Трехглавый орел - Свержин Владимир Игоревич - Страница 58

Я удивленно посмотрел на Лиса.

– Это что, – обнадежил меня тот. – У нас тут полон двор выходцев с Катькиного двора. Чернышев есть, Орлов свой доморощенный, Панин, от сыночка родненького, кровиночки, комары его заешь, приперся. Ничего, что в грамоте не силен, а его императорского высочества цесаревича учитель. Я вот – Закревский. А шо, красивое фамилиё. Радуйся, что не Мазепа.

– А-а, енерал-поручик! – Пугачев поднялся из-за стола, раскрывая объятия. На боку его блистала драгоценными каменьями персидская сильно изогнутая сабля, уж века два, наверное, украшавшая чей-то ковер. – Здорово, чертов сын! Где это тебя носило? Я без тебя тут в штабе, как без рук.

– За Волгу ходил, разведывал, что да как, – кланяясь, ответил Лис. – Рекогносцировка называется.

– Набрался ты по семинариям умных слов, да не до них сейчас, – мрачнея, произнес «государь». – Что там за Волгой?

– Суворов идет, батюшка. С ним сила великая.

– Велю составить, – Пугачев подпер кулаком свою лобастую голову, – листкрип к Суворову с повелением не идти войной на законного государя, но повернуть оружие своей армии супротив женки моей, самозванки.

– Мудро придумано, ваш личество, – согласно кивнул Лис, – ой как мудро! Да только тут одна закавыка есть. А ну как изменщик Михельсон не допустит гонцов ваших до Суворова? Он что волк по степу рыщет. Мы сейчас шли, его отрядов без счета. Кабы нас поменьше было, поди б, уж и не свиделись.

– И то верно. – Мрачнея еще более, Пугачев грохнул кулаком об стол. – Все пути-дороги немчина нам перекрывает. Изловлю вражину – велю конями рвать.

– Ваш личество, пущай пока Михельсон гуляет. Все равно ему далеко не уйти. А я вам тут покуда из степу гостинчик привез.

– Спасибо, Лис, уважил. – Император возложил длань на плечо своего генерал-поручика. – Подавай сюда свой гостинец. Давно уже зрю, что офицерика какого-то полоном приволок.

Лис сделал мне жест приблизиться.

– Стал бы я вас от великих дел из-за какого-то офицерика отвлекать, сам бы повесил. А то не просто офицерик, ваш личество, то флигель-адъютант супружницы вашей. Говорит, к вам шел.

– Гм. – Пугачев уставился на меня, оценивая мою внешность, словно обработанную газонокосилкой. – Здорово ты его отделал. Что ж, флигель-адъютанты у нас еще на суку не болтались. Зачем пожаловал? – по-прежнему ощупывая меня взглядом, осведомился «император».

Я смотрел на него с отсутствующим выражением лица, делая вид, что не понимаю ни единого слова, сказанного им.

– Он из голштинцев, ваш личество, по-русски ни бельмеса не разумеет, – ответил за меня Лис. – Велите, я с ним по-французски побеседую.

– Давай, енерал, – согласно кивнул лже-Петр, довольный тем, что Лис не предложил ему пообщаться со мной по-немецки. – Ты у нас языки превозмогши.

– Слушаюсь, ваш личество. – Лис склонил голову в поклоне.

Он повернулся ко мне:

– Вальдар, ну что ты отморозился? Государево величие очи застит? Говори что-нибудь, а я уж буду переводить.

– Как я буду говорить, когда считается, что я его не понимаю? Расскажи этому пижону, что меня зовут Вальдар Камдил и что у меня к нему пакет от императрицы.

– Ваш личество, он говорит, что зовут его Вальдар фон Камдил, что служит он вашей женке и от нее письмо вам привез.

– Опять письмо?! – грозно напыжившись, изрек Пугачев. – Снова небось пардону просить будет. Не бывать тому! Не будет ей моего пардона, пока не покается и, воле моей послушная, не согласится вновь со мною править!

