Воронья стража - Свержин Владимир Игоревич - Страница 58

Что же касается мистера Рейли, то стоит вспомнить, что вполне вероятно, он не только сын королевы Марии Тюдор, но и Филиппа Габсбурга, а стало быть, в первую очередь испанский принц. И хотя государь империи, в которой никогда не заходит солнце, еще не слишком стар и довольно крепок здоровьем, никто не сможет поручиться, что Господь продлит дни его величества. И кому, как не законному наследнику, коим, несомненно, будет являться принц Балтасар де ла Реи… буде узрит он воочию свет истинной веры, принять на себя тяжесть венца Испании?! Ведь вам, несомненно, ведомо, что впавший в безумие сын Филиппа дон Карлос не так давно умер. Иные же его отпрыски обладают столь дурной наследственностью и таким слабым здоровьем, что вряд ли смогут всерьез претендовать на испанский престол.

– Балтасар де ла Реи – это, несомненно, Уолтер Рейли? – поспешил уточнить я.

– Конечно же!

– Угу. Замечательно! А если вдруг он не узрит свет? – Я вперил пристальный взгляд в глаза благочестивого интригана.

– Мои друзья считают, – не останавливая движения четок, медленно произнес тот, – что это было бы прискорбно, но, уж конечно, сей печальный факт не должен помешать восстановлению поруганной справедливости и возвращению трона его законной владычице.

– Понятно, – склонил голову я, немилосердно кривя душой.

Какое уж тут «понятно»! Иезуиты, краса и гвардия римских пап, изо всех сил пытающиеся усадить авантюриста на трон самого фанатичного из всех католических правителей! Было над чем задуматься даже гугеноту, которым я, впрочем, не являлся. Однако сейчас меня больше интересовало другое: насколько планы иезуитов по поводу огнекудрой Бэт совпадали с нашими собственными.

– Ну, предположим, – кивнул я, выслушав тираду по поводу законности прав тауэрской затворницы. – Но что же вы полагаете делать? Ведь не за тем же вы проникли сюда, в Тауэр, чтобы побеседовать с возможным претендентом на испанский престол?

– И за этим тоже, – весомо проговорил брат Адриен.

– Насколько я понимаю, эта цель достигнута. Что же теперь? Рейли пригласил вас давать ему уроки истинной веры? Или же лорд-протектор назначил ваше преподобие читать проповеди злосчастной маркизе Дорсет? Оригинальная пытка!

– Мне грустно слышать от вас, мессир, подобные речи, – опечаленно вздохнул преподобный отец. – Какова бы ни была ваша вера, она остается христианской. А стало быть, такие непочтительные речи о слове Божьем отнюдь не к лицу верующему человеку, тем более принцу, коему отроду написано являть пример своим подданным в боголюбии и благочестии. Что же касается несчастной королевы, то позвольте мне поведать о деяниях святой Одиль, жившей в Эльзасе, пожалуй, еще во времена рыцарей Круглого стола.

Несмотря на давность лет, любой крестьянин расскажет вам сию поучительную историю и без труда укажет место, где все происходило. Так вот: в прежние времена герцогом Эльзаса был жестокий своенравный Атальрик. Он был женат на сестре местного епископа, благочестивой даме Бересвинде. Сам же герцог, как я сказал, был нрава весьма грубого и необузданного. На беду его супруги, доброй христианки, у них родилась дочь, от роду не имеющая сил открыть глаза. Жестокосердный отец велел своим людям умертвить ее, но убитая горем мать умолила этих суровых воинов скрыть крошку и отвезти ее к дяде – епископу. Там-то и произошло первое чудо, связанное с именем дочери герцога Эльзасского, которую нарекли Одиль. Ибо стоило первым каплям в купели святого крещения пасть на лицо малышки, как веки ее прекрасным образом отверзлись, являя миру чудесные, аметистового цвета глаза. В тиши монастырского уединения, под опекой доброго прелата римской Церкви произрастала эта милая девочка, становясь, хоть мне не пристало говорить о том, все прелестней и прелестней.

