Дюна: Пауль - Герберт Брайан - Страница 125

125

Император Муад’Диб вернулся к жизни. Правда, он был очень слаб, и сознание его было пока помрачено. Ирулан и сама чувствовала себя отвратительно. Сердце ее бешено колотилось. Да, это был Муад’Диб. Он не мог умереть! Он жил!

Он открыл глаза, и это было единственное, что было нужно Ирулан. Она вытерла слезы, но они снова потекли из ее глаз. Что это — слезы радости? Да, радости и злости на того, кто посмеет еще раз покуситься на жизнь ее мужа.

Когда Пауль наконец самостоятельно сел, граф Фенринг, взглянув на императора в разорванном на груди и пропитанном кровью черном кителе, отключил защитное поле и сдался. Плечи его ссутулились, он протянул ближайшему солдату кинжал рукояткой вперед и сказал:

— Гм, кажется, сопротивлением я уже не добьюсь ничего.

Расхрабрившийся Корба вырвал кинжал из руки Фенринга. Солдаты бросились вперед, связали графа и леди Марго шигой и вывели из зала. Воспользовавшись возникшей при этом суматохой, Корба незаметно сунул богато украшенное оружие в рукав.

Ирулан видела это, но поняла, что никакой опасности Корба не представляет. Принцесса представила себе, как это вдоволь погулявшее по свету оружие в конце концов окажется в музее реликвий джихада или будет продано преданному (и богатому) вельможе.

Пауль решил встать на ноги. Врачи подхватили его под руки, но он предпочел опереться на Чани, а другую руку положил на плечо Алии. Ирулан, неестественно выпрямив спину, смотрела на него во все глаза. Ей было достаточно того, что он жив.

Переведя дух, Пауль заговорил неожиданно сильным и твердым голосом:

— Найдите подходящую… комнату для графа и леди Фенринг. Им не нужен комфорт, но ни один волос не должен упасть с их голов до моего распоряжения.

15

Самые важные сражения всегда ведутся сначала в сознании вождей. В этом залог верного руководства.

Принцесса Ирулан Мудрости Муад’Диба

Закованный в кандалы и окруженный четырьмя дюжими охранниками граф Фенринг стоял у подножия трона Золотого Льва. Когда-то изящные брюки и сюртук были помяты и запачканы, белая шелковая рубашка разорвана и запятнана кровью Муад’Диба.

Пауль поправился совершенно, или создавал видимость, — это было еще одно явленное им чудо. Ирулан уже работала над этой историей, которой будет суждено дополнить полную историю его жизни, и люди от всего сердца в нее поверят. Они не ждали ничего другого от Муад’Диба. Все это станет частью легенды. Теперь Ирулан сидела возле трона с пюпитром на коленях, но рассказ о страшном происшествии и чудесном исцелении уже вышел из-под пера принцессы.

Приняв большую дозу меланжи, Пауль нашел в себе силы на следующий же день после покушения появиться при дворе, сесть на трон и сделать заявление — только для того, чтобы показать всем, что Муад’Диб полон сил и может дальше править своей священной империей. Предзнание и обычный здравый смысл подсказывали ему, какой беспорядок наступит, если его почитатели начнут мстить всем, в ком увидят врага.

Пауль понимал, что должен был остаться в живых, и не только ради себя, но и ради всего человечества. Пауль вспомнил, кем он был, когда убил Фейда-Рауту в этом самом зале, который, правда, в то время выглядел несколько иначе. Тогда он был молодым человеком, одержавшим победу, и вся империя покорно лежала у его ног. Тогда он принял на себя верховное командование, несмотря на то, что понимал, какая пропасть разверзается перед ним. Никто, кроме него, не понимал тогда и не мог предвидеть, кем станет в ближайшем будущем Пауль Муад’Диб. Никто: ни его мать, ни Гурни, ни Шаддам, ни даже Чани, а уж она-то понимала его лучше других.

С самого начала своего правления Пауль мог обеспечить империи пышное, но недолгое процветание. Альтернативой было стать беспощадным тираном. Он мог принять сиюминутные решения для того, чтобы подавить всякое недовольство и смуту, установить мир и составить такое правительство, что снискал бы любовь всех своих подданных. Если бы он так поступил, то история оставила бы потомкам куда более симпатичный портрет Пауля Атрейдеса. Но этого хватило бы на несколько поколений, может быть, даже, на пару тысячелетий.

