Лицо без маски - Шелдон Сидни - Страница 18

– Полагаю, вы на ложном пути. Происходящее не имеет отношения ни к моим пациентам, ни к их семьям. Если бы среди родственников были психически больные, психоанализ выявил бы это. – Он покачал головой. – Очень жаль, мистер Моуди. Я обязан защищать интересы пациентов.

– Вы же сказали, что в досье нет ничего стоящего внимания.

– Да, для нас с вами.

Джад вспомнил некоторые факты. Джон Хэнсон, который подбирал в барах и на Третьей авеню мальчиков. Тери Уошберн, переспавшая со всем оркестром. Четырнадцатилетняя Эвелин Воршак, занимавшаяся проституцией в своем девятом классе.

– Прошу прощения, – повторил он, – но я не могу показать вам досье.

Моуди пожал плечами.

– Ладно, – сказал он. – Тогда вам придется сделать за меня часть работы.

– Какую же?

– Отберите пленки всех тех, кто лежал у вас на диване за последний месяц. Очень внимательно прослушайте каждую. Только на сей раз не как врач, а как детектив, выцеживая по капельке любую зацепку.

– Я так и делаю. Это моя работа.

– Сделайте еще раз. И внимательнее. Не хотелось бы лишиться вас до успешного завершения дела.

Он взял пальто и начал облачаться, совершая телодвижения, смахивающие на танец слона. «Поистине обманчиво мнение, что полные люди преисполнены грации», – подумал Джад, глядя на Моуди.

– Знаете, что больше всего настораживает во всей этой путанице? – задумчиво спросил тот.

– Что?

– Вы задали трудную задачку, сказав, что их было двое. Одного можно счесть психом, но как быть с двоими?

– Не знаю.

Моуди с минуту упорно рассматривал Джада.

– Господи, боже мой! – наконец произнес он.

– Что такое?

– У меня жуткий сумбур в голове. Если я прав, за вами охотятся не один и не двое, а много больше.

Джад уставился на него, как на идиота:

– Вы хотите сказать, будто действует целая шайка маньяков? Чушь несусветная!

Моуди вздрогнул от возбуждения.

– Доктор, я подозреваю, кто там дергает за ниточки.

Он смотрел на Джада ясным взглядом.

– Я еще не знаю, как и почему, но, кажется, догадываюсь, кто.

– Так выкладывайте!

– Вы упрячете меня в дурдом, если только заикнусь. Я всегда утверждаю: коль открыл рот – говори путное. Если я на верном пути, вскоре все расскажу.

– Надеюсь, – серьезно сказал Джад.

Собеседник сверлил его взглядом.

– Нет, док, если вы хоть чуточку цените свою жизнь, молитесь, чтобы я был неправ.

И Моуди распрощался.

Джад взял такси и поехал в кабинет. Была пятница, полдень, до Рождества оставалось три дня. С Гудзона дул порывистый промозглый ветер, и люди, спешащие за праздничными покупками, шли, сгибаясь под его напором. Витрины магазинов были украшены елками с зажженными лампочками. Мир на земле. Благоволение. И Элизабет с их нерожденным ребенком. Может быть, когда-нибудь в будущем – если останется жив – к нему тоже придет умиротворение, он освободится от прошлого со всеми его усопшими и начнет новую жизнь. Да, с Анной он мог бы… Стоп! Что толку мечтать о замужней женщине, которая уезжает с любимым мужем?

Такси остановилось, Джад вышел и беспокойно посмотрел по сторонам. Но что там разглядишь, когда понятия не имеешь, каким оружием тебя прикончат и в чьи руки его вложат.

Он поднялся к себе, запер наружную дверь и отодвинул панель, за которой хранились пленки. Кассеты были расставлены в хронологическом порядке с указанием фамилии пациента. Он взял самые последние и отнес к магнитофону. Все встречи на сегодня отменены, можно сконцентрировать внимание и попытаться найти хоть какую-нибудь зацепку, касающуюся родственников или друзей. Джад считал предположение Моуди малообоснованным, но уважение к проницательному толстяку не позволяло отмахнуться от просьбы.

