Красный Петушок - Сэблетт М. - Страница 18

Я подумал над этим и нашел вполне возможным.

— В конце концов, мы должны быть благодарны Мишелю Берру за то, что он спас нас от скуки. Здесь не место для военных людей: мы нужны были во Франции. Прекрасная страна, где мы теперь находимся, но скучная. — Он снова зевнул.

— Я не теряю надежды, — ответил я.

— О да, — сказал Мартин, — и я уверен, что какие-то события надвигаются: не знаю что, но события будут. Моя правая рука чешется так же, как она чесалась перед битвой на Сьене и перед дюжиной других горячих битв. Мне скоро придется принимать участие в опасном деле.

— Тогда я к вам присоединяюсь, как брат, — сказал я ему, отправляясь спать.

Однажды ночью мы были приглашены к Лодоньеру, чтобы снова посоветоваться, насколько благоразумным будет оставить колонию и возвратиться во Францию. Здесь же, к большому огорчению Мартина, находился болтун де ла Коста; затем де Бодьер — угрюмый и решительный, де Мойи — с красивым, открытым лицом, веривший в счастливую судьбу, и другие. Много говорили о ремонте судов; делали предположения о вероятности возвращения Жана Рибо; одним словом, было много речей, не принесших никакой пользы. Бледное пламя свечей освещало негладкие стены, вытянутое лицо и усталые глаза де Лодоньера и неподвижную физиономию Мартина. Мартин по обыкновению молчал, молча сидел все время и я.

Сказать правду, меня раздражали эти собрания, которые уже не были ни новыми, ни интересными с тех пор, как они стали только сборищем, где изливало свои жалобы общество людей, жестоко обманувшихся в своих надеждах: я сидел там совершенно равнодушный к раздававшимся вокруг меня голосам и рассеянно устремил свой взор на темное окно, у которого сидел де Лодоньер. Но вот мне показалось, что я различаю на этом темном месте очертания головы, покрытой широкой шляпой со спущенными полями. На мгновенье я закрыл глаза, и, когда вновь открыл их, прозрачный образ все еще находился там, и теперь я уже видел очертания щеки и странный блеск одного глаза.

Я стал пристально всматриваться в окно, но там уже никого не было.

Это меня очень смутило и заставило напряженно думать, кого напоминает этот шпион: уверенности у меня не было, но сейчас же подумал о Мишеле Берре — это он шпионил за нами. Мысль эта мне самому показалась смешной, но я никак не мог отделаться от нее. Тревога, которую внушал мне этот хитрый жирный человек, вновь охватила меня.

Спустя несколько дней солдат по имени Матиа Меллон подошел ко мне и тихим голосом просил следовать за ним, так как он имеет кое-что сообщить мне. Этому солдату я оказал услугу еще во времена первой колонии. Это был стройный смуглый человек, с жесткими седоватыми волосами, тихого и спокойного нрава. Видно было, что ему очень трудно начать говорить, и некоторое время мы шли молча.

— Оказывается, — сказал он, наконец, шепотом, — вы имеете здесь двух серьезных врагов, мсье де Брео. Я посмотрел на него вопросительно.

— Вы имели несчастье каким-то образом оскорбить Мишеля Берра, а это — действительно несчастье, так как он не такой человек, который позволит оскорблять себя: у меня имеются достаточные основания утверждать это. Кроме того, вас ненавидит молодой де Меррилак.

— Я уже знаю об этом, тем не менее, я вам очень благодарен, Меллон, за предупреждение, — ответил я. — Человек, которому угрожают, долго живет.

Он посмотрел на меня серьезно и покачал головой.

— Как видно, вы не знаете Мишеля Берра. А известно ли вам, что они оба соединились, чтобы сообща действовать против вас?

Я был поражен и заявил, что это новость для меня.

— Я случайно подслушал ночью их разговор. Причины этой вражды, — продолжал он, — я не мог себе уяснить, но у них самые злые намерения по отношению к вам, и я посчитал нужным предупредить вас. Берр — человек коварный: он сам не выступит — другой будет орудием в его руках. Он, по-видимому, и де Меррилаку не все говорил. Но будьте настороже, берегитесь!