Это был тупиковый путь, путь в никуда.

В глубине души Пауль понимал, что был бы счастлив, наслаждаясь жизнью с Чани. Учитывая разницу в масштабах власти, он мог бы уподобиться своему отцу, герцогу Лето, и быть любимым всеми, честным со всеми, мудрым и почитаемым, причем все это было бы истинной правдой. Но вместо всего этого, не подчиняясь никому, кроме самого себя, он пожертвовал личным счастьем и настоящим для того, чтобы спасти будущее. Пауль стал не тем, кем хотел быть, а тем, кем должен был стать. И именно в таком Пауле нуждалось человечество.

Как Муад’Диб он взял на себя тяжкую ответственность, допустив уничтожение миллиардов людей ради спасения триллионов. Но только он один отчетливо понимал это. Он не мог возложить ответственность ни на кого другого и поэтому взял на себя весь груз, укрепившись для того, чтобы продолжать делать то, что должно.

Теперь ему предстояло судить графа Хазимира Фенринга, ближайшего друга бывшего императора Шаддама IV. Этот человек пытался убить его.

— Э-э… гм, я полагаю, что теперь вы не станете предлагать мне отведать доброго вина?

Фенринг бравировал и дерзко шутил, но в его поведении чувствовалась неуверенность. Большие глаза бегали из стороны в сторону. Он видел федайкинов, Стилгара, жаждавшую крови Чани. Казалось, он думал о том, кто из них нанесет ему смертельный удар, в неминуемости которого граф не сомневался.

На мгновение Фенринг остановил взгляд на Алии, сидевшей на помосте возле трона. На девочке было ее обычное черное одеяние. Сейчас Алия была похожа на маленького палача, ждущего команды старшего брата. Девочка болтала ногами, сидя на краю помоста. Такая детская поза. Точно так же она вела себя, когда на троне сидел император Шаддам IV, и было это незадолго до того, как она внезапным ударом убила барона Владимира Харконнена.

Алия чем-то неуловимо напоминала графу его дорогую маленькую Мари…

— Здесь, на Дюне, чистая вода ценится дороже самого лучшего вина, — ответил Пауль. Из ящика маленького резного столика, стоявшего возле кварцевого трона, он достал инкрустированный каменьями кувшин, извлек из него пробку и налил себе и графу в маленькие бокалы. Чани протянула бокал узнику.

Подозрительно глядя на питье, граф поднял закованную в тяжелую цепь руку и принял бокал с храбрым смирением.

— Значит, вы решили прибегнуть к яду, так-так. — Он понюхал содержимое бокала.

Пауль сделал глоток.

— Это чистая вода.

Он сделал еще глоток, чтобы подтвердить свои слова.

— Это не яд. Клянусь честью, честью Атрейдесов. — Пауль жестко посмотрел в глаза Фенрингу. — Выпейте со мной.

Алия тоже налила себе воды и с наслаждением выпила ее большими глотками.

Фенринг покосился на жидкость в своем бокале.

— Я много лет прослужил здесь, на Арракисе, и знаю цену воде. — Он выпил воду и швырнул бокал на каменный пол.

Пауль сделал еще один глоток.

— Это была вода, которую мы добыли из Мари. Я хотел, чтобы вы разделили ее со мной. — Он беспечно вылил остатки воды на помост и отставил в сторону бокал, перевернув его вверх дном.

Согнувшись пополам от внезапно подступившей тошноты, Фенринг дернулся, словно хотел выхватить оружие, которого у него не было.

В зал ввели леди Марго и поставили рядом с мужем. За ее спиной встали Стилгар и Корба. Граф насторожился, судьба жены, кажется, волновала его больше, чем собственная. Одетая в традиционную черную накидку Бене Гессерит, леди Марго была величественна и благородна, несмотря на невозможность ухаживать за собой.

По знаку Пауля Алия спрыгнула с помоста и встала перед матерью Мари, смотревшей на девочку с каменным выражением лица. Алия держала в руке длинную иглу — гом-джаббар. Марго напряглась, но девочка не ударила ее. Пока.