Булатный перстень - Плещеева Дарья - Страница 45

— Просидел Усов в засаде довольно долго. Часов у него нет, судна по соседству, чтобы по склянкам время определить, тоже не случилось — кто туда на мели потащится? И вот сидел он, сидел — и дождался. Лодка подошла. С нее помигали чем-то, Ефимка не разобрал. Тут посланец — опять на коня и в воду и о чем-то с теми, на лодке, толковал. А у него фонарь, и Ефимка видел, как он что-то передал, похоже — тот пакет. Лодка ушла, а посланец поехал обратно к Кронштадту.

— То бишь ночное свидание было там, где из крепости часовые не заметили бы этих фонарных сигналов? — уточнил Михайлов.

— Вот именно, братец. И обратно этот посланец уже поскакал галопом. Но крестничек твой догнать его не пытался, а образину его запомнил. Вернувшись той же дорогой, а уже было совсем светло, Усов где-то подремал, завернувшись в епанчу, а потом, забежав в трактир, отправился искать посланца.

— Эскадра в тот же день ушла к Гогланду, и Майков — с ней вместе.

— Ну так где же Усов? — с беспокойством спросил Михайлов.

— Усов отыскал того человека. А хочешь знать, как?

— Ну?

— Через кузнецов. Он ведь не только всадника, но и лошадь постарался разглядеть. А лошадей в Кронштадте не так уж много. Кузнецам же он стал добрым приятелем, потому что, отыскивая свои булатные хлебцы, угощал их водкой и пивом. Я вдругорядь уж забеспокоился, не стряслось ли чего, а тут он и является — сияет, как начищенная кирпичом бляха! Сыскал! Алешка, ты что надулся, как мышь на крупу?

— То и надулся, что мне совершенно не нравится это майковское послание, которое увезли бог весть куда как раз перед отходом эскадры. Хотел бы я знать, что в нем было.

— Похоже, ты это очень скоро узнаешь! — улыбаясь во весь рот, доложил Новиков. — Слушай дальше. Он мне рассказал, что майковский посланец околачивается при гошпитале, кем-то там служит, отыскать его при нужде можно. Я его притормозил: может, господин Михайлов сам уже докопался, кто его в каюту приволок и перстень стащил. И отправились мы домой. Попарил я Ефимку в бане — он же, почитай, неделю без мытья обходился, лазутчик чертов. И стали мы ждать новостей об эскадре — то бишь о тебе. Каждый день в порт ходили. И вот стало известно, что вы у Гогланда на шведов напали. Но мы это узнали, когда баталия уже кончилась и пришел катер с известиями. А потом пошли транспорты с ранеными, теми, которых не оставили в Кронштадте, и тут мы тебя как-то проворонили…

— А не желаешь ли поскорее к делу приступить? — спросил Михайлов, который весь горел нетерпением.

— Сейчас будет и дело. Приехал ко мне твой гонец, славный парнишка, назвался мичманом Колокольцевым — что, неужто и впрямь мичман?

— Их до срока из Корпуса выпустили, а должность им дали «за мичмана». Мы их прозвали «ни то ни се», — объяснил Михайлов. — Не тяни! Усов где?..

— Вот! — Новиков поднял указательный перст. — Вот тут и начинается дело! Извозчиков в столице маловато, и мы вздумали идти к тебе пешком — погода отменная, солнышко, слабенький такой приятный зюйд-зюйд-вест, чего ж не прогуляться? Мне моцион полезен, опять же — побыть вне дома тоже полезно.

— Володька!

— И тут мой Ефимка вдруг встал как пень, башку свою худо чесанную повернул и молчит. Я на него гляжу, ничего не понимаю. И тут он выронил одно словечко… — Новиков намеренно сделал паузу глядя на Михайлова в ожидании взрыва. Но тот держал себя в руках крепко.

Новиков выпалил:

— Майков!

— Что?!

— Ефимка увидел на Садовой Майкова!

— Он не ошибся?

— Думаю, нет. И тут же помчался в погоню. И сгинул. А я стою — дурак дураком, рот разиня. И прохожие в меня тычутся, как морские волны в несокрушимую скалу.

— Что Майков делает в столице?

— Это ты меня изволишь спрашивать?

Тут дверь отворилась, принесли шахматный столик, а из коридора донесся топот и детский визг.

— Детки, — улыбнулся Новиков. — Вот есть же чудаки, которые этого не переносят. А я, кажется, век бы слушал…

— Покамест бы не оглох. Ты уж мне поверь — когда пять девок в жмурки играют, хоть из дому беги.

