Спящий во тьме - Барлоу Джеффри - Страница 122

В конце концов «Клювастая утка» сгорела дотла. Огонь изглодал ее внутренности; на месте, где некогда высилось внушительное старинное здание, остались лишь обугленные руины закаленной кирпичной кладки. Произошел несчастный случай – по крайней мере так утверждали повара в ходе последующего шумного расследования; доказать ничего не удалось, история эта остается загадкой и по сей день.

Что до владельца «Клювастой утки», с тех пор он словно сделался другим человеком. Он ни на кого более не повышал голоса – никогда, ни при каких обстоятельствах. В его манере держаться стала ощущаться спокойная задумчивость; кое-кто даже говорил, созерцательность. На протяжении многих недель после пожара его видели на пепелище: он рылся среди углей и булыжника, что некогда были «Уткой», ища хоть что-нибудь знакомое, какой-нибудь сувенир на память. Именно тогда домовладельцы и прочие окрестные жители впервые заметили, как разительно изменился характер Бейлльола: как он сделался внимателен и заботлив, и уважителен к встречным, и весел, и добр, и рад всем и каждому. Ни запугиваний, ни угроз, ни проклятий, ни нападок. Как я уже сказал, Бейлльола было просто не узнать.

И город, и провинция не знают недостатка в историях о том, как люди в силу той или иной причины сходят с ума, однако курьезный случай мистера Бейлльола из Солтхеда по-прежнему уникален: мистер Жерве Бейлльол известен как единственный сумасшедший, к которому под давлением обстоятельств вернулся здравый рассудок.

Глава IX

Прошлое и настоящее

На Пятничной улице поговаривали о том, чтобы отправиться на зимнюю ярмарку. Профессор Тайтус Веспасиан Тиггз подсчитал голоса домочадцев и не обнаружил и тени оппозиции по данному предложению, выдвинутому на обсуждение не кем иным, как Фионой. Как выяснилось, одна из ее маленьких подруг, живущих по соседству, поведала девочке про чудеса на реке. И теперь она не давала покоя гувернантке, и допекала миссис Минидью, и взывала к старому Тому Спайку, и упрашивала дядю, который и поставил вопрос на голосование. А поскольку мистер Гарри Банистер еще не уехал из города, Фиона, успевшая привязаться к пригожему владельцу «Итон-Вейферз», принялась умолять дядю пригласить и его тоже. Так что одним прекрасным утром профессор и доктор Дэмп вместе с мистером Кибблом в его старомодных зеленых очках отправились в Солтхед обсудить проблему с Гарри, а заодно и с кое-кем еще.

Местом встречи назначили кофейню в Сноуфилдз – ту самую кофейню, где как-то раз трое из них напрасно дожидались мистера Хиллтопа и доктора Дэмпа (доктор по крайней мере полностью оправдался, объяснив, что в тот момент находился при мисс Нине Джекс). Кофейню выбрали в силу многих причин: от нее было рукой подать до клуба мистера Банистера, где тот обосновался; кроме того, существовала вероятность, пусть и слабая, что в кофейню может заглянуть неуловимый мистер Джек Хиллтоп. Постановили на том, что Гарри отправится вместе со всеми на ярмарку на следующий же день. Уладив этот важный вопрос, друзья побеседовали немного о плане действий касательно мистера Джона Хантера и табличек; впрочем, этот разговор, в отличие от дискуссии насчет ярмарки, успехом не увенчался, ибо дело так ни на шаг и не продвинулось.

Мистер Банистер задумчиво любовался в окно на дворики Сноуфилдза, как вдруг отставил чашку на стол и воскликнул:

– Ну и ну, это надо же!

– Что такое? – осведомился доктор Дэмп.

Хозяин «Итон-Вейферз» вскочил на ноги и бросился к двери. Выбежав во двор, он замахал рукой и окликнул кого-то. А, да будет вам известно, Сноуфилдз – сущий лабиринт, где деревянные оштукатуренные особнячки в старинном стиле перемежаются со сводчатыми галереями и двориками, для конного транспорта закрытыми. В одной из таких галерей Гарри углядел человека, воспламенившего его интерес. Однако, как выяснилось, мистер Банистер опоздал: нужный ему субъект уже свернул за угол, на соседний бульвар, и затерялся в суматошной толпе.

