Борель. Золото (сборник) - Петров Петр Поликарпович - Страница 58

– Хоть бы саданул, как следоват, а то чиркнул шилом, змей, – беззлобно рассказывал он. – Зато и навтыкали им мы, аж спасу нетути. Да если бы они меня оглоблей не окрестили, ни за какие не опрокинули бы нашу стенку. А все Алданец. Я иш-шо с ним ударюсь.

– И все это муторно, – брезгливо скривил губы Костя. – Грязь это, не жизнь, – повторил он слова Кати. – Теперь я никуда отсюда не поеду.

Коровьи простодушные глаза орловца полезли на лоб.

– Как так? Ты ряхнулся, парень!

– Я иду к Бутову в шахту и вам то же советую. Ты мужик не лукавый, только зря к барину тянешься, сам себя на смех выводишь.

Морозов повесил голову, долго и тяжко сопел, раздувая ноздри, а затем сказал:

– Оно, знамо, шахтер жирнее жрет, но только мне плотничать сноровнее. Я, братки, зря с этой шестеркой толкусь, ведь у меня руки золотые.

– Ну и что же, – оживился Костя. – С весны здесь такие постройки начнутся, что тайга закашляет. А ты брось артель. Все эти хлопушины, Алданец и ихние лизоблюды – гнилая картошка, которую не сегодня-завтра выкинут в яму. У Хлопушина в деревне халупа и хозяйствишко, за ним не тянись, а Алданец – навсегда отпетый вор.

У Кости на лбу росными крупинками выступил пот. На него, улыбаясь сухими синими губами, смотрел Супостат, этот таежный беспризорник. Скитальческая жизнь Ларьки была отмечена не одним уже ножевым шрамом, хотя и прожил он всего двадцать лет.

Глава седьмая

1

В помещении краевой конторы можно было заблудиться и не приискателю, проживавшему в тайге безвыездно десяток лет. Четырехэтажное розовое здание выгодно выделялось среди окружающих построек и было видно со всех ближайших кварталов. У трех подъездов перефыркивались с автомобилями рослые, крутошеие рысаки. Кучера в длинных собачьих дохах сонливо разминали ноги, обметали снег с лошадей и санок. Огромное здание, пересеченное коридорами, лестницами, закоулками вмещало больше тысячи служащих и рабочих; оно было сложнее любой шахты.

– Какая каша! – Глаза Гурьяна широко открылись на швейцара и Вандаловскую. – Татьяна Александровна, да здесь столько же, как на Улентуе, рабочих.

– Приблизительно да…

В модном длинном платье и с гладкой прической она напоминала Гурьяну артистку, которую встречал где-то на сцене. Вандаловская впереди его поднималась на лестнице, слегка раскачиваясь, высоко подняв голову.

Клыкова в техническом отделе не нашли. Кто-то из работников треста, любопытно рассматривая приезжих, коротко сообщил:

– Инженер Клыков откомандирован в горный институт на академическую работу.

– Скоро! – Гурьян сдвинул густо-смолевые брови. – А где он сейчас?

– Вероятно, наверху или в институте.

– Вам известно, как разрешился вопрос о строительстве на Улентуе? – опросила Вандаловская.

– Передан в инженерную секцию, – спец торопился, отвечал нехотя.

– Значит, провалили?

– Как вам сказать…

Угловатые плечи служащего дернулись, он взялся за телефонную трубку.

Гурьян злобно рванул загремевшую защелкой дверь кабинета управляющего, но его остановил бородач в старомодной длиннополой поддевке…

– Очередь, товарищ!

– Иди-ка ты подальше!

Швейцар растерялся, а Вандаловская усмехнулась. Смелость Гурьяна нравилась ей.

Красный стол плотно огородили посетители, и до улентуйцев очередь дошла только через час. Широкоплечий коротыш-управляющий остановился на них усталыми глазами. Он был немолод, этого не скрывали ни светлый костюм, ни гладко выбритые рыхлые щеки.

– Товарищ Степанов? – спросил Гурьян.

– Он самый… А в чем дело?

Гурьян шагнул к столу.

– Я – Нарыков, директор Улентуя, а это инженер Вандаловская.

– Знаю, знаю. Садитесь. Ты, кажется, и основатель рудника?

– Не основатель, а первый разведчик и шахтер, – поправил Гурьян.

