Неподражаемый доктор Дарвин - Шеффилд Чарльз - Страница 46

СОЛБОРНСКИЙ ВАМПИР

Самый короткий день в году близился к вечеру. Хрустящий иней, что еще с полудня выбелил лужайку, мало-помалу подбирался к плоской крыше приземистого кирпичного склада. Утром, в девять часов, крыша была чуть ли не горячей — внутри царила убийственная жара, за девяносто градусов. Но без двадцати семи минут двенадцать взрыв котла вышиб окна, разнося осколки стекла и черного железа на добрую милю вокруг. С тех пор тепло так и утекало из помещения через зияющие проемы. Мокрые полотенца уже задубели, а кувшины и тазы, где недавно клокотал кипяток, начали покрываться корочкой льда.

Раненым оказали помощь, мертвых унесли. Команда уборщиков сделала все, что могла, и разошлась. Обломкам металла, глубоко врезавшимся в крепкие кирпичные стены, пришлось ждать своей участи до завтра — равно как и искореженному металлическому каркасу посередине комнаты.

На складе остались только два человека. Младший, лет сорока, с сумрачным, замкнутым лицом, нервно расхаживал вдоль стены, не в силах глядеть на жалкие останки паровой машины. — Вот и все, — горько произнес он. — Конец. Не надо было мне уезжать из Глазго. И вы с Мэтью можете меня даже не уговаривать — новой я строить не стану.

Эразм Дарвин собирал окровавленные тряпки и швабры и скидывал их в ведро. При этих словах он выпрямился. Всю ночь доктор принимал тяжелые роды, а срочный вызов в пригороды Бирмингема разбудил его от краткого трехчасового сна. Круглое лицо толстяка посерело и осунулось от усталости, однако в голос не прокралось признаков слабости.

— Сегодня, конечно, не станете, Джимми, не спорю. Но завтра?.. Поживем — увидим. Бьюсь об заклад, вы еще передумаете.

— Не спорьте — проиграете. С меня хватит. Возвращаюсь к прежнему ремеслу. Буду мастерить инструменты.

— Нет-нет. — Кряхтя от ломоты в натруженных костях, Дарвин нагнулся за последней тряпкой, а потом зашагал к стоявшему в углу на скамье медицинскому сундучку. Каким-то чудом улыбка, сиявшая на усталом рябом лице, умудрялась вселять уверенность и надежду. — Вы должны работать не покладая рук, Джимми. Мир ждет усовершенствования ваших идей. Придет день, когда они, — одним взмахом пухлой руки доктор словно бы очертил всю северную часть Англии, — при помощи ваших котлов будут вращать сотни прядильных машин. Ваши изобретения обегут весь мир. Через сотни лет энергия воды станет такой же древней историей, как Вавилон и Ниневия.

— Водяные колеса по крайней мере никого не убивают и не увечат.

— Погиб всего один человек — что просто чудо, учитывая силу взрыва. И, насколько я понял, Нед Самптон не послушался ваших распоряжений.

— Я велел ему не начинать без меня, потому что у меня до двенадцати дела в Сохо. — Лысоватый шотландец впервые поглядел на обломки машины, в которую было вложено столько трудов и мечтаний. — А Неду прямо не терпелось. Я ему сколько раз твердил: пар — не игрушка, а могучая природная сила. И относиться к ней легкомысленно — очень опасно. Да еще не следить за давлением и даже не проверять предохранительный клапан…

— Что бы Нед ни сделал, он дорого поплатился за неосмотрительность. — Дарвин защелкнул застежки сундучка. — Джимми Ватт, ежели вам тяжело с вашей работой справляться, что бы вы на моей-то делали? Сегодня вы видели всего одну смерть, а понимаете ли, что для меня эта смерть была второй и чудом не третьей? Мать я еще спас — надеюсь, — но ребенок умер через два часа после рождения.

— Нет, с вашей работой мне бы не справиться, Эразм. Мы с вами оба это понимаем. Даже и будь у меня ваши медицинские познания, мне не хватает вашей силы духа.

— Как мне не хватает вашего инженерного искусства. В мире найдется место множеству дополняющих друг друга талантов. Что же до стойкости духа, она не врожденная, а приобретается практикой. — Эразм Дарвин выглянул в ближайшее окно, ныне зиявшее рваным квадратом пустоты на беленой стене. — Джимми, кажется, сегодня я отдамся на милость вашего гостеприимства. Возвращение домой представляется мне совершенно немыслимым. Дороги нынче плохи, а сейчас, верно, и вовсе застыли.

