Глаз бури - Мурашова Екатерина Вадимовна - Страница 76

Два бешеных взгляда скрестились в откровенном и недвусмысленном поединке. Спустя минуту Софи со сладким ужасом поняла, что Туманов – проигрывает.

– Когда будете спаивать всю фабрику, оставьте один бочонок водки себе. Вам – нужно, – презрительно сказал рабочий и, развернувшись на каблуках, пошел прочь.

– Ты уволен, Игнат! – вслед ему крикнул Туманов.

– Ну разумеется! – рабочий на ходу пожал плечами. И не обернулся.

Туманов огляделся, нашел глазами Софи. Какое-то мгновение ей казалось, что он ударит ее прямо на глазах у рабочих. Рабочие смотрели тревожно, переминались с ноги на ногу. Помятые, некрасивые, какие-то рябые лица. Одежда коричневых и серых тонов. В глазах – недоумение, тревога, надежда.

– Водка будет! – хрипло подтвердил Туманов. – Софью Павловну благодарите!

Рабочие что-то невнятно закричали. Кто-то подбросил вверх шапку. Софи зажала уши руками и побежала прочь. Туманов, ухмыляясь, зашагал за ней.

– А Софья Павловна кто ж у нас будет? – осторожно спросил у хозяина один из молодцев, сопровождающих Туманова.

Про личную жизнь хозяина и его отношения с женщинами в конторе ходили разные, порою совершенно чудовищные слухи, но еще никогда и никому из своих пассий Туманов не устраивал экскурсию по фабрике. Удивление и интерес служащих были вполне понятны.

– Софья Павловна – моя жена, – ответил Туманов. Спрашивающий от изумления закусил губу и скомкал картуз, который держал в руках.

– Поздравляем-с, – потеряно пробормотал он.

Поспешно выбежавшая на свежий воздух Софи слов Туманова не слыхала.

– Михаил, немедленно объясните мне, зачем вы устроили этот отвратительный, унижающий достоинство рабочих спектакль?!

Софи, вытянувшись в струну, стояла перед Тумановым, брезгливо держала за горлышко отобранный у него штоф с водкой, и, по-видимости, совершенно его не боялась.

«Челядь вся из Дома, да с фабрики, да с банку уж давно по углам разбежалась бы, глазьми зыркала, – усмешливо подумал Туманов. – А эта, гляди… Софья – не челядь!» – оборвал он себя и изо всех сил сжал кулаки, вонзив ногти в жесткие ладони.

– А ты – зачем? – вслух переспросил Туманов. – Кто первым начал-то? Налетела, вишь, при всех, как бешеный воробей, туда-сюда, делай то, делай это… Могла бы и после сказать. Вот я тебя и окоротил…

– Уточни, пожалуйста, – с иезуитской вежливостью попросила Софи. – Я не должна прилюдно встревать в твои дела – почему? Потому что я – женщина? Или потому, что живу у тебя на содержании? А может быть, оба довода играют в равных долях?

– Софья! – Туманов шагнул вперед, порывисто схватил девушку за руки. Софи невольно разжала пальцы, бутылка упала на пол, водка полилась из горла на ковер. – Зачем ты так говоришь? Ты же знаешь, и я знаю… Что не по тебе, ожжешь словом, взглядом и уйдешь, как этот Игнат, не оборачиваясь…

– Ты действительно уволишь его?

– Конечно. Уже уволил. А что, можно было иначе?

– Нет. Кажется, нет, – подумав, согласилась Софи. – Он именно на это шел. Он… он был сильнее тебя. Ты унижал их, куражился, чтобы доказать что-то свое… Мне ли, себе?… А он все понял и ткнул тебя физиономией. Нельзя так с людьми. Ты понял?

– Нет. Не он сильнее. То, что за ним. Он – дурак, мелочь… И не говори мне! – внезапно закричал Туманов, до боли сжимая руки Софи. – Ничего не говори! Я боюсь, боюсь, боюсь…

– Чего ты боишься, Миша?

– Я… боюсь… когда-нибудь… победить… тебя, – медленно, подбирая слова, сказал Туманов.

– Я тоже, – пристально глядя в глаза мужчины, сказала Софи.

Туманов обнял ее, прижал к себе.

– Но еще не сейчас? – шепотом спросил он.

– Не сейчас! – ответила Софи и по-щенячьи лизнула его в нос.

Он судорожно вздохнул и начал жадно целовать ее, пытаясь увлечь за собой на пол.

