Глаз бури - Мурашова Екатерина Вадимовна - Страница 89

– А как же…

– Да сбежала я! Сперва-то хотела матку и отчима послушать, отблагодарить их за все, сделать, как они велели… Но после подумала… И как представила себе, что вот, весь день в муке этой кручусь, а вечером племянник этот вкруг меня нудит и губами своими струпными слюнявит, и так всю жизнь… Да удавиться легче! Сходила я в церкву, поплакала, попросила у матушки Богородицы прощения за все сразу и… А вот скажите, Софья Павловна, правду ль говорят, что Христос блудницу пожалел и к себе жить взял?

– Жить не брал, – усмехнулась Софи. – Иудеи хотели забить Магдалену камнями, так тогда было принято, а он сказал: «Кто сам без греха, пусть первый бросит в нее камень».

– И как же? Много нашлось? Убили ее?! – Дашка даже приподнялась на кровати.

– Никого не нашлось.

– Ну слава Богу! – девушка облегченно выдохнула и откинулась назад.

– Но что ж потом, Даша? – спросила Софи. – Пусть еще год, два, пять лет… Потом?

– Кто скажет, Софья Павловна? – Дашка взглянула серьезно. – Вот вы знаете, что с вами через пять лет станет? Вон тот человек, что по улице идет? Зачем загадывать? Сейчас я живу так, как мне по нраву, вреда от меня никакого никому нет, а дальше… Бог, говорят, за всех, вот пусть он и рассудит…

– Может быть, ты и права, Даша. Но я никак с тобой согласиться не могу, – вздохнула Софи.

– А вам и не надо! – живо откликнулась Дашка. – Вы, Софья Павловна, по другой мерке скроены и сшиты. Вам вовсе и не след со мной соглашаться! Божий мир тем и хорош, что все в нем разные…

– Даже так? – Софи взглянула на девушку с любопытством. Не так уж она, по-видимому, и проста, как кажется на первый взгляд. – Ну что ж… А вот скажи мне тогда, Даша, хозяин… я имею в виду Михаил Михайлович… Он к тебе… приходил? Ну, я имею в виду раньше… До того…

– Нет, нет, нет! – Дашка отчаянно замотала головой. Мелко завитые кудряшки, словно рассыпавшиеся пружинки, запрыгали по ее плечам. – Хозяину такие, как я, никогда не нравились… У него все графини были, да всякие… И толстых он не любит. И еще я духами много брызгаюсь, а он на дух не переносит… А лучше бы вам у Прасковьи Тарасовны спросить, – Дашка с перепугу валила все в одну кучу, не разбирая, торопясь и пытаясь убедить Софи сразу в нескольких противоположных вещах. Софи напряженно улыбалась, давая девушке выговориться.

– Хорошо, Даша, я поняла. Спрошу по-другому. Услышь меня теперь, пожалуйста, и не бойся ничего. Я никакого зла тебе не замышляю и не сделаю. Это мне самой узнать надо… Что такому мужчине, как он, от девушки… то есть от женщины нужно? Ты же, Даша, понять можешь, меня многому учили, но ничему такому…

С минуту Дашка ошеломленно молчала, потом сказала:

– Ага! – и машинально сунула в рот пухлый палец, сделавшись оттого еще больше похожей на пупса.

Софи терпеливо ждала. Она отлично понимала, что Дашке нужно время, чтобы переварить услышанное и хоть как-то сформулировать ответ.

– Да почем же я знаю, ежели он меня не брал никогда?! – очнулась, наконец, шляпница. – Я ж вам истинно говорю, Софья Павловна, и врать не стала бы!

– А с кем же мне тогда говорить?

– Знать не знаю, ведать не ведаю! – снова испугалась Дашка. – К Прасковье Тарасовне идите, коли надобно!

«Ага! Сейчас! – внутренне усмехнулась Софи. – Сейчас она мне все хозяйские тайны и выболтает. Только карман подставляй…»

– А и вот чего сделать-то можно… – Дашка нахмурила гладкий, не привыкший к усилиям лоб. Видно было, что шляпнице искренне хочется угодить доверившейся ей барышне. – Знаю! Вам с Лизаветой потолковать надо. Она всю подноготную про хозяина знает, да и выражаться почти по-господски может…

– Лизавета? Кто она? Я ее знаю? Какой у нее псевдоним… кличка?

– Да она не из наших! – засмеялась Дашка. – И этого… пердонима у нее нету совсем. Лизавета – имя ей.

– А что ж с ней? Туманов с ней…?