Внимательно выслушав пламенную речь государя, Лис кивнул и начал переводить:

– Ну ты сам слышишь, шо этот государь морозит. Сам понимаешь, ему по крути выступить надо, хотя перед кем он здесь распинается, ума не приложу.

– Ты у него все-таки спроси, чего мне с пакетом делать. Я его что, зря через всю Россию вез?

– Тю! Мог бы мне его при первой нашей встрече отдать, все равно величество в грамоте, шо свинья в апельсинах. – Он повернулся к «государю». – Господин премьер-майор спрашивает, что ему делать с пакетом, который он вам доставил?

– Ладно уж, пусть дает, раз привез.

– Пусть не изволит волноваться, себе не оставлю.

Я начал расстегивать рубашку, где в специальном нагруднике, надетом на тело, хранился пакет, опечатанный красным воском императорских печатей.

– А еще господин офицер просит вам сказать, что мальчишкой имел счастье лицезреть вас в Голштинии на параде, который вы изволили принимать.

Мне пришлось скосить глаза в сторону, чтобы не выдать удивления по поводу вольности перевода. Взгляд мой пал на штабную карту, украшавшую стол. Не нужно было быть великим географом, чтобы опознать земли, на ней обозначенные. «Карта земель Мекленбург-Шверен и Мекленбург-Стрелец» – гласила крупная надпись. Я сделал вид, что мучительно пытаюсь расстегнуть нагрудник, стараясь скрыть предательскую улыбку. Не знаю уж, насколько это удалось, но спустя пару минут пакет перекочевал «в собственные руки».

– Свет тут нынче что-то плохой, – небрежно взяв депешу, брякнул «государь-император», – потом почитаю, когда свечей поболе принесут. Так говоришь, он меня в прежние дни во славе видел? – Пугачев исподлобья покосился на нежданного свидетеля своего величия. Понятное дело, все это было неприкрытой ложью, хотя бы потому, что ни он, ни я ни разу не были в Голштинии. – Что ж, истинно говорит али смерти избежать хочет, все одно. Коли хочет мне верой и правдой служить, пусть на верность присягнет. Тогда запишу его к тебе в отряд казаком, а уж коли выслужится, то, может, при штабе писарчуком оставлю.

– Вальдар, я тебя прошу, убавь свой гонор. Ты же видишь, монарх, так сказать, изрядно принял на грудь, а потому напрочь бескрышный. Он тебя повесит, что два пальца об асфальт. Ну если хочешь, можешь рассказать считалку хоть про Шалтай-Болтая, а я ему переведу как присягу. Ты только кивни согласно.

Я посмотрел на Пугачева, в своем маскарадном костюме пытавшегося изобразить гордое величие. Комок подступил к горлу от мысли о том, что сейчас может произойти, стоит мне отказаться. Комок стоял в горле, мешая дышать и не желая сглатываться. Я понимал, что Лис абсолютно прав и что подобной присяге грош цена, но все мое естество бунтовало против этого. Я бы умер от разрыва сердца раньше, чем смог наклонить голову. Я шагнул вперед, навстречу Пугачеву. Глаза его недобро зыркнули, и он схватился за эфес сабли.

– Нет, – четко произнес я по-русски.

– Ну ты кретин! – раздалось у меня в голове. – Ты что, не соображаешь, тебя же сейчас повесят! Что ты вытворяешь?!

– Лис, я потомок вестфольдских конунгов. Мой род существует уже более девятисот лет. Я не могу присягнуть этому шуту гороховому. Понимаешь, не могу.

– Не понимаю.

– Повесить негодяя! – прорычал сквозь зубы Пугачев. – Здесь же во дворе. Немедля.

Я четко развернулся на месте, щелкнув каблуками.

– Ну каков стервец! Мне бы таких поболе… – послышалось за моей спиной.