Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Бруштейн Александра Яковлевна - Страница 114

– А зачем Мане с отстающими заниматься? Она ведь не отстающая!

Дрыгалка вздохнула над Катиной глупостью и отпустила ее: – Ну, ступайте… Господь с вами!..

Подумать только: за такой недолгий срок правдивую, честную Катю научили так здорово врать!

Но после этого случая Лида с сомнением говорит:

– Ох, смотрите!

– А что смотреть? Куда смотреть? За чем смотреть? – сыплются на Лиду вопросы.

– Смотрите, как бы Дрыгалка чего-нибудь…

– Да что она может сделать, твоя Дрыга?

– А вдруг пойдет обходить квартиры?.. Ага, присмирели! – торжествует Лида. – Придет к тебе, Шура, – а у тебя сидят четыре наших ученицы! Как вы объясните Дрыгалке, почему они у тебя «незаконное собрание» устроили?

Мы на минуту теряемся. Молчим. Потом Олюня Мартышевская говорит очень спокойно:

– Я скажу: я учебник потеряла – пришла к Саше учебник попросить…

– А я скажу, – так же спокойно продолжает Броня Чиж, – я на той неделе у Саши книжку брала почитать – вот принесла.

– А я скажу: я Броню Чиж провожаю! – радостно заявляет Сорока.

– Ну, а ты, Люба, что скажешь? – спрашивает Лида у Любы Малининой.

– Что же мне сказать? – говорит Люба в полном замешательстве. – Ох, знаю, знаю! Я скажу: к нам домой собака ворвалась, страшно бешеная! Воды не пьет, и хвост у нее не вверх смотрит, а под живот опущен… Ужасно бешеная!

– Ну, и что? – продолжает Лида свой допрос.

– Ну, я, конечно, испугалась и побежала – сюда, к Саше…

– На другой конец города прибежала? – насмешничает Лида.

Вот какая правдивая, оказывается, Люба Малинина! Так и не научилась врать! Ничего, наш обожаемый институт – «наш дуся институт»! – он еще и Любу обработает, дайте срок. Научится врать Дрыгалке, как мы все научились.

Так мы гадаем о возможном налете Дрыгалки на чью-нибудь квартиру. А Дрыгалка и в самом деле налетает: к Тамаре! Но тут Дрыга терпит жестокое поражение, и, надо признать, только благодаря спокойной находчивости Тамары. Дрыгалка впархивает в квартиру Ивана Константиновича совершенно неожиданно. Проскользнув мимо оторопевшего Шарафутдинова, она внезапно появляется в столовой, где сидят Тамара и еще пять девочек из нашего класса. Тамара потом рассказывала, что Дрыгалка ворвалась, «как демон, коварна и зла»! К счастью, девочки только что пришли и еще не начали заниматься, даже книг не успели разложить на столе. Девочки повскакали со стульев, стали «мака?ть свечкой», здороваясь с Дрыгалкой. Но Дрыгалка только рассеянно кивнула им головой, не переставая шарить вокруг «пронзительным оком».

И тут вдруг начинает говорить Тамара – самым ласковым и приветливым голосом:

– Здравствуйте, Евгения Ивановна! Это наши девочки ко мне пришли. Зверей посмотреть… Может, и вы взглянете?

– Зверей? – бледнеет Дрыгалка. – Как-к-ких зверей? – А это дедушка мой, доктор Рогов, разводит зверей… Две комнаты зверями заняты. Очень интересно! Жабы, лягушки, змеи…

До черепах, саламандр и рыб перечень зверей не дошел: Дрыгалка рванулась в переднюю и как пуля выбежала из квартиры.

Девочки хохотали так долго и так громко, что Сингапур принял было это за истерику и с упоением начал в своей клетке хохотать, икать и квакать.

Этот случай сразу облетает весь наш класс и делает Тамару героиней дня. А главное, с этого дня весь класс начинает хорошо относиться к Тамаре. Конечно, она еще нет-нет да и «сфордыбачит» какую-нибудь «баронессу Вревскую» – правда, она делает это все реже и реже. И теперь ей это прощают: теперь она – своя, совсем своя, а что немножко «с придурью», так ведь с кем не бывает?

– Страшная вещь! – возмущается мой папа. – До чего исковеркали детей! За что они полюбили человека? За то, что он – хороший, умный, честный? Нет, только за то, что талантливо соврал!

– Яков Ефимович… – обижается Тамара. – Я не соврала. То есть почти не соврала. Ну, малюсенько-малюсенько соврала: я сказала про змей, а у дедушки змей нету… А остальное все – правда!