Новиков стал расставлять на столике фигуры. Михайлов сел и спустил с постели ноги.

— Сильно болит?

— После того как немец разрезал и рану вычистил — не сильно. Однако ступать на ногу неприятно. Сможешь завтра принести трость?

— Зачем такая спешка? — удивился Новиков. — Нога-то еще не зажила.

— А затем — хочу одну мыслишку проверить. Мне нужно отыскать хоть кого-то из офицеров, что были в баталии и теперь лечатся в столице.

— На кой тебе?

— Надобно… Ну, сыграем, что ли?

Новиков взял две пешки, красную и черную, поколдовал руками за спиной и выставил два здоровенных кулака. Михайлов выбрал правый — ему досталось играть красными. И дальше они сражались довольно быстро, без лишних размышлений, сбитые фигуры так и летели на одеяло. Противниками они были равными, одолеть друг дружку не сумели, согласились на ничью.

Пришла пожилая горничная Матрена делать перевязку. Михайлов, как многие мужчины, не мог глядеть на раны и язвы; отвернувшись и временами шипя от боли, он спрашивал, как затягивается разрез. Новиков же посмотрел и поморщился:

— Эк тебя расковыряли…

— Молодая шкурка уже стала нарастать, — утешила Матрена.

Потом госпожа Колокольцева явилась проведать болезного, за ней следом внесли столик с угощением, за столиком шел Родька, желавший потолковать о морских делах.

— Коли он вам в тягость, сударыня, я его к себе заберу, — предложил Новиков, указывая на Михайлова. — Слава богу, я довольно обеспечен, чтобы нанять хорошего доктора.

— Да как же может быть в тягость человек, что моего Родюшку из огня вытащил? — воскликнула Колокольцева. — А вы к нам чаще приходите, господин Новиков! И я, и детки очень вам будем рады.

— Сколько вам деток Господь послал?

— Родион — старшенький, за ним Лиза и Маша, потом младшенькие — Гаврюша и Николаша, — похвалилась Колокольцева.

Новиков вздохнул и стал собираться домой.

— Ну как меня уже Ефимка ждет?

— Нет, ты прямо сейчас поезжай в Морской госпиталь, корзину с гостинцами по дороге возьми. Найди кого-нибудь из офицеров, кто отчетливо видел баталию — и как «Владислав» шведам в когти попался. Это очень важно. Я сам не видел — да и плохо соображал, от жара едва на ногах держался. Привези ко мне того человека. Я должен кое-что понять…

— Коли врачи его отпустят. Сам знаешь, с легкой раной в Морском госпитале долго держать не станут, там сейчас каждая кровать на счету. Да что ты задумал?

— Ты, Володька, меня не первый день знаешь. Я когда-либо о ком плохо без особой нужды говорил? Нет? Ну и теперь, пока не обрету уверенности, не скажу. Дело чересчур деликатное… Ну да ладно. Ступай с богом.

— Выздоравливай, Алешка, господь с тобой. — И Новиков ушел, к большому огорчению Родьки, желавшего принять участие в настоящей морской беседе.

— Как рука? — спросил его Михайлов.

— Настойку пью, что доктор прописал, так почти не болит… — сказал Родька. — Одно обидно — на два месяца он меня дома запер! За это время и шведский флот разгромят, и Стокгольм возьмут! И все — без меня! Как я, дурак, в то место стать догадался?

— Могло быть хуже, — утешил его Михайлов. — Кабы тебя кусок рея по башке благословил — ты бы уж в лучшем случае на Смоленском кладбище почивал. А то и за борт бы тело впопыхах скинули. Рука, плечо… В твои сопливые годы все это скоро заживает. Принеси-ка бумагу и карандаш.

Изведя с десяток листов, он понял, что знает о морской баталии, в коей участвовал, очень мало. Нарисовать расположение всех кораблей не удалось. Требовалась помощь.

С горя Михайлов усадил Родьку играть в шахматы, одержал восемнадцать побед и на том успокоился.

Новиков явился на следующий день с преогромной тростью, толщиной чуть не в вершок.

— Где ж ты взял сию оглоблю? — изумился Михайлов.

— Да уж не во французской лавке! Тут тебе и опора, и дубина, все разом. Ну, слушай, докладываю. Я побывал в Морском госпитале да заодно и в Сухопутном, туда тоже наших взяли. Кое с кем потолковал. Есть такой мичман Петин, был на «Ростиславе», как сам говорит, — чудом уцелел…