Шекспир мне друг, но истина дороже - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 15

Покойный режиссер Верховенцев был не похож на падишахов, какими их Федя представлял себе по иллюстрациям из журнала «Восточная коллекция», номера которого он время от времени таскал у матери! Режиссер Верховенцев, хоть и облаченный в бархатную куртку, белые брюки и красный шарф, производил впечатление удрученного мужчины преклонных лет, которому некогда как следует побриться!

– …папа его всегда слушал и поддерживал, – продолжала Алина. – Может, сейчас что-то изменится, не знаю! Устройте меня на радио, Федя! Я буду вести программу!

– Могу похлопотать. Максим Викторович Озеров, мой начальник, самый известный на радио режиссер, он будет записывать «Дуэль» и…

Алина расширила прекрасные глаза. Это у нее получалось виртуозно.

– Который в таком диком пуховике?!

– Почему… в диком? – смешался Федя.

– Господи, ну, конечно, в диком!.. Он режиссер, да?! Как это я сразу не поняла, мне же папа говорил! Послушайте, Федя, познакомьте меня с ним!

– Ну… конечно.

– Алиночка, ты уже взяла молодого человека в оборот?

В конце коридора показался высокий темный силуэт, быстро приближавшийся.

– Принесло, дома ей не сидится, – под нос себе пробормотала Алина, повернулась, раскинула руки и сердечно расцеловалась с подошедшей молодой женщиной. – Никаких оборотов, что ты, Мариночка! Сегодня все здесь, и у всех траур.

– И у тебя траур? – уколола ее глазами дама. Алина была в белом свитере с блестками и тесных белых джинсах. – Познакомь меня, дорогая!

– Федор Величковский, приезжий из Москвы, – отрекомендовался Федя.

– Марина Никифорова, артистка. Здешняя! – И засмеялась, подавая ему узкую холодную руку.

Эта, напротив, была вся в черном, вокруг шеи боа из гладких, как будто антрацитовых, перьев. Кажется, именно ее вчера обвиняли в том, что она ест щи из банки, которыми провоняло платье звезды Валерии Дорожкиной.

– Вы производите разведку на местности, Федор? А мне казалось, что все роли уже распределены и изменений не будет! Или я ошибаюсь?

– Роли? Какие роли?

– В спектакле, который вы приехали записывать!

– Я не распределяю ролей, – перепугался Федя.

– Но изменения будут?

– Я не знаю. Наверное, нет.

– А запись будет? Все в силе?

– Наверное, да.

– Вы милый! – заявила антрацитовая Никифорова и слегка обняла за плечи белоснежную Алину. – Что наш директор? После вчерашних потрясений?..

– Да ничего хорошего, – погрустнев, сказала Алина. – Мне его так жалко, папу! Все на него!.. И эта дрянь его оскорбила при всех ужасно! Я даже хотела пойти и надавать ей пощечин.

Глаза у артистки Никифоровой сверкнули.

– Алиночка, если на все гадости, что нам говорят, обращать внимание, лучше просто уйти из профессии!

– А кто теперь будет режиссировать? – встрял Федя Величковский.

– Наверное, Игорь Подберезов, наш второй. Но главным он не потянет.

– Не потянет, – согласилась Алина.

– Видимо, кого-то со стороны будут приглашать. В прошлом году ходили слухи, что Остапчука пытались склеить, но это вряд ли, он не поедет из Питера!.. Вы слышали про его «Антигону»?

Федя вынужден был признаться, что ничего не слышал.

– Знаменитый спектакль, революционный! В Интернете столько писали!.. Целый скандал был!

– Остапчук – фигура, – согласилась Алина. – Не то что наши доморощенные…

– Верховенцев, между прочим, не доморощенный, – возразила Никифорова язвительно. – Столько лет в Москве проработал.

– Марина, театр не должны делать старики! Театр должен быть молодым во всех отношениях! А старикам на пенсию нужно! Старикам везде у нас почет!

– Ему было всего шестьдесят три!

– Вот именно!

– Отчего он мог скончаться? – спросил Федя как можно более незаинтересованно. – Да еще так внезапно!

– Ах, отчего! Понятно, от чего, – заговорили обе красавицы разом. – От нервов. Мы все тратим нервы и даже не думаем о последствиях!.. Он так переживал, когда начался скандал!.. Папа тоже переживал!

– Должно быть, это был особенный скандал, если Верховенцев после него умер от… нервов, – осторожно предположил Федя.

