Волшебникам не рекомендуется - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 77

Будь это в моем мире, я бы сказала, что это не самая страшная смерть. От кровопотери умирать легче, чем от петли или яда. Как будто засыпаешь. А здесь…

Как, должно быть, страшно умирать, зная, что твоя смерть выпустит на волю страшное зло, что ты своей смертью уничтожишь других людей… А если у него был кто-то в городе? Мать, отец, семья, дети? Даже думать не хотелось о последних минутах жизни этого несчастного. С другой стороны, если бы его убивали другим способом, мне пришлось бы тяжелее. Мертвая вода – прекрасное средство. Но тот флакончик, который у меня есть, не способен прирастить на место отрубленные руки и ноги. Его просто недостаточно. Но его с лихвой хватит, чтобы смазать места порезов и влить человеку в рот три капли. После этого тело должно восстановиться, каким оно и было. И я смогу либо дать ему живой воды, либо оставить гнить на солнышке. Оставалась только одна беда.

В моем мире существовала теория, что душа удерживается возле тела в течение трех дней. Ну так вот! Это неправда. Максимум для любой души составлял три часа. А большинство душ уходили почти сразу. Были и исключения. Такие, как привидения или души, оставшиеся из-за проклятия, из-за невыполненного дела, из-за сильного чувства, – перечислять можно часами. Поэтому мне предстояла непростая задача. Я должна была выяснить, осталась ли здесь душа этого молодого человека. Это раз. Потом реставрировать его тело. Это два. Затем установить связь с местными магическими потоками и выяснить их течение в данной точке планеты. Это три. Далее вычистить ауру этого молодого человека от следов насильственной смерти. Это четыре. И подготовить все для ритуала переселения. Это пять. И еще очень хорошо было бы узнать, осталась ли тут сила после ритуала. Я знала, что некромантия и магия крови – довольно серьезный вид искусства, не каждому по плечу. И что если сила, полученная путем темного ритуала, не использована сразу, то она долгое время остается на том же месте, перерождаясь по своей воле, а то и пробуждая чудовищ. И с некоторыми из них люди очень хорошо знакомы. Часто бывает так, что нам неуютно в каком-то месте. Ложась спать в кровать, в которой умер другой человек, мы испытываем неосознанный дискомфорт. В больницах на нас давят не только стены, но и страдания находящихся и находившихся там когда-то людей. А похороны повергают в депрессию не только потому, что все мы там будем. Вовсе даже не обязательно. Нам больно еще и потому, что больно другим людям. Но это лирика. Физика заключалась в том, что я собиралась воспользоваться объедками силы темного обряда для своих целей.

И, сложив все вышеперечисленное, при благоприятном стечении обстоятельств я могла переселить Рона Джетлисса из медальона в это тело.

Отсюда была и ночная пора. То, чем я собиралась заняться, больше относилось к некромантии, чем к другим разделам магии. А значит, заниматься этим придется исключительно ночной порой. Темнеет между тем быстро. Еще немного – и придется светить самой себе фонариком. Это меня никак не устраивало. Геометрия никогда не была моей сильной стороной. Я относилась к тем несчастным, которые могли рисовать равносторонний треугольник, а нарисовать неправильный прямоугольник. Однажды ребята решили подшутить надо мной. Они взяли мой альбом с эскизами морских животных (которые я честно сводила из журналов) и послали их на конкурс абстракционистов. Самое смешное, что один мой рисунок медузы и правда выставили в галерее. С тех пор я старалась не рисовать. Лучше уж сделать ксерокопию. И это при ярком свете, со всеми удобствами, когда никто и ничто не отвлекает. Что я нарисую в темноте, мне не хотелось даже и думать.

Я печально посмотрела на небо.

– Грязная работа? Так ведь и котик в перчатках мышку не поймает!