Я снова поблагодарил его, и мы расстались.

Услышав от меня эту новость, Мартин не сделал никаких замечаний, а сказал только, что это вполне возможно, но нисколько не меняет положения вещей: мы должны сидеть спокойно и ждать действий наших врагов.

— Зло, — продолжал он, — соединяет людей скорее, чем добро: преступление связывает их; истинно бесстрашный человек — это тот, кто имеет чистую совесть и всегда поступает честно с другими людьми.

Его объяснение показалось мне совершенно правильным. Я понял, что злоба этих двух таких разных людей соединила их против меня. Но такой союз, по-моему, имел мало шансов одержать верх над союзом де Белькастеля и де Брео, основанным на глубокой привязанности и полном доверии.

На второй день после разговора с Меллоном я убедился, что его предположения правильны. У незаконченного бастиона я наткнулся на этих двух заговорщиков, о чем-то серьезно разговаривавших. Увидев меня, де Меррилак вздрогнул и молча стал уходить, а Мишель последовал за ним со странным блеском в глазу. Но вскоре он обернулся и поклонился мне со своей обычной почтительностью, осведомившись любезно о моем здоровье.

— Оказывается, вы друг де Меррилака, — начал я, не обращая внимания на его любезность.

— Только знакомый, — ответил он. — Он узнал о моем участии в битве при Сьене, где его отец храбро сражался в одной из самых жарких схваток, и он хотел узнать, не могу ли я что-нибудь прибавить к истории смерти его родителя, К сожалению, я не мог ничего рассказать ему, но молодой человек имеет пристрастие к рассказало храбрых поступках.

— Итак, он пришел к вам, чтобы услышать о храбрых поступках? — прервал я поток его слов, за которыми хотел укрыться этот жирный плут. — Благоразумный выбор!

Бросив на меня косой взгляд, он с достоинством заметил, что всю свою жизнь провел среди храбрых людей, наблюдал за их действиями и действительно может о них многое рассказать, что он и обещал Меррилаку, которому так это нравится.

Я понял ловкость этого человека, приготовившего почву для последующих переговоров со своим соучастником под таким благовидным предлогом, и невольно улыбнулся.

Выражение недоуменного вопроса появилось в его глазу, а я, продолжая смеяться над ним, оставил его изумленным, растерявшимся, злобным.

Через несколько часов мы с Мартином направились к лесу — нашему убежищу от кислых физиономий плохого настроения колонистов. Мы проехали несколько лье па нашей лодке вверх по реке, потом сошли на берег в надежде поохотиться на дичь, но долго бродили по лесу без всякого успеха.

К вечеру подул сильный ветер. Он набежал совершенно неожиданно, и в этот момент лес представлял собой ужасную картину. Высокие деревья качались и гнулись со страшной силой, воздух наполнился шумом и грохотом от трескавшихся и падавших деревьев, смешавшимся со свистящими звуками от пролетавших над нами оторванных громадных веток. Мартин что-то кричал мне над самым ухом, но я ничего не слышал из-за оглушительного воя бури. Он указал мне на реку, и я стал двигаться в этом направлении, борясь с сильными порывами ветра. Небо было покрыто черными тучами, и в полуосвещенном лесу нам пришлось продвигаться вперед очень медленно. Пройдя некоторое расстояние, я обернулся, чтобы посмотреть на Мартина, и то, что я увидел, остановило биение моего сердца: высокое дерево медленно нагибалось, готовое упасть, одно мгновение оно висело в воздухе, как будто удерживаемое чьей-то сильной рукой, затем будто устремилось вниз со страшной силой. Мартин как раз стоял на его дороге.

Напрасно я кричал — слабый звук, который срывался с моих губ, уносился ветром. Голова Мартина была наклонена от порывов ветра, так что он даже не подозревал о грозящей ему опасности. Но вот он поднял голову, увидел свое опасное положение и сделал прыжок вперед, но было поздно — громадное дерево, летевшее теперь с быстротой молнии, накрыло его своими ветками и повалило наземь.

Крик ужаса замер на моих губах. Между листьями, покрывавшими моего друга, не видно было никакого движения — только ветер трепетал между ними.