– Да ничего особенного! У нас часто бывает!.. Есть вздорные бабы… и мужики, между прочим, тоже!.. В нашем театре каждый второй – мировая звезда! А когда состав утверждают!.. Еще и не такие скандалы бывают!..

– А Валерия Дорожкина? – Федя посмотрел сначала на одну, потом на другую. – Ее чем-то отравили! Кто мог это сделать и зачем?..

Они сразу замолчали, и вдруг Алина сказала с ненавистью:

– Я бы сама ее отравила. Дрянь такая! Про папу гадости говорит! Она про всех гадости говорит!..

– Никто ее не травил, – заявила Никифорова. – Я совершенно уверена. Это все игра. Она хотела сорвать спектакль, и чтоб с ней все носились!

– А тут Верховенцев как раз умер, – подхватила Алина, – на нее и внимания-то почти не обратили!.. Поду-умаешь, мертвая царевна! Открывается дверь, она лежит в гримерке бездыханная!..

– Она хотела, чтоб Рамзес не доиграл и опозорился, только и всего!

– Да он на нее никакого внимания не обращал, а она привыкла, что все мужики к ее ногам падают!

– Зачем она ему нужна?! Ему и с Лялечкой прекрасно! Он ей интимуслуги оказывает, а она ему репертуарчик подбирает соответствующий! У нас на всех мужских ролях один Рамзес!

– Лялечка для него изо всех сил старается! Только все равно он ее бросит, вот увидите!

– Ну конечно, бросит!

– Теперь-то вообще другая жизнь начнется! Новый режиссер придет, у него свои любимчики будут!

– А Рамзес у Верховенцева был любимчиком? – переспросил Федя.

– Да ему Ляля капала на мозги день и ночь, какой Рамзес гениальный! А он слушал! И директор, между прочим, во всем его поддерживал!..

– Папа с Виталием Васильевичем знакомы всю жизнь!

– Алиночка, я ни в чем не обвиняю твоего папу!

– Еще не хватает!..

– Милые дамы, – вмешался Федя, опасаясь, что беседа вот-вот свернет в опасное русло, – я тут у вас ничего не знаю. Может, вы мне покажете дорогу на сцену?

– Все из-за нее, – вдруг сквозь зубы процедила Никофорова. – Алина, я пойду. Я их ненавижу, всех этих мышек-норушек!.. Опять она шныряет!

Федя ничего не понял. В конце коридора двигалось нечто бесформенное и темное, и оно приближалось.

– Добрый день, – тихо произнесло оно, приблизившись.

– Алин, мне надо к Юрию Ивановичу, – замороженным, каким-то специально сделанным голосом сказала артистка Никифорова. Только что она говорила совсем другим. – Ты меня не проводишь? Он, наверное, места себе не находит! Я должна его поддержать.

– Провожу, – ответила Алина тоже каким-то новым голосом. И они стремительно двинулись прочь. За ними по всему коридору вспыхивал и гас шлейф электрических искр.

– Можно мне пройти?..

Тут в темном и бесформенном куле Федя Величковский узнал Кузину Бетси. Она тащила громадный ком черного крепа.

– Здравствуйте, – сказал он радостно, как будто встретил близкого человека. – Как вы поживаете? Должно быть, прекрасно!

В отдалении хлопнула дверь – красавицы исчезли.

– Давайте я вам помогу!

– Спасибо, я сама!..

Но он уже перехватил ком, оказавшийся не таким уж огромным.

– Это на сцену надо отнести, – сказала кузина растерянно. – Зал готовят… к прощанию.

– Ужасные события, ужасные! – сообщил Федя из-за крепа. – Весь театр подавлен и опустошен. – Он подумал, что бы еще сказать такого, и добавил: – Одно дело играть трагедии, и совершенно другое – участвовать в них. Как вас зовут, Кузина Бетси? В прошлый раз вы не представились!

– Василиса.

– Прекрасно, – оценил Федя. – Вы тоже опустошены и раздавлены?

Она посмотрела на него, и он вспомнил, как подумал: совсем глупенькая!..

– Мне очень жалко наш театр, – вдруг сказала Кузина Бетси. – Все было так хорошо, и вдруг!.. Что теперь будет?..

– Вы имеете в виду неожиданную кончину главного режиссера?

– У нас прекрасный театр! Вы же, наверное, знаете, раз приехали из Москвы спектакль записывать! Таких больше нет. И Виталия Васильевича очень жалко, правда. Он в следующем сезоне собирался Мольера ставить.