Царское дело - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 43

– Га! – громко сказал Щелкалов, и глаза у него засверкали. – Ловко затеяно. И ты одно из этих дел ведешь. И как оно называется?

– Про лопаря Уйме Пойме. О том, кто и как его зарезал и за что.

– Ну и за что?

– За то, что хотел государя спасти.

– Как это спасти? На государя разве кто что замышлял?

– Если преставился, то, значит, замышляли.

– Все мы когда-нибудь преставимся, – сказал, улыбаясь, Щелкалов. – Так разве это каждый раз будет чей-то злой замысел, а не перст небес?

– Ну, не каждый, конечно, – ответил Маркел. – Да и я разве говорю, что мы нашли злодея? Нет, мы никого не нашли. И отнесли лопаря в ледник, и он там теперь будет лежать до тех пор, пока не скажут, что с ним делать дальше. И все.

Маркел и в самом деле замолчал. Молчал и Щелкалов. Потом вдруг сказал:

– Ладно. Не нашли, так не нашли. Но мысли ты какие-то имеешь же!

– Откуда у меня, боярин, мысли? Да еще свои, – сказал, разводя руки, Маркел. – Я человек маленький…

– Ладно, – опять сказал Щелкалов. – Тогда так: зачем ты сюда пришел?

– Сдуру.

– И так тоже бывает, да! – сказал Щелкалов. – Знаю. Вот тут у меня еще один сидит, такой же. Тоже говорит, что сдуру к нам приехал. Ерема Баус, английский посол. Я говорю ему: Ерема, не с тем ты так шутишь! Будешь молчать, будешь здесь сидеть да хоть до Страшного суда. И он молчит и сидит. И также и ты будешь сидеть. Но ты, я же вижу, спешишь. Тебе нужно скоро обтяпать! А скоро не будет. Или будет?

Маркел помолчал немного, а после вздохнул и сказал:

– Будет, боярин, куда же тут деться. – После еще немного помолчал и начал говорить уже такое: – Как я тут уже рассказывал, дело наше никуда не вышло. И положили мы лопаря в ледник. И тут там же, в государевом дворце, подвернулись мне одни людишки, и они вдруг говорят: Маркелка, ты везде бываешь, так сходи ты на английское подворье, спроси там мастера Жонкинсона и попроси его сделать для нас еще одну вещицу.

Маркел опять замолчал. Щелкалов, подождав, спросил:

– Что за вещица?

Маркел засмущался и сказал:

– Сущая безделица, боярин. И когда я ее назову, ты будешь смеяться, а им это может жизни стоить.

– Что за вещица?! – чуть не прокричал Щелкалов.

– Шахмата это, боярин, – скороговоркой ответил Маркел. – Вот такая кукла деревянная. Белый цесарь называется. Царь же, когда помирал, как упал, так шахматы и раскатились кто куда, и их все нашли, а одна потерялась, это белый цесарь, и сейчас, когда начнут казну передавать от прежней дворни к новой, станут проверять по описи, и вдруг глядь: а цесарь где? А почему его нет? Нет ли какого в этом умысла? И человека на дыбу! А так он говорит: вот тебе, Маркелка, семь рублей, а больше у меня нет, и ты сходи на английское подворье к мастеру Жонкинсону, он эти шахматы точил, скажи, чтоб выточил еще одну, и семь рублей сразу твои, и еще буду век за тебя свечки ставить! И я на эти семь рублей повелся.

Щелкалов помолчал, после сказал:

– Складно глаголишь. А теперь что?

– Дозволь мне, боярин, найти здесь этого Жонкинсона и попросить его за три рубля выточить нам еще одного цесаря.

– Позволяю! – ответил Щелкалов. – И даже больше того: я велю его прямо сейчас к нам привести, и мы с тобой вместе с него допрос снимем. Тебе же скрывать нечего, не так ли?

Маркел подумал и сказал:

– Конечно.

– Вот и славно, – продолжал Щелкалов, после хлопнул ладонью по столу и громко окликнул: – Мишка!

Вошел стрелец. Щелкалов объяснил ему, в чем дело и кого позвать. Стрелец кивнул и вышел. Щелкалов, опять усмехаясь, сказал:

– Чую, ты чего-то недоговариваешь, но пока не понимаю, чего именно.

– Чего тут понимать, – сказал Маркел. – Дело очень простое: колдуна зарезали. Кто захочет за такое браться? Вот нас с дядей Трофимом на это и сунули. Сказали: это дело не земское, и не дворцовое, лопарь же вон откуда, так что вы, разбойные, его и забирайте, тем более что вы его сюда и привезли. И мы пошли разбираться. А самих тоже робость берет! Уйме же был очень сильный колдун, он нарисует на снегу человечка, ножом ткнет – и тот готов. И снег красный-красный.

