Дюна: Пауль - Герберт Брайан - Страница 67

67

— Не перерастет, — суровым тоном произнес Шаддам. — Виконт Моритани, я приказываю вам отказаться от своего рискованного и недопустимого поведения. Вы заплатите репарации, размер которых я определю лично. Кроме того, я требую, чтобы вы принесли извинения эрцгерцогу за убийство двух его дочерей и брата. Таким образом, конфликт будет улажен.

В ответ виконт лишь грубо расхохотался, поразив этим аудиторию до немоты. Даже барон удивился поведению этого сумасшедшего.

— О, в это дело вовлечены не только Дома Эказа и Атрейдеса. Вам всем еще предстоит сильно удивиться.

Теперь он, казалось, смотрел прямо на место Харконненов. «Он затеял со мной опасную игру», — подумал барон.

Моритани сделал шаг к императорскому помосту, но сардаукар не позволил ему подойти ближе.

— Отчего бы вам не послать на Грумман еще один легион сардаукаров, чтобы они стояли у меня над душой, сир? Я просто буду их игнорировать, как и в прошлый раз. — Он повернулся спиной к императору и направился к выходу, сопровождаемый злобными осуждающими выкриками с мест. Моритани снова заговорил, повысив голос:

— Теперь простите меня, я должен обдумать план поминок по моему сыну.

Император стукнул молотком по столу, но виконт не обернулся.

— Хундро Моритани, вы подвергнуты официальной опале за недостойное поведение. Я даю вам административный испытательный срок. — Аристократы зароптали, услышав такой мягкий приговор, и Шаддам, повысив голос, крикнул: — Если понадобится, Дом Моритани будет строго наказан. Еще один акт насилия, и вы лишитесь своего лена!

Теперь Моритани медленно обернулся и взглянул на императора с нескрываемым презрением.

— Дорого ли стоит мой лен, сир? Грумман старая и почти бесполезная планета, но этой мой дом и я его глава. Я защищу мой народ и мою честь, если потребуется. Приезжайте ко мне сами, если хотите. Вы увидите, как Моритани отстаивают свою честь!

Барон похолодел. Этот человек и вправду, наверное, безумен. После свадебного побоища объединенные силы Эказа и Атрейдеса неминуемо нападут на Грумман, а теперь виконт приглашает к этому же и самого императора. Казалось, виконт закусил удила и потерял голову. Неужели он действительно так сильно любил сына? Эта мысль плохо укладывалась в голове барона. Как он — или кто бы то ни было — сможет контролировать действия такого человека?

В тот вечер, сидя в своей дипломатической квартире и готовясь к отъезду на Гьеди Первую, барон получил ненужное ему секретное послание. Изукрашенной палочкой для размешивания меланжевого кофе барон активировал голографическое устройство, и в воздухе появилось изображение улыбающегося виконта Моритани, повисшее над подносом с чашкой. Ошеломленный барон отодвинул кофейный прибор, но это не помогло. Моритани заговорил:

— В данный момент я возвращаюсь на Грумман, чтобы подготовиться к битве. К величественной битве. Эрцгерцог явится сюда с военным флотом Атрейдесов — они не смогут устоять перед такой наживкой, но это вторжение надо отразить. — Самодовольно улыбнувшись, Моритани добавил: — Я надеюсь, барон, что вы, как мой союзник, направите свои дивизии на помощь Грумману. Я вынужден настаивать — памятуя о нашей дружбе… и наших тайнах.

Барон опрокинул чашку с меланжевым кофе, но это не помешало Моритани закончить речь зловещим ультиматумом:

— Как я вам и обещал, я возьму всю ответственность за эти действия на себя. Мне нет никакой нужды раскрывать участие в них Дома Харконненов. Если вы дадите мне людей, чтобы наши два Дома сражались плечом к плечу против общего врага, то я с радостью одену ваших солдат в грумманскую форму. Пусть это будет наш маленький маскарад. Никто не будет о нем знать, кроме нас с вами.

— На подготовку вам вполне хватит двух недель. Атрейдес и Эказ не явятся раньше, так как сейчас оба заняты делом герцога Видала. Пошлите одну дивизию под началом Раббана. — Виконт улыбнулся, и его изображение мигнуло. — Я потерял сына, а вам придется рискнуть всего лишь племянником.

