дальнейших попытках штурма. По окончании обхода они взошли на сторожевую башню и оттуда оглядывали крыши города.