Гильгамеш - Светлов Роман - Страница 26

— Просьбу?

— Именно. Инанна снисходит до того, чтобы просить тебя. — Карлик подбоченился, как делали это старейшины Урука, готовясь произнести перед Гильгамешем речь. — Росла на берегу Евфрата, юноша, плакучая ива. Ветви ее спускались к самой воде, а листья отбрасывали тень, в которой госпожа моя, светлая Инанна, возлежала со степным владыкой Думмузи. Однажды воды Евфрата всколыхнулись бурей, разрыли берег под ивой, обнажили ее корни. Вот-вот — и Евфрат надругался бы над ней: сорвал с места, погрузил в волны и понес в бескрайнее полуденное море. Но увидела это Инанна. Она поддержала деревце, взяла его в свои руки и перенесла сюда, в сад за храмом Э-Аны. Хотела Утренняя Звезда дождаться, когда оно вырастет, чтобы сделать из ствола себе праздничное ложе…

— Я знаю это дерево, — перебил карлика Большой. — Каждый горожанин видел его. Вот так. Рассказывают про иву и эту легенду, и другие…

— Я не легенду рассказываю. Я говорю правду! — оскорбился Ниншубур. — Человеческая болтливость приравняла ее ко всяким вздорным выдумкам. Но ты, юноша, должен бы отличать пустословие от истины! — Переведя дыхание, посол продолжал уже с меньшим прилежанием. — Выросла ива. Из маленького деревца стала могучим, кряжистым древом. Наступила пора срубать его. Хорошее ложе вышло бы из ивы — и Инанна лежала бы на нем вольготно, и ты, юноша, не будь в тебе столько дурацкой гордости! Но не подступиться теперь к иве. Кто-то посмотрел на нее злым глазом — и три подземных демона устроились в дереве. В кроне свила гнездо птица Имдугут. — Карлик приложил руки к щекам и по-бабьи начал качать головой. — В корнях — змея, которую не могут одолеть никакие заклятья. А в стволе устроилась черная демоница, страшнее ее я не видывал ничего!

— Неправда! — возразил Энкиду. — За кого он принимает нас, брат? Сколько раз доводилось бывать там — а демонами и не пахло!

Ниншубур отвратительно сморщился. Лицо его, казалось, в этот момент полностью собралось внутрь, так что осталась видна только складчатая поверхность вяленой груши. Откуда-то изнутри раздался раздраженный голос:

— Не бывает предела глупости! Люди видят одно, глупый силач, а боги — другое. На то мы и боги, чтобы видеть больше вас… Сейчас ты убедишься в этом — если твой большой брат не испугался. Инанна хочет, чтобы Гильгамеш взял оружие и прогнал из дерева демонов!

Энкиду крякнул.

— Прямо сейчас? — переспросил Гильгамеш.

Глаза Ниншубура вынырнули из складок.

— А чего желаешь ждать ты, юноша? Пока ива не сгниет?

Большой посмотрел на брата. Не нужно было особого ума, чтобы увидеть в предложении карлика подвох. Гильгамеш ощутил тревожный зуд под сердцем, но тут же вдоль хребта поднялась уверенность в себе. Его натура не желала прислушиваться к опасениям. Глядя на недоуменно пожимающего плечами Энкиду, он рассмеялся:

— Инанна нетерпелива, как твоя Шамхат, когда ей хочется сладкой простоквашки!.. Хорошо, вестник, взять оружие и прогуляться до ивы большого труда не составит. Мы идем.

— Подожди, Большой! — тронул его за руку степной человек. — Мне кажется, что как-то все это… не по-настоящему. Разве бывает так, чтобы боги вдруг являлись и говорили: вот, мол, бери топор и тут же убей кого-нибудь? Даже если испытывают веру, наверное должно быть время для раздумья.

— Инанна испытывает не веру, — глядя на Ниншубура, ответил брату Гильгамеш. — Будем говорить так: Светлая Звезда испытывает смелость.

— Смелость? — фыркнул Энкиду. — Это после Хувавы-то? Мне не нравится. Вот так. Не может быть, чтобы боги отступили перед какими-то змеей и птицей!

— Ты боишься? — спросил Ниншубур.

— Замолчи! — рявкнул на него степной человек. — Или я перетру тебя голыми руками в порошок. Будь на то моя воля, Гильгамеш, я подвесил бы это отвратительное создание на стене. За ноги. И пусть он висит там, пока не расскажет о пакостях, задуманных его уродливой головой!

Большой с удивлением смотрел на брата.