В бессильной ярости барон ударил рукой воздух в том месте, где висело изображение нагло ухмыляющегося виконта. Но что толку? Барон имел сейчас так мало возможностей повлиять на события, что уж говорить о такой мелочи…

7

Мы выстраиваем вокруг себя мощные крепости с толстыми стенами и глубокими рвами. Эти укрепления служат двоякой цели: они позволяют нам отгораживаться от неприятных напоминаний и запирают внутри себя нашу вину.

Книга Ажара ордена Бене Гессерит

Стены монастыря были сложены из грубого прочного камня, но истинный холод, царивший в ткацкой мастерской, исходил, казалось, не от них, а от самой бабушки. Леди Елена Атрейдес явно отказывала Паулю в гостеприимстве, желая, чтобы он чувствовал себя неуютно, и поэтому он нервировал ее тем, что вел себя совершенно естественно, не проявляя никакой неловкости. Он ничего не приобретал и не терял от расположения старухи, да и она, как считал мальчик, ничего не получала и не теряла от его дружбы. Он не ожидал, что настоятельница вдруг сменит гнев на милость.

Неприязнь Елены проистекала от старых воспоминаний о старом герцоге Пауле и, возможно, о Лето. Но когда она попыталась выместить свое недовольство на внуке, мальчик безболезненно отразил эту атаку, словно на нем был надет щит, спасающий от ненужных эмоций.

— Наши женщины — великие труженицы, — отрезала Елена, когда Пауль попросил показать, как сестры делают ковры. — Им не следует мешать во время работы.

Но Пауль не отстал, как рассчитывала леди Елена.

— Им запрещено разговаривать, бабушка, и никто из них даже не взглянул на меня. Как же я смогу помешать им? — Он с любопытством посмотрел на кипевшую в зале работу, на ткацкие станки и нити. — Ты не объяснишь мне, что они делают?

На ритмично стучавших станках работали тридцать женщин, нити раскручивались и ложились в основу, из стороны в сторону перекидывались челноки, набивался рисунок, потом все повторялось сначала. Разноцветные нитки сматывались с многочисленных клубков и веретен с пряжей.

Женщины отбирали руками нити — от тонких, как паутина, до толстых крученых волокон. Ткачихи вплетали их в узоры, работая необычайно слаженно и в полном молчании. Паулю потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что здесь ткут не один большой узор, а сразу несколько ковров. Некоторые из них напоминали многоцветную радугу; краски сливались, плавно переходя одна в другую. Другие ковры выглядели как хаотичное переплетение нитей — пересекающиеся, прихотливо изогнутые линии образовывали невероятно причудливые узлы.

— Они следуют какому-то единому большому плану?

— Каждая сестра плетет свой собственный узор. Так как мы не разговариваем друг с другом, то кто может знать, какие видения посещают каждую из нас, какие воспоминания нам являются? — Елена неприязненно поморщилась. — Выработка знаменитых абстрактных ковров является очень доходным промыслом нашего монастыря. В этих коврах отсутствуют традиционные узоры и картины, как в других, напротив, есть весьма причудливые изображения, которые можно очень вольно интерпретировать. КООАМ платит нам довольно приличные деньги и распространяет наши изделия по планетам империи.

— Значит, ваша религиозная Община — это коммерческое предприятие.

Это замечание вызвало раздражение у бабушки.

— Религия всегда сочетается с коммерцией. Мы признаем, что люди хотят производить что-то полезное, и платим им за это деньги. Помимо этого наш монастырь полностью себя обеспечивает. Мы сами выращиваем для себя еду. Ты это прекрасно знаешь, ибо я видела, как вы с Дунканом все здесь вынюхивали.

С момента своего прихода в монастырь Пауль и Дункан обошли всю его территорию, осмотрели возделанные участки на крутых склонах вблизи внешних стен. В джунглях сестры собирали фрукты, съедобные листья и коренья. Приносили из джунглей и дичь. Правда, Пауль сомневался, что сестры сами ходили на охоту, но этим мог заниматься Суэйн Гойре.