– Ну, это все равно, – Степанов потер ладонями лоб и блекло-серыми глазами рассматривал посетителей. – Слушали мы доклад вашего главного инженера. Что-то вы того… завернули там по-наполеоновски…

– А почему не по-большевистски? – хмуро перебил Гурьян.

Степанов помотал безволосой головой.

– Десять миллионов на один год и почти на основании только одного желания, это, знаете, товарищи, – фантазия.

– И ты срезал сметы? – Гурьян был близок к вспышке, но Степанов мягко положил широкую руку на красное сукно.

– Послушай лучше… Материалы переданы в специальную комиссию. Но, видимо, придется здорово подсократить ваши планы. Разгон большой взяли, а золотом там что-то плохо пахнет. Ты должен согласиться, что целесообразнее забивать средства там, где имеются проверенные месторождения.

Гурьян резко отдернул плечо и взглянул на Вандаловскую, – она дрожащими длинными пальцами вырывала листки из записной книжки.

– Значит, и тебе втерли очки почтенные специалисты? – уже не мог сдержаться. – И что вы твердите! Опросить бы, как эксплуатировался Улентуй. Как у нас разведывали? Какой способ амальгамации? А я скажу, что искали плохо, анализировали еще хуже, и весь рудник строился как попало. Тут, я вижу, Клыков развел дипломатию.

Степанов откинулся на спинку мягкого кресла и махнул рукой просунувшейся в дверь голове. Он был удручен, как человек, который несколько дней назад считал, что один из сложных вопросов уже решен и возвращаться к нему не придется.

– Клыков отстаивал ваши планы здорово. Но он ученый инженер и понимает, что в воздух кол не забьешь… Потому он и осторожен… Иван Михайлович будет писать книгу об улентуйских месторождениях, а вы, прямо скажу, недооценили его как специалиста.

Гурьян зашагал по кабинету, крепко налегая на железные скобки каблуков.

– Он жаловался? И что же?.. Как-нибудь обойдемся без громких мировых имен. Но обижаться ему не на что…

Против обычая управляющий треста просидел в кабинете до шести часов вечера… Ответственные спецы треста возвращались на вечерние занятия. Здание обильно заливалось электрическим светом.

«A мы в шахтах лазим на ощупь», – думал Гурьян, сердясь на учреждение, которое казалось ему оторванным от жизни рудника.

– Значит, так, – говорил Степанов, – за половину сметы будем биться, а остальные пять миллионов пока придется вычеркнуть. Согласен?

– Пойду стукать повыше, – непримиримо ответил Гурьян.

– Смотри, хуже будет…

– Посмотрим…

Попрощались за руки.

2

В окна врывался шум большого краевого города. От грохота автобусов и грузовиков вздрагивали деревянные стены гостиницы. Звездным хороводом кружились на горной стороне электрические огни.

– Он думает, что даст только пять миллионов. Шутит! – Гурьян в синем отглаженном костюме, выбритый и помолодевший остановился в дверях. – Но пусть даже так. На первоначальное оборудование нам хватит, а дальше сами закричат о необходимости развертывания рудника. Вот увидите! Эти пять еще потянут двадцать в производство.

Вандаловская оглянула директора с довольной улыбкой. Гурьян похорошел, выглядел молодцом. Она стояла перед зеркалом. Золотистые волосы знакомо трещали под гребенкой. Модное шелковое платье мягко шелестело. Возбуждение Гурьяна передалось ей, наполнило внезапной радостью. Всмотрелась в смуглое, нестареющее лицо. Директор не был пьян.

– А наш ученый муж не подкачал, оказывается, но зачем-то нырнул в здешние трущобы. Не люблю шатких людей…

– Все-таки жалко, – заметила она, обтирая пудру. – Иван Михайлович унес большой опыт…

– Обойдемся как-нибудь. Пойдемте лучше в театр.

– В театр? А что там?

– «Князь Игорь».

– О, а я собралась к знакомым и побаивалась. Хотела вас звать.

До театра проехали на извозчике. Выходя из санок, Гурьян остановился. Около фонаря топтался сгорбленный старик в лохмотьях. Едва переставляя загнутые внутрь ноги и скрипя по снегу костылем, оборванец исчез в толпе. Густыми сивыми бровями, широким остовом плечей и клочковатой бородой нищий кого-то напоминал Гурьяну.