– Нет! Не то! Лизавета служит в горничных у графини К., которая как раз с хозяином и… Только он сам ее бросил давно, вы, Софья Павловна, не подумайте… А она-то как раз вернуть его хотела, и все Лизавету с записочками сюда присылала. Ну, а Лизавета девушка общительная, поболтать любит, а еще более – других послушать. Как-то так все и вышло… Теснее других она с Лауркой сошлась… Ах-те, прости Господи, опять… В общем, Лизавета все про всех знает, и рассказать может доподлинно. Только…

– Только – что?

– Только это вам денег стоить будет… – помявшись, сообщила Дашка. – Лизавета – девушка у нас дюже расчетливая, на свадьбу да на обзаведение денежки копит, и задарма даже чихнуть не захочет… Но зато уж если раскошелитесь, так все будет первый сорт и без обмана!

– Хорошо, Даша! – тут же согласилась Софи. – Сведешь ли меня с этой Лизаветой?

– Сведу! – решительно сказала Дашка. – Вот провалиться мне на этом месте, сведу!

– Уж ты, Даша, пожалуйста, не проваливайся пока никуда, – улыбнулась Софи. – Надобность у меня в тебе…

Дашка озадаченно помолчала, а потом радостно захихикала, обнажив мелкие зубки и показывая, что поняла и приняла шутку.

От присутствия до большого доходного дома в самом сердце Васильевского острова лучше всего было ехать на извозчике. Маршруты общественного транспорта лежали в стороне, а пешком… Именно пешком Густав Карлович, конечно же, и направился. Мороз, рваный ветер и ледяная крупа с неба его не остановили, а даже порадовали: тренировка! Дойдя до искомого дома, он с удовлетворением отметил, что дыхание нисколько не сбито и ноги не болят. Пожалуй, можно и возобновить пешие променады по Каменноостровскому, даром что доктор говорит… Впрочем, докторов Густав Карлович привык уважать и слушаться; разумеется, лишь тех, кто доказал свою компетентность – а с другими он никогда и не имел дела.

Дворник, издали увидев прямую сухопарую фигуру с тросточкой, поспешил выйти из-под арки и стащить с головы шапку. Он был свой человек, на жалованье, и бдительно следил за всем, что происходило не только в доме, но и в окрестностях.

– Пришла-с, – почти беззвучным шепотом доложил он, кланяясь. Кусмауль, не сбавляя хода, кивнул. Пришла – это уже хорошо, хотя вообще-то хорошего мало. Честно сказать, он терпеть не мог иметь дела с женщинами. Кроме очень немногих, составляющих избранный круг друзей. Те, будучи исключением, лишь подтверждали общее незыблемое правило: женщины созданы Господом исключительно для произведения потомства. Способствовать таковому никогда не входило в планы Густава Карловича. Эллинская, как он ее называл, любовь – вот что и приятно, и чисто, и для души, и здоровью на пользу (в последнем он был абсолютно убежден). Посему было бы идеально прожить жизнь, вообще не встречаясь с дамами, кроме помянутых редких исключений…

Увы! Дама, с которой он встретился в маленькой квартирке на четвертом этаже доходного дома, исключением отнюдь не была. Строго говоря, не была она и дамой. На пухлой физиономии этой особы, обрамленной ворохом мелких завитков, ее порочное ремесло было написано большими буквами. Лиф полосатого – розового с желтым – шерстяного платья скроен так узко, что того гляди, лопнет. Особа, кажется, прекрасно сознавала всю неуместность своего существования в глазах небес и господина Кусмауля – потому что сидела на неудобном диванчике, напряженно выпрямившись, и, когда следователь вошел, вздрогнула и, подавив попытку тут же вскочить, уставилась на него с испугом и почтением.

– Превосходно, – заговорил Кусмауль, поздоровавшись, сняв шинель и аккуратно причесавшись перед зеркалом, – рад сообщить вам, дражайшая Дарья Поликарповна, что ваш банковский счет нынче безусловно увеличится. Насколько – пока не знаю, но надеюсь, что наша с вами беседа этот вопрос прояснит… Итак?

Он сел в жесткое кресло напротив дивана. Шляпница Даша быстро моргнула. Она не знала, разумеется, как чувствует себя кролик перед удавом – но если б узнала, удивилась бы, до чего все совпадает. Удав ей попался старый, жилистый и чрезвычайно могучий. Хоть и был из тех особенных мужчин – а что из них, точно, уж кого-кого, а шляпницу не обманешь! – которых в Дашиной среде принято было презирать. И это ему не только не мешало, ни и чудесным образом усиливало чародейское могущество!