– Кто это был? – полюбопытствовал профессор, заинтригованный не меньше своего коллеги-медика. Мистер Киббл от расспросов воздержался: он успел разглядеть человека, вдогонку за которым бросился Гарри, и тут же его узнал. В сознании секретаря возник образ мисс Лауры Дейл, но ни тени радости мистер Киббл не испытал. Как можно, если при воспоминании о некоем эпизоде на Свистящем холме приходишь в самое что ни на есть подавленное состояние духа?

– Да это ж Дик Скрибблер, – ответствовал Гарри, возвращаясь к столу и к кофе. Перед мысленным взором все еще стоял портрет растрепанного клерка. – Бедняга!

– О чем это вы? Ах да, конечно, понимаю… его речь… точнее, отсутствие таковой. Печальная история. Не повезло горемыке. Если закрыть глаза на его внешний вид, мистер Скрибблер – весьма и весьма незаурядный молодой человек. Он в большой дружбе с моей юной племянницей, хотя, сдается мне, нашей гувернантке он не слишком-то по душе. Кстати, мне вдруг пришло в голову, что на Пятничной улице он уже давненько не появляется.

Во взгляде мистера Банистера отразилось недоумение пополам с изумлением.

– Бог ты мой, неужели вы не знаете? Эге… а ведь пожалуй что и нет!

– Чего же такого я не знаю?

– Ваша гувернантка, сэр… то есть я, естественно, имею в виду гувернантку Фионы, мисс Лауру Дейл.

– Да?

– Честное слово, вот уж не думал, что это для вас новость. Дик Скрибблер – брат Лауры.

– Господи милосердный, да вы шутите! – воскликнул доктор Дэмп, изумленно открывая рот, словно какой-нибудь нахальный шутник вдруг дернул его за бороду. – Жуть какая!.. Если, конечно, это правда.

– Боюсь, что чистая правда, доктор. Никакой ошибки. Если уж совсем точно, Дик приходится ей не родным, а сводным братом. Мать у них одна, а отцы – разные. Дик на несколько лет старше Лауры. Оба выросли во Фридли, в Бродшире, неподалеку от нас. Да-да, теперь я припоминаю, профессор: вы уверяли, что понятия не имеете ни о каких братьях и сестрах; вам казалось, что Лаура – единственный ребенок. То-то меня это озадачило!

– Совершенно верно. Исходя из того, что она поведала о своей семье – как я теперь с запозданием отмечаю, рассказала она крайне мало, – разумно было предположить, что так.

– Возможно, она навела вас на эту мысль, намеренно опустив некоторые факты своей биографии. Возможно, ей не хотелось, чтобы вы знали больше.

– Невероятно! – воскликнул доктор. – Очаровательная мисс Дейл!.. Ушам бы своим не поверил, честное слово… Хотя, признаться, я давно подозревал, что тут кроется какая-то тайна. Мы, медики, специально обучены вынюхивать секреты пациентов. И я не имею в виду одни только загадки человеческого организма. Видите ли, пациент – существо преподлое; зачастую, чтобы иметь возможность поставить диагноз, приходится долго докапываться до нужных фактов. Впрочем, я мог бы толковать об этом часами…

Дух мистера Киббла, дотоле пребывавший в состоянии глубокой подавленности, ныне воспрял и взыграл в полную силу. На сердце вдруг сделалось легче легкого, а в груди разлилось непривычное тепло надежды и восторга. Дик Скрибблер – ее брат, стало быть, в соперники ну никак не годится! Ослепительные, лучезарные перспективы засияли перед внутренним взором мистера Киббла. Но столь же быстро радость поостыла, а дух вернулся на грешную землю: ведь мистер Гарри Банистер, сидевший как раз напротив, по-прежнему воплощал собою весьма серьезное препятствие.

– Значит, она ни разу не заговаривала с вами о брате Ричарде? – переспросил Гарри, теперь заинтересованный не меньше остальных. – Он приходил к вам в гости, и все-таки об их родственных отношениях вы так и не узнали?

– Нет, – подтвердил профессор Тиггз. – Он частенько заглядывал на Пятничную улицу, – хотя, как я уже сказал, в последнее время почти не появляется. И мисс Дейл, как мне казалось, всегда относилась к нему довольно безразлично. Вот Фиона – другое дело: Дик Скрибблер у нее в любимцах ходит. Нет, боюсь, мисс Дейл никогда не делилась с нами своими семейными заботами. Она – в высшей степени компетентная и обходительная молодая особа, и обязанности свои исполняет ревностно и на совесть. Словом, настоящее сокровище. И тем не менее порой ощущается в ней некая суровая отчужденность, необъяснимая скрытность и склонность к самообличениям, совершенно нетипичные для существа настолько юного. Очень, очень все это странно.