Заговор францисканцев - Сэк Джон - Страница 8

Сегодня они направлялись через базар в один из извилистых переулков, уводивших вдаль от торгового центра города. В верхнем его конце стоял домик, где музыканты наигрывали зазывные переливчатые мелодии на струнах своих цитр и две куртизанки ждали их прихода.

«Еще разок, пока мы не отчалили в Лайясу», – пообещали им вчера итальянцы. Предстоящее приключение манило их не меньше последней встречи с горячими и нежными сестрами.

– Марко, почему ты молчишь? Что сказал твой отец? – спросил Орфео, протискиваясь между прилавками. – Ну, могу я тоже считать себя начинающим купцом?

Лицо Марко превратилось в непроницаемую маску.

– Он деловой человек, amico![3] И рассудительный. – Маска превратилась в трагическую личину в попытке передать мину старшего Поло. – Орфео – гребец. Он никогда не учился владеть оружием, стычки с генуэзцами в счет не идут. К чему нам такой охранник? Он хоть на коне-то усидит, не то что на верблюде? Да вся Татария станет смеяться над нами, если мы назовем его всадником!

Мрачность с лица Марко перешла в душу Орфео. Этого он и боялся. С тех самых пор, как нанялся гребцом на стройную венецианскую галеру Поло, он мечтал пойти с ними дальше, отправиться вместе с торговым караваном через Великую и Малую Армению, через Турцию и Катай[4] ко двору самого Хубилай-хана. Господи, что за приключение! Он несколькими годами старше Марко, а мог бы вернуться богачом, таким же богачом, каким уродился его приятель. И мог бы жить такой же богатой приключениями жизнью. А теперь, услышав суровый приговор Николо Поло из уст его сына, Орфео понял, что обречен быть моряком. Ему в жизни не скопить столько, чтобы отправиться с купцами, а с отцом и братьями он порвал раз и навсегда – в их торговом предприятии его доли больше нет. Повесив голову, Орфео разглядывал носки своих сандалий, разгребающих уличную пыль.

– Да, и еще одно он сказал напоследок, – продолжал Марко. – заключение речи приговорил: «Но при всем при том он твой друг, сын мой. И раз ты его любишь, мы как-нибудь найдем для него место».

– Что? Правда?! Марко ухмыльнулся.

– Хвала всем святым отцам! Я отправляюсь в Катай! – выкрикнул Орфео, облапив подростка и целуя его в щеку.

Потом от полноты чувств подкинул его в воздух и стиснул так, что тот крякнул от боли.

– Тебе полагается меня защищать, а не ломать мне ребра, – охнул Марко.

Орфео расхохотался, но тут же оборвал смех.

– Кажется, сейчас и начну, – проговорил он, через плечо Марко мрачно разглядывая трех шагавших им навстречу мужчин, одетых в цвета Генуи.

На вид не великаны, на рынке рабов за них не дали бы сотни драхм. А Орфео сложен, как борец, и недаром хвалится, что сумел бы остановить быка. Годы, проведенные гребцом на галере, преобразили его рыхлую в мальчишестве фигуру. А все же их трое, и похоже, эти больше полагаются на мечи, чем на грубую силу.

То ли перехлестывало через край возбуждение от принесенного Марко доброго известия, то ли он уже вошел в роль телохранителя, но Орфео так и рвался в бой. Едва мужчины приблизились, он громко обратился к другу:

– Правда ли, Марко, что в Генуе живут одни безбожные мерины да бесстыдные девки?

Говоря, он не сводил с генуэзцев задиристого взгляда. Те не отвели глаз, и один тут же огрызнулся:

– Нет, зато верно, что у всех венецианцев – лживые языки, годные только лизать чужие зады.

Марко резко развернулся, так что они с Орфео оказались стоящими перед генуэзцами плечом к плечу. И все пятеро одновременно потянулись к мечам.

– Сиор Поло, сиор Поло! – выкрикнул у них за спиной задыхающийся тонкий голосок. – Идите скорей. Ваш отец велел вам сейчас же возвращаться в лагерь.

– О, сиор Поло, – передразнил один из генуэзцев, подражая пронзительному голосу евнуха. – Бегите скорей к папочке, пока вас не поцарапали.

