Борель. Золото (сборник) - Петров Петр Поликарпович - Страница 78

– А расчет?

Директор поднял глаза, долго и непонимающе смотрел в глаза продавца. Затем вернул бутылку и направился к двери.

– Товарищ директор, – послышалось сзади полушепотом. – Возьмите, как-нибудь сбалансируем… Кстати, у меня есть домашний запасец… Если опохмелиться, то с полным моим удовольствием… Сейчас прикажу супружнице закусочку сварганить…

Гурьян остановился. Голос продавца участливый, зовущий.

– Есть, говоришь? А не будешь нашептывать кумушкам?

– Господь с вами!.. Да разве мы не знаем, какое у вас горе…

Гурьян повернулся и через лавку прошел в квартиру продавца. Домой, в пустую квартиру, он вернулся перед рассветом и в беспамятстве свалился на кровать. Окна были открыты, в комнатах жужжали комары, квартиру посещали заблудящие кошки и воробьи.

4

Гурьян проспал бы до вечера, если бы не посыльный из конторы.

– Ты чего, Кайла? – продрал глаза директор. – Кто послал?

– Там на практику из города прикатили… Человек тридцать… Главный инженер требовает квартиру… С утра сидят на крыльце, неловко как-то…

– Иди.

Гурьян положил ладонь на лоб. Болела голова, в ушах шум и свист, хотелось пить, но воды в квартире не оказалось. На мгновение присел и повесил голову. Охватила нестерпимая тоска. В это время казалось, что он сделал ошибку в жизни. Но какую? Не пойти ли к Варваре и покаяться? Но при одной мысли о жене брезгливо сморщился и за постройками, чтобы не увидели досужие женщины, пробрался в комнату Кати. На столе, накрытом чистой клеенкой, стоял эмалированный чайник.

Гурьян напился прямо из носика, умылся и направился в контору. Не прошедший еще хмель пошатывал директора, Сам чувствовал на лице опухоль, больно колотилось сердце. Непонятные угрызения и сознание своей никчемности овладевали мыслями. Теперь припоминались все сделанные ошибки по работе, несправедливое обращение с подчиненными и Варварой. Словом, Гурьян, как всякий перепивший человек, призывал на беспощадный суд свою совесть.

Около конторы стояли две грузовые машины, нагруженные разными вещами. Молодые ребята переносили с них чемоданы и приборы на крыльцо. В дверях стояли бухгалтер и инженер Клыков. Бухгалтер, выставив округлившийся живот, подобострастно заглядывал в запыленные глаза Ивана Михайловича, курившего папиросу.

Клыков первым шагнул к директору и долго не отпускал его руку.

– Сдали, сдали, батенька, – говорил он. – Вы все-таки в зеркало посматривайте на свое отражение… Нехорошо так… В здоровом, как говорят, теле… Неэкономно расходуетесь… А успехи ваши искренне порадовали… Признаюсь… Вот только с Татьяной Александровной того… Не ожидал, клянусь честью… Тут несомненная ошибка… А Зайцев! Да ведь это сущий праведник.

Гурьян или не понимал расточительных слов бывшего главного инженера, или просто они не доходили до помраченного сознания. От Клыкова не ускользнул холодный блеск директорских помутневших глаз. Это заметили и студенты, оставившие работу, чтобы прислушаться к разговору начальства.

– Что же, вам надо жилье устроить, – сухо сказал Гурьян.

– Да… если вообще не протестуете против нашего сотрудничества… Я, признаться, с некоторых пор заболел слабостью к Улентую, хотя и не верил, как вам известно, в его потенциальные возможности. Но теперь Улентуй – научная проблема, узел различных геологических комбинаций. Вот привез целый отряд… Будущие инженеры… Прошу, как говорится, любить… Хе-хе-хе…

Гурьяну не понравилась приторная любезность инженера. Ивана Михайловича в городе будто подменили. В манерах и движениях у него было много нового, исчез колючий взгляд, старик стал разговорчивее. И это, непонятно почему, не нравилось Гурьяну. «Почему?» – попробовал он объяснить себе, но ничего не вышло. В голове, как в решете, не удерживались мысли, кроме тех, которые мучили, уничтожали, заслоняли все просветы в жизни. Представлялось, что Вандаловская и старик Зайцев теперь переживают чертовские часы и клянут его.