– Да, Яков, ты неправ, – вступается мама. – Тамарочка выручила подруг. И не ложью, а находчивостью!

После этого случая мы принимаем меры предосторожности. Можно надеяться, конечно, что Дрыгалка больше не сунется в квартиру Ивана Константиновича Рогова. Поэтому мы переносим туда занятия моей группы и группы Мани Фейгель. Квартира большая: Тамара сидит со своей группой у себя в комнате, Маня ведет занятия в столовой, я – в кабинете. Для полной надежности в передней, прямо против входной двери, устанавливается террариум с жабами как устрашение для Дрыгалки, если бы она все-таки опять нагрянула. Лида Карцева занимается со своей группой у себя дома, но на эти часы мать Лиды, Мария Николаевна Карцева, ложится с книгой на кушетке в гостиной. Рядом с нею – ваза с фруктами, коробка конфет. Если Дрыгалка придет, Мария Николаевна усадит ее в кресло, станет угощать, «заговаривать ей зубы» и одновременно ласковым голосом звать к себе Лиду:

– Лидуша! Лидуша! Посмотри, кто к нам пришел! Какая гостья!

Это будет сигнал, чтобы девочки улепетывали по черному ходу.

Мария Николаевна очень увлечена игрой: ее просто огорчает, что все это – впустую и Дрыгалка не приходит!

– Лежу, лежу часами, – жалуется она своим детски капризным голосом, – а эта ваша колдунья не приходит!..

Но тут вдруг начинаются неожиданные события! И не в институте, и не в семьях учениц, а в далеком мире, за тысячи верст от нашего города. Словно забили там в огромный колокол, и звон его загудел на всю Россию! Вся огромная страна содрогнулась и с гневом, потрясенная, прислушивается к его медному голосу.

На одной из больших перемен, когда мы завтракаем, сидя на излюбленной нами скамье около приготовительного класса, я вдруг замечаю в газете, в которую завернут завтрак Мели Норейко, печатные строки:

«…когда крестьянская девочка, Марфа Головизнина, бежала по лесу, она увидела лежащий поперек лесной тропы прикрытый азямом труп неизвестного мужчины. Труп был без головы, от которой уцелел только грязный клок волос… У трупа не оказалось ни сердца, ни легких – они были кем-то вынуты. На трупе были следы уколов. Обвинение утверждает, что убитый человек был мучительно обескровлен еще живым…»

Дальше прочитать я не могу: Меля держит бутерброд пальцами и закрывает продолжение своим мизинцем. Страшно заинтересованная этой мрачной историей с трупом без головы (я как раз перед тем прочитала «Всадника без головы» Майн Рида), я схватываю Мелю за руку:

– Убери пальцы с газеты!

– Что, что? – пугается Меля. – Какие пальцы? С какой газеты?

Я сама отвожу ее пальцы, чтобы прочитать продолжение. Но, как говорится, «увы!» – газета тут и обрывается: никакого продолжения нет.

Я бесцеремонно заглядываю в другой Мелин пакет с едой, тоже завернутый в газету.

– Что ты делаешь, бзикова?тая (сумасшедшая)? – сердится Меля. – Что ты меня пугаешь во время еды? Это вредно, я могу заболеть…

Но я ее не слушаю. Я нашла второй кусок газеты. Рассматриваю его. Нахожу следующие слова – они как будто продолжают прежде прочитанное о находке трупы на лесной тропе: «…Я был на этой тропе. Трудно себе представить место более угрюмое и мрачное. Кое-где проступают лужи, черные, как деготь, местами ржавые, как кровь…» Дальше опять оборвано.

– Больше газеты у тебя нет? – спрашиваю я у Мели.

– Взбесилась! Честное слово, она взбесилась! – всплескивает руками Меля. – На что тебе газета?

Но Лида, Варя, Маня, Катя, которым я дала прочитать найденные мною у Мели два клочка бумаги, так же взволнованны, как я.

– Надо в мусорном ящике посмотреть! – вдруг вспоминает Варя.

И мы все начинаем с остервенением рыться в мусорном ящике, как собаки в помойной яме. Но тут раздается звонок – конец большой перемены. И как раз перед звонком я успеваю выхватить из множества грязных бумажек, в сальных пятнах, кусок газетного текста, напечатанный таким же шрифтом, как куски, найденные прежде. Это опять только обрывок! И многих слов в нем не хватает – оторваны или запачканы.