– Да-а, – нараспев сказал Щелкалов. – Вот это ножик так ножик, на него, я думаю, охотников немало бы нашлось. А где сейчас тот ножик?

– Пропал куда-то. Или кто украл, – сказал Маркел. – Уж мы искали там, искали! Но государя не ножиком ткнули.

Щелкалов помолчал, даже посмотрел на дверь и только после сказал:

– Так ты думаешь, его убили?

– Думаю, – сказал Маркел опять только вполголоса. И также вполголоса продолжил: – А лопарь на государя ничего дурного не замышлял, а даже наоборот: он предупреждал его, говорил, что ему скорая смерть назначена, и даже называл, когда – в Кириллов день. А государь вместо того, чтобы стеречься, на лопаря разгневался. А злые люди это сразу подхватили и будто бы по государеву хотению лопаря зарезали!

– Кто зарезал? – сразу же спросил Щелкалов.

Маркел не ответил.

– А! – хищно воскликнул Щелкалов. – Значит, знаешь…

– Знаю, да доказать не могу, – сказал Маркел спокойным голосом.

– Надо сперва Жонкинсона допросить?

– Лопарь и Жонкинсон – из разных дел.

– А если их сшить вместе?

– Где же такие нитки взять?

Щелкалов помолчал, даже прищурился, после сказал:

– А ты хитер, целовальник. Я бы, может, даже взял тебя к себе. Но слишком ты скользкий… – И вдруг спросил: – На кого служишь?

– Меня прислал князь Семен… – начал было говорить Маркел, но Щелкалов перебил его:

– Я знаю, у кого ты служишь. А вот скажи, на кого?

А, подумал Маркел, вот оно что, ты заробел, боярин! Ну, я тогда…

И тут в дверь постучали. Щелкалов позволил входить. Вошел тот самый стрелец Мишка, а с ним невысокий человек, одетый в иноземное.

– Жонкинсон? – строго спросил Щелкалов.

Иноземец утвердительно кивнул. Щелкалов махнул рукой, и Мишка вышел.

– Ну, что, Жонкинсон, – веселым голосом спросил Щелкалов, – нравится тебе у нас, в Московии?

Жонкинсон вздохнул и тихо ответил:

– Нравится.

Говорил он почти без акцента.

– И сейчас тоже нравится? – продолжал допытывать Щелкалов.

– Сейчас не очень, – сказал Жонкинсон.

– А ведь ты сам в этом виноват, гентельман Жонкинсон! – уже строго сказал Щелкалов. – Зачем у вас такая королева? Так и норовит нас, бедных, обобрать. Гнилые товары нам подсовывает, требует за них втридорога, и еще чтобы без пошлин… У нашего царя сердце мягкое, и он ей то в одном уступит, то в другом. А ей все мало! И государево сердце не выдержало, преставился великий государь, а вы что? Я к вам тогда приезжаю, а вы водку жрете. Нашу водку! И нашим мясом закусываете! В среду, в постный день! И еще ваш Баус говорит: «Чего, Андрюшка, очи выставил?» Я ему уже Андрюшка, вот как! А кандалов понюхать не хотел? А в подвале посидеть?

И тут Щелкалов даже встал. Жонкинсон быстро сморгнул. Но Щелкалов уже сел обратно и совсем другим, домашним голосом продолжил:

– Но тебе, Жонкинсон, свезло. Заинтересовались тобой мои люди. Говори, Маркелка.

Маркел облизал губы и начал:

– Знаю я, ты мастер очень сильный. Государю шахматы точил. Было такое?

– Было, – сказал Жонкинсон.

– Очень хорошие шахматы, – сказал Маркел. – Государь их жаловал. Но вот беда! Куда-то затерялась одна шахмата, надо ей замену выточить, и спешно.

– Спешно не получится, – ответил Жонкинсон. – Потому что точило сломали.

– Кто это посмел сломать? – грозно спросил Щелкалов.

– Один ваш человек, – ответил Жонкинсон. – Это когда нас вязали. Этот человек ударил по точилу сапогом, и точило развалилось.

– Гм! – громко сказал Щелкалов. – Ты, наверное, дерзил ему. Но ладно! Найдем мы его. И накажем. А точило еще можно починить?

– Можно, – ответил Жонкинсон. – Но для этого нужно…

– Все будет! – перебил его Щелкалов и, повернувшись к Маркелу, спросил: – Что еще?

– А еще, – сказал Маркел, – это не просто шахмата, а белый цесарь. Он там самый главный, и на него все смотрят. Поэтому его нужно сделать точно таким же, чтобы никто не заметил, что это подмена. Чтобы цесарь был, как все!