– Народ нам нужен, – не теплее прежнего начал директор. – Давайте в новые помещения. Теперь тепло, а на вольном воздухе будет лучше, чем в бараках.

У Ивана Михайловича затряслась голова, глаза остановились. Он поклонился и взял за ручку чемодан. Студенты переглянулись и, улыбаясь, пошли за своим ученым бригадиром.

Глядя на их веселые лица, Гурьян почувствовал облегчение.

На крыльце группа их спорила и подсмеивалась над краснощеким толстякам. Парень развязывал вещи и сердился. Девушка с короткими пепельными волосами горячо доказывала, что пропавшие в дороге инструменты остались на станции, в заезжей квартире прииска. Другие предполагали, что они выпали из кузова около моста через реку Улентуй. Студент, которого обвиняли, молчал и виновато посматривал на Клыкова.

– Мне нужно на станцию, – потрогал его за плечо Гурьян. – Поедем со мной.

Студент улыбнулся и зашагал за директором к гаражу.

Шофера Гурьян не взял. Студенту он указал место в кабинке рядом с собой.

– Комсомолец? – спросил директор, когда машина вышла за поселок и понесла их по ровному тракту.

– Уже кандидат, – покосился парень.

– Хорошо… На каком курсе?

– На четвертом, по горному отделению…

Гурьян крутнул руль и ловко отвел машину от канавы. Студент от удивления открыл рот, ухватился за дверцу.

– Не бойся… Ну, как у вас работает Иван Михайлович?

Студент умиленно закатил глаза, восторженно ответил:

– О, один из лучших преподавателей. – Студент показал рыжие, сросшиеся, как молодые опята, зубы. – На каждой лекции приводит в пример Улентуй… Интересно… Любит он свое дело… Скоро, ученую степень будет защищать. И действительно обидно. У нас есть профессора мальчишки, а у Ивана Михайловича такие знания…

Гурьян осадил машину. Навстречу, вздымая пыль, мчался грузовик.

– Что везете? – обратился директор к высунувшемуся из кабинки шоферу:

– Крупу, – отозвался из кузова беззубый старик.

– Частей с завода нет на станции?

– Не примечал, товарищ Нарыков…

– Вороны полоротые!

До станции студент украдкой взглядывал на небритую щеку соседа, стараясь понять, чем недоволен директор. Гурьян понял это и, когда завалили в машину ящики с инструментами, теплее спросил:

– Значит, Иван Михайлович завоевал там авторитет?

– Громадный, – с захлебом говорил парень. – У него богатый опыт и подход методичный… Известно, – большая школа…

– А вы хорошенько присматривайтесь и принюхивайтесь к педагогам. Понимаешь, бывает и так, пока не разотрешь головню, все думаешь, что это пшеница… Надо корешок попробовать, а тогда лист рвать…

– Мы и так критикуем, – понял студент скрытые мысли директора. – У нас отличают, кто пустозвон, а кто имеет знания.

Гурьян ускорил ход. Мысли его запутывались, как тенета. Вспомнил двухлетнюю борьбу с главным инженером за Улентуй и долго не мог отделаться от чувства досады и подозрения. Но все это опровергалось фактами. Несомненно, Клыков пользовался уважением в тресте и институте, его любили студенты. Кроме того, сам Гурьян просмотрел все протоколы заседаний по поводу постройки обогатительной фабрики и нашел в них много интересного. Клыков категорически возражал против постройки маломощной американской фабрики и записал особое мнение, когда старая администрация прииска решила закладывать бесплодные злополучные шахты. Директор пришел к заключению, что подозрительность его к бывшему главному инженеру основана лишь на том, что Клыков недооценил, вернее, не постарался до конца разведать потенциалы Улентуя. Все это показалось теперь нелепым. Гурьян не мог не признать, что и сам он и все его сторонники, по существу дела, рисковали, пользовались в борьбе с противниками плохими доказательствами. Могло же получиться, что риск окончится крахом.

Вечером Гурьян решил побеседовать с ученым инженером о задачах практики студентов и смягчить первую нелепую встречу.

Поставив машину в гараж, он прошел в контору и остановился на пороге своего кабинета. За столом сидел отмывшийся, посвежевший Бутов, разбирая какие-то бумажки.