Случилось так, что в пору, когда Одиль уже стала совсем девушкой, о ее участи прознал младший брат, родившийся год спустя. Он несказанно обрадовался, обретя никогда не виданную прежде сестру. Прошу прощения, мессир, но совсем не так, как обрадовался подобному же известию ваш брат. Нет, сей юноша, носивший имя Гуго, воспылал желанием вернуть сестре положенное ей по рождению. Он пригласил ее в замок Оберн, где в тот момент находился и его нечестивый отец.

И вот как-то, стоя на башне, с которой открывался вид на дорогу, герцог увидел роскошную процессию, приближающуюся к замку. Он спросил у суровых воинов, составлявших его свиту, кто это едет с такой пышностью. Тогда Гуго выступил вперед и сказал ему: «Мой отец и господин! Это едет ваша дочь Одиль, спасенная для вас и проживавшая все эти годы в монастыре Жен Мироносиц!» Однако весть о давнем ослушании так разгневала Атальрика, что, схватив железный скипетр, он с размаху опустил его на голову несчастного сына. Да так, что тот вскоре скончался! – Брат Адриен вздохнул, делая паузу и давая мне возможность во всей полноте ощутить драматизм ситуации.

Признаться, я не мог полностью оценить житейскую драму владыки Эльзаса, поскольку единственной мыслью, мелькнувшей в этот момент у меня в голове, была: «Как хорошо, что сию душещипательную байку не слышит Лис, поскольку его комментарии касательно Ивана Грозного с его сынулей, контактных линз и прочая несущаяся стремительным потоком галиматья, наверняка бы лишили меня возможности держать подобающее случаю, постное выражение лица. Между тем удовлетворенный молчанием единственного слушателя священнослужитель напевно продолжил назидательное повествование:

– Трудно передать отцовское горе, когда узрел он, что в приступе гнева содеяла его рука! Устыдившись, скорбя душой, герцог Атальрик принял в своем доме родную дочь, как то положено по законам человеческим и божеским. Долго убивалась смиренная Одиль из-за смерти брата, но все же, живя под кровом отца, ничем не желала вызвать его гнев. Так длилось вплоть до той поры, когда Атальрик решил выдать юную принцессу за некого германского князя. Праведная девушка наотрез отказалась выходить замуж за кого бы то ни было, заявив, что с малых лет почитала себя невестой Христовой. Гнев отца, как вы, конечно, догадались, был необычаен, и боголюбивая девица сочла за лучшее спастись бегством от грозного тирана. Переодевшись нищенкой, лишь чуть забрезжил утренний свет, она бежала из Оберна в горы.

Но даже там, среди скал и дикого леса, ей не было покоя. Взбешенный Атальрик и постылый жених снарядили погоню, точно охотились на трепетную лань. Среди мрачных скал и поросших мхом камней настигли нечестивцы обессилевшую Одиль. Но та, укрепясь в вере, вознесла молитву к Господу, и камни сомкнулись вокруг нее, словно нерушимые ворота, скрыв кроткую беглянку от безжалостных злодеев.

Пораженные и смущенные свершившимся чудом, герцог Эльзасский и его несостоявшийся зять пали на колени, моля Всевышнего о прощении. Тогда скалы вновь расступились, явив взору живую и невредимую Одиль, стоящую с молитвенно сложенными на груди руками. Видение сие так поразило Атальрика, что стал он на путь благочестия. И, уступив ордену бенедиктинцев крепость Альтитона, смиренно удалился в Оберн, где и провел все свои дни, вплоть до последних, в служении Господу и праведных трудах. Одиль же стала настоятельницей монастыря и сотворила еще немало чудес. К тому же она обладала даром ясновидения и излечивала больных наложением рук, так что после благоуханной кончины ее никто и не подумал усомниться в святости этой дамы, слывущей ныне покровительницей Эльзаса.

Брат Адриен многозначительно прикрыл глаза, явно намереваясь перейти от поучительного рассказа к прикладной морали.

– Преподобный отче, – давая голосовым связкам кладезя священной премудрости возможность отдохнуть, начал я. – Должно ли мне понимать ваши слова как указания на то, что вы планируете словом Божьим сокрушать стены Тауэра? Не забудьте меня предупредить! Я не премину лично присутствовать на столь великолепном… – признаться, язык так и норовил произнести «шоу», но уважение к сану, а более того, приятельское отношение к его носителю заставило подыскивать иное словцо, – священнодействии.