– Прошу вас. Все уберите мечи, – пискнул гонец. – Дело важное!

– Что такое? – рявкнул Марко, не сводя глаз с противников и их угрожающе наставленных мечей. – Что за важность, будь она проклята?

– У нас новый папа, сиор Поло. Тридцать один месяц без папы, и вот он снова есть!

Тебальдо Висконти ди Пьяченца ожидал Поло со свитой в большом зале своего дворца. Он промокнул виски надушенным платочком. Яркое солнце вливалось в полукруглые окна на западной стороне здания.

Неужто целых два года прошло с тех пор, как Николо и его брат Маффео прибыли в Акру посланниками великого хана? Чем старше он становится, тем быстрей пролетают месяцы. Он не забыл еще первого впечатления, которое произвели на него купцы – люди скромные и благовоспитанные. Они доставили Тебальдо как папскому легату в Акре послание правителя:

«Хубилай-хан, верховный правитель всех татар, просит верховного римского понтифика прислать к нему сто ученых мужей, во всех тонкостях знающих христианскую веру, а также семь искусств, надобных для справедливого и верного доказательства, что боги татар и идолы, которым они поклоняются в своих жилищах, суть злые духи и что вера, исповедуемая христианами, покоится на более очевидной истине, нежели другие веры. Великий хан желает также получить сосуд святого елея из лампад, горящих у образов Господа Иисуса Христа, коего он обещает чтить и почитать за истинного Бога».

Но то был год от Рождества Господа нашего 1269-й, а папа Климент IV скончался годом ранее.

– Престол его все еще пустует, – сказал Тебальдо купцам. – Возвращайтесь в Венецию, повидайте дом и родных и ожидайте избрания нового папы.

Так они и поступили, и тогда Николо узнал, что жена его, которую он пятнадцать лет назад оставил беременной, родила ему сына. Она назвала его Марко в честь святого покровителя города. Узнал Николо также, что сама она, принеся на свет дитя, умерла. И вот, через два года после первой встречи с Тебальдо, братья вернулись вместе с юным Марко. Больше ждать нельзя, сказали они. Их продолжительное отсутствие Хубилай-хан сочтет за оскорбление, и кто знает, как он отомстит подвластным ему христианам.

Как раз когда они готовы были пуститься в новое путешествие, конклав кардиналов подавил ангевинскую фракцию в своих рядах, выдвигавшую папу-француза, и объявил свое решение. Новым папой станет папский легат в Акре.

Тебальдо поднялся с трона из ливанского кедра, услышав в гулком коридоре эхо голосов и шагов. Во главе семейной делегации в зал вошел Маффео Поло. Преклонив колени, он поцеловал перстень на руке Тебальдо.

– Ваше святейшество, – заговорил он. – Какая чудесная неожиданность. Под каким именем мы будем знать вас впредь?

– Я остановился на Григории – Григорий Десятый.

Он снова сел, а посетители остались стоять перед его троном. Они всегда относились с уважением к его званию легата, но новое благоговение, которое читалось теперь на их лицах, смутило его. В самых честолюбивых мечтах он никогда не воображал себя папой. И теперь, когда его наименовали главой всего христианского мира, он охотнее держал в памяти самое скромное из титулований папы: Servus servorum Dei – раб рабов Божьих.

– Новость пришла как нельзя более своевременно, – сказал он. – Еще день – и вы были бы уже на пути к Малой Армении.

Он сделал знак служителю, ожидавшему за приоткрытой дверью, и в зал вошли два представительных монаха-доминиканца.

– Синьоры, я посылаю с вами брата Гульельмо да Триполи и брата Николо да Виченца. Милостью Божьей весть о моем избрании застала их в Акре. Это не сотня ученых мужей, коих требовал великий хан, но они люди грамотные и знающие.

За столь короткий срок он не мог бы собрать больше посланцев и надеялся только, что численность миссии не окажется решающей в деле обращения язычников татар в христианство. Смерив взглядом пышнотелых проповедников, он задумался, вынесут ли они полный трудностей путь до Катая.

Служка, приблизившись к трону, подал Тебальдо пергамент из телячьей кожи, скрепленный его личной печатью.

3

Друг (ит.).

4

Современный Китай.