– Мишка! Нет! – воспротивилась его намерениям Софи. – Там же твоя водка гнусная разлита. Неужели мы станем в луже…

– Да ерунда! – Туманов пренебрежительно махнул рукой. – Места, никак, много. Как-нибудь да уложимся…

Глава 20

В которой Софи изучает историю жизни Туманова по отметинам на его теле, а Туманов делает матримониальное предложение, которое не принимается

– А вот это – откуда? – Софи провела пальцем по давнему, почти белому рубцу на плече мужчины. – Расскажи.

Туманов взглянул на свое плечо, развернулся на спину и заложил руки за голову, изготавливаясь говорить.

После близости они часто играли в эту игру, которая уже стала для них почти привычной. Впервые рассмотрев на свету тело Туманова, Софи была неприятно поражена количеством самых разнообразных шрамов и рубцов, покрывавших его буквально с головы до ног.

– Миша, почему так? – тихо спросила она. – Столько боли…

– Да, ерунда! – попытался отмахнуться Туманов. – Я сызмальства был драчливым. Вот мне и доставалось. А что до боли, так я ее, кажется, чувствую хуже, чем другие люди. Привык, наверное, – усмехнулся он.

– Все равно… Ты расскажешь мне?

– Чего расскажу? – не понял Туманов.

– Откуда у тебя эти шрамы. Ведь я почти ничего не знаю о тебе. А они как летопись на твоем теле. Я буду по ним писать твою жизнь… Вот, например, этот… – Софи наклонилась к Туманову и осторожно поцеловала тонкий, почти незаметный шрам, пересекающий грудь мужчины вблизи правого соска. – Это явно было очень давно…

– Да, – согласился Туманов. – Я расскажу, если ты еще поцелуешь… Вот так… Еще!.. Ладно, хватит, иначе я… Слушай. Это я еще совсем мальцом был. Лет семь мне исполнилось. Я тогда работал трубочистом…

– Разве такие маленькие работают?! – изумилась Софи.

– Так большие же в трубу и не пролезут, – не понял вопроса Туманов. – Иные лет до одиннадцати могут, а я, видишь, крупный был… Самое выгодное дело получалось, если от конторы в порту нанимали. Пароходные котлы чистить. Там платили сразу и, считай, по-честному. Но это мне редко удавалось, потому что за других ребят мамки приказчика просили, подарки ему совали… За меня некому было… И вот… Я больше в городе трубы чистил. Ну, и рос, конечно, помаленьку. И как-то раз – застрял намертво…

– Как застрял? – ахнула Софи.

– Ну, так… Ни туда, и ни сюда. Испугался, помню, страшно. В порту, там все срочно, так, ежели чего, ведро масла наготове держали. Выльют в трубу, мальчишечка скользким станет, и вылезет наружу-то. Хотя и там ходила среди ребятишек страшная история, как одного мальчишку вытащить не смогли, корабль спешил, так заживо и сожгли… Правда уж, нет, – не знаю… Ну вот. А за нами никто и не следил почти… И я, считай, дите совсем, как представил себе, что вот, тут меня все и позабудут, а я в этой трубе так и помру, и косточки мои сгниют, и все такое… Завопил от страха, да ка-ак рванусь! Выскочил, конечно, но там то ли гвоздь какой вылез, то ли штырь, то ли проволоки кусок… Вот и располосовался… Кровищи, помню, было море, но мне уж не страшно, потому что – живой, вылез. Рубашку потом жалел…

– Ми-ишка, маленький, бедный… – Софи, склонившись, целовала почти незаметный рубец.

– Я – маленький? – удивился Туманов и тут же зажмурился от удовольствия. – Еще жалей, еще…

С той поры Софи и слушала рассказы Туманова, связанные с теми или иными отметинами, которые девушка находила на его теле. Михаил, видимо, совершенно не представлял себе, какое впечатление они (и рассказы, и отметины) на нее производят. Он, со своей стороны, старался рассказывать весело и в каждой истории находить что-то смешное. Полагал, что ему это удается, потому что Софи, прежде чем уткнуться лицом в очередной из его шрамов, бледно улыбалась в ответ. На самом же деле Софи была потрясена постепенно разворачивающейся перед нею историей жизни Михаила. То, что Туманов вышел из самых низов, она знала изначально. И что ж с того? Сама она по рождению принадлежала к высшему классу общества, но вовсе не росла под оранжерейным колпаком (об этом сперва позаботился Павел Петрович, а впоследствии – живость и авантюрность характера самой Софи). Скука, нужда и беспросветность жизни крестьян, приисковых и иных рабочих вовсе не были для нее пустой фразой. Правда, в отличие от Оли Камышевой и ее друзей, она видела в этой жизни и праздники, и счастье, и маленькие теплые радости… Но жизнь Туманова ни с какой стороны нельзя было назвать скучной. Он просто был не похож ни на кого.