— Ну конечно же! — встрепенулся его собеседник. — Я просто варвар. Должно быть, вы умираете с голода и усталости. Да и вообще Мэтью мне никогда не простит, если я отошлю вас прочь, не дав ему с вами повидаться. Оставайтесь со мной. Пойдемте пообедаем — вы как, готовы?

— Дождаться не могу, — Дарвин рывком поднял сундук, для удобства прижимая его к груди. — Изнемогаю от голода. Пообедаем у вас?

— Да нет, наверное. Я не бог весть какой едок, до вас мне далеко. — Ватт окинул взором выпирающий живот Дарвина. Впервые со времени несчастного случая во взгляде инженера появились проблески юмора. — Думаю, отобедаем у Мэтью. Денег у него больше, чем у нас двоих вместе взятых, и стол он держит не в пример лучше. Наверняка ему захочется узнать, какие новые идеи появились у вас со времени последней встречи нашего Общества Луны.

— Хотите сказать, мне придется отрабатывать ужин? И почему это вы думаете, что я к этому готов?

— Если нет — с вами такое случится впервые. — Ватт уже выходил в разбитую, повисшую на одной петле дверь склада. — Идемте. Ванна, отдых и славный ужин. Я сообщу в Личфилд, что сегодня вы домой не вернетесь.

Первая зимняя ночь сковала землю. Казалось, особняку Мэтью Бултона уже не ждать новых гостей. Дом, башенками и шпилями напоминающий средневековый замок, словно обратился внутрь себя: наглухо закрытые ставни, запертые двери. Снаружи пошел мелкий снежок — для крупных хлопьев было чересчур холодно. Звенящие хрусталинки опускались на землю; ветерок, слишком слабый, чтобы шелохнуть хотя бы одну ветку, подхватывал их и легкой порошей нес над землей. Под изгородями намело первые сугробы. Барсуки глубже зарывались в норы, а лисы, поводя носами, рыскали по мерзлой земле, выискивая зимних зайцев.

В доме же царил праздничный уют. До Рождества оставалось лишь четыре дня, над камином просторной гостиной висели плющ, остролист и омела. За длинным столом сменяли друг друга все новые и новые блюда: копченый угорь, вареный палтус, пироги с ветчиной и телятиной, начиненные каштанами перепелки, рыбный пирог, каплуны, фаршированные луком и устрицами, огромный дымящийся шар ростбифа в окружении печеной репы, картошки и морковки, пропитанный бренди сливовый пудинг с цукатами и кремом, а под конец — целое колесо стилтонского сыра. Не зря Бултон, владелец лучшей в Европе металлообрабатывающей фабрики, гордился своим поваром. Он небрежно извинился за то, что к столу не поданы жареный гусь и поросенок — они намечаются ближе к Рождеству. Если бы он только знал, что приедет Дарвин…

— То не стали бы ничего менять.

Освеженный часом сна и горой яств Дарвин чувствовал себя в своей стихии. Признательная аудитория всегда вдохновляла его. В промежутках между отправляемыми в рот горстями кураги он разглагольствовал о последних необычайных успехах доктора Уизеринга в области облегчения или даже исцеления водянки при помощи наперстянки и о потенциальных возможностях отвара сушеных листьев этого растения в дополнение к коре хины, алое и смоле гваякового дерева. Даже Ватт, заслушавшись, словно бы позабыл о сегодняшней катастрофе или хотя бы оттеснил воспоминания на более глубинный, внутренний уровень своей сумрачной и мятущейся шотландской души.

— Вы, Мэтью, — продолжал Дарвин, — человек методический.

Раздавшийся в эту секунду стук железного молотка по высокой парадной двери прозвучал ударом самой судьбы. Ватт с Дарвином дернулись, но Бултон и бровью не повел.

— Такое у нас случается что ни вечер, — весело пояснил он. — Кредиторы или курьеры, а не то кто-нибудь из муниципального совета. Учитывая близость Рождества, очень может быть — христославы. Масгрейв разберется. Продолжайте, Эразм. Вы, кажется, собирались рассказать о применении кристаллов медного купороса.

Однако Дарвин не слушал — точнее, слушал что-то другое: насторожившись, он старался уловить голоса, доносившиеся из отделанного дубом и мрамором холла.