— Когда-то ты, Энкиду, растолковал мне сны. Но теперь — ущипни себя за щеку! — мы не спим! Здесь нечего истолковывать. Ко мне явился посланник Инанны, и если боги хотят от меня подвига, значит, я могу его совершить. К тому же, брат, я только что дал ему слово.

— Брат, спроси совета у Нинсун, — не унимался Энкиду.

Ниншубур, настороженно внимавший уговорам степного человека, затопал ножками:

— Он держит тебя, словно трусливая жена! Скоро все черноголовые станут смеяться: «Энкиду не пустил Гильгамеша совершить подвиг, помочь красавице Инанне!»

Большой вспыхнул.

— Ты можешь оставаться, брат. А я иду прямо сейчас. С матушкой буду разговаривать после возвращения.

— Как же я могу остаться! — Энкиду покачал головой. — Возьми меня с собой. Я посажу этого карлика в мешок и, чуть что не так, удавлю его!

Те из жителей Урука, кто видел их, до самой смерти не могли забыть этой процессии. Окруженный нервно мерцающим сиянием, впереди семенил складчатый Ниншубур. За ним, чуть ли не подгоняя карлика палицей, шагал Энкиду, а следом шел беззаботно хохочущий Гильгамеш. Блистающий топор на плече владыки города, тяжелый кинжал на поясе, плетеный из витой медной проволоки шлем, закрывающий темя, виски и затылок, все это предвещало что-то необычное. Когда процессия подходила к храму Э-Ана, за ней уже следовала небольшая толпа, оживленно обсуждавшая, кто таков карлик, влекущий вокруг себя небесное сияние. Однако, войдя в сад, Большой приказал закрыть за собой ворота и прогнал всех храмовых служителей. Только брат да Ниншубур сопровождали его, когда он подошел к дереву.

Высокая, сильная ива полоскала свои плавно выгнутые ветви в маленьком искусственном пруду. Розовато-серые бруски туфа, служившие украшением берегу пруда, почтительно огибали ее корневища. Длинные, то серебристые, то зеленые листья густой шубой укрывали большую часть ствола. Они лениво шелестели вслед за дуновениями ветра и сонно смотрели в водную гладь. Ива была тихой, спокойной, тень, ею отбрасываемая, выглядела настолько мирно, что Энкиду торжествующе закричал:

— Ну, где обещанные демоны, Ниншубур? Где чудища, что испугали твою хозяйку?

— Они здесь. — Сияние вокруг посланника Инанны вдруг начало слабеть, а сам он стремительно становился прозрачным, бесцветным, словно лист, высыхающий на солнце. — Они здесь, юноши, посмотрите внимательнее.

— Он убегает! — Энкиду обрушил палицу на место, где только что стоял карлик, но с трудом удержался на ногах, ибо оружие поразило пустоту. Оно лишь разметало смутно угадываемую тень — все, что осталось от слуги Утренней Звезды. — Где он?

— Подожди, — негромко сказал Гильгамеш. — Посмотри лучше на дерево.

Тень под кроной стала холодной и живой. Земля близ корней вспучивалась горбом, ива прямо на глазах становилась выше. Крона зашумела, зашевелилась, хотя братья не чувствовали ветра.

— Храни нас, Уту, — пробормотал Энкиду.

Землю под их ногами избороздили трещины. Братья едва успели отскочить назад, когда из трещин поднялись отвратительные белые кольца то ли змея, то ли гигантского червя, выкормленного преисподней.

— Ах-х-х! — За спинами героев раздалось утробное шипение.

Обернувшись, Гильгамеш и Энкиду увидели, что в десятке шагов позади их подземную твердь пробила голова белого чудовища. Безглазая, тошнотворно белесая, она распахнула полную пластинчатых зубов пасть и рывками, кроша землю, тянулась к людям.

— Смотри на нас, Лугальбанда! — закричал Большой.

Его топор описал полукруг и с чавканьем вмялся в морду подземного демона.

— Береги голову! — воскликнул Энкиду.

Братьев накрыла бьющая крыльями тень. Воняющая нечистотами птица ростом с годовалого теленка хотела вцепиться когтями в шлем Гильгамеша. Большой присел — птица, промахнувшись, угодила под дубину степного человека. Издав клекот, похожий на собачий лай, птица Имдугут взмыла вверх. Ее изогнутый, как посох Энки, клюв, усеянный мелкими зубами, обратился к Энкиду. Мохнатый герой принялся отмахиваться палицей, стараясь защитить и свою голову, и затылок брата.