И решительно подцепила мужчину под мышки. Стянуть его с помоста было очень трудно. Оттащить на девять шагов – еще сложнее. И кто сказал, что я должна работать тяжеловозом? С другой стороны, неужели я хочу проводить свой обряд на старом месте? Это может вызвать такие искажения, что проще самой удавиться. Лирин особенно предупреждала меня, что так делать нельзя. Даже рассказывала пару страшилок. Как одного мага вывернуло наизнанку, а второго размазало ровным слоем по пентаграмме, которую он начертил. Честно говоря, я вовсе не хотела связываться с чужим обрядом, тем более с таким поганым, но самостоятельно переместить душу одного человека в тело другого я не смогла бы, даже если бы сама копыта отбросила. Выбор у меня был небольшой. Или объединить свои силы с силами другого волшебника. Но где найти таких сумасшедших, я даже не представляла. Эльфов я по понятным причинам впутывать не могла. А сама никого не знала. То есть этот вариант отпадал.

Или я могла попробовать накопить нужную силу в артефактах, но у меня не было столько времени.

Еще существовал вариант с жертвоприношением, как сделали с этим пареньком, но мне не хотелось связываться с некромантией. Не то чтобы я не одобряла этого искусства. Магия не бывает ни плохой, ни хорошей. Плохим или хорошим бывает только ее применение. Но некоторые поступки очень сильно сказываются на ауре, на душе, на карме…

Другими словами, если я совершу жертвоприношение без крайней нужды и воспользуюсь страданиями живого существа для своих целей, я ничем не буду отличаться от тех подонков, что уничтожили город. Есть границы, которые я не хотела бы переступать.

Я могла попросить силу у кого-нибудь из богов. Но – увы. Боги – это почти как банки. Взял кредит? Изволь отдать все плюс еще грабительские проценты. Мне не хотелось ни отрабатывать, ни служить. Да и богов я никаких не знала.

Я представила себе, как стою посреди равнины, размахиваю руками и громко ору:

– Эй, там, на небе!!! Прием! Прием!!! Дело есть!!!

Воображение тут же добавило своих красок. Стою я так, ору, а потом в небе открывается дверка, высовывается божественная фига и громкий голос объявляет:

– Вали отсюда! Без тебя проблем хватает!

Дело пошло быстрее. Я всегда замечала, что смех очень помогает в решении любых проблем. Вообще любых. Любая работа быстрее спорится с шуткой. Даже когда я учила анатомию к экзаменам, рядом с учебником у меня лежал сборник анекдотов. Три главы учебника шли за три листа анекдотов. Потом опять следующие три главы – и опять анекдоты.

Вот и сейчас…

Оттащив тяжелое тело на достаточное расстояние в тридцать шагов, я решительно перевернула его на спину. И невольно залюбовалась. Жаль мальчика. Очень жаль. Такой генофонд пропал. Даже сейчас, в смерти, он был восхитительно хорош. И не имел ничего общего с портретом Рона Джетлисса, который мне показывала Лирин.

Хотя какая Рону будет разница?

Зная способности волшебников и полистав пару книг по генетике, написанных некоей вэари Линнестори, я четко уяснила, что могу менять себя по своему желанию. Волшебники были ну просто очень генетически вариативной расой. Из разных миров, с разными способностями и особенностями. И изменить себя для них не составляло никакого труда. Хотя после этого требовалось какое-то время для закрепления результата. И в это время волшебникам категорически запрещалось зачинать детей. Плод, зачатый во время генетической нестабильности, нужно было вытравить в обязательном порядке. И я согласилась с этим, потому что знала, что может получиться. Но, полагаю, в ближайшее время «ужасу волшебников» будет не до размножения. Так что он сможет переделать новое тело по своему вкусу.

Я положила ладони на виски трупа и сосредоточилась. Потом закрыла глаза, чтобы внешний мир не отвлекал меня от сплетения магических потоков. Соскользнуть в подходящее для медитации состояние оказалось гораздо легче, чем когда меня учила Лирин. Тогда у меня с трудом получалось даже сосредоточиться. А сейчас я видела всю картину так, словно она была нарисована у меня на радужке глаза. И меня очень радовало то, что я вижу.

Души не было. Кто бы ни убил этого молодого человека, но душа его теперь была свободна. Хотя… минуту…