Вставил кассету и вспомнил, когда делал это в последний раз. Неужели только вчера вечером? С воспоминаниями нахлынул ужас. Кто-то задумал убить его в той самой комнате, в которой прикончили Кэрол.

Вдруг в голову пришло, что из поля зрения совершенно выпали пациенты бесплатной больницы, где он работал одно утро в неделю. Наверное, потому что все убийства связаны с кабинетом. И все же… Он подошел к секции с надписью «Больница», просмотрел кассеты и забрал с полдюжины.

Первая – Роза Грэхэм.

«… Несчастный случай, доктор. Нэнси постоянно хнычет. Капризный ребенок, и если я наказываю ее, это, знаете ли, только на пользу.

– А вы когда-нибудь пытались понять, почему Нэнси без конца плачет? – спросил голос Джада.

– Потому что избалована. Папочка вконец испортил ее, а потом сбежал. Нэнси всегда считала себя папиной дочкой, но разве Гарри действительно любил ее, если бросил?

– Вы ведь с Гарри не были женаты?

– Ну… Гражданский брак, так, кажется, это называется. Мы не собирались жениться.

– Сколько времени вы прожили вместе?

– Четыре года.

– И через какое время после ухода Гарри вы сломали Нэнси руку?

– Кажется, через неделю. Я не хотела… Так случилось, потому что она не прекращала ныть. Схватила палку для шторы и начала ее бить.

– Как вы считаете, Гарри любил Нэнси больше, чем вас?

– Нет. Гарри обожал меня.

– Тогда почему он бросил вас?

– Потому что он мужик. Вы знаете, что такое мужики? Животные! Все вы! Всех вас нужно перерезать, как свиней!.»

Рыдания. Джад выключил магнитофон и задумался. Роза Грэхэм – неврастеничка-мизантроп, два раза чуть не забила своего шестилетнего ребенка до смерти. Но это не тот случай.

Следующий – Александр Фэллон.

«…Полиция говорит, что вы напали на мистера Чемпиона с ножом, мистер Фэллон.

– Я исполнял чужую волю.

– Кто-то приказал вам убить мистера Чемпиона?

– Он приказал мне сделать это.

– Он?

– Бог.

– Почему Бог приказал вам убить его?

– Потому что Чемпион – сам порок. Он – актер. Я видел его на сцене. Он целовал женщину. Эту актрису. При всем честном народе. Он целовал ее и…

Молчание.

– …Продолжайте!

– Он трогал ее за сиськи!

– Это взволновало вас?

– Конечно! Ужасно взволновало. Неужели не понимаете, что это значит? Они вступали в половые сношения. Когда я вышел из театра, было такое чувство, как будто побывал в Содоме и Гоморре. Они должны были понести наказание.

– И поэтому вы решили убить его.

– Не я решил. Бог решил. Я просто выполнял его волю.

– А Бог часто беседует с вами?

– Только тогда, когда нужно выполнять его веления. Он избрал меня своим орудием, потому что я чист. А вам ведомо, что делает меня чистым? А как очистить весь мир? Надо убивать тех, кто погряз в грехе».

Александр Фэллон. Тридцатипятилетний помощник булочника. Уже лечившийся в психиатрической больнице. Неужели Бог повелел ему уничтожить гомосексуалиста Хэнсона, бывшую проститутку Кэрол и Джада, их благодетеля? Нет, маловероятно.

Джад прослушал еще несколько пленок, но не обнаружил ничего подозрительного. Нет, это дело к больнице никакого отношения не имеет.

Еще раз просмотрел истории болезней и задержался на одной – пациента по имени Скит Джибсон.

Вставил его кассету.

«…Доброе утро, док. Какой пре-ле-е-естный денек я для вас сотворил. Усекаете?

– Вы сегодня в бодром настроении.

– Если бы не чувствовал себя лучше, они бы упекли меня в психушку. Смотрели мою передачу вчера вечером?

– К сожалению, нет. Не смог.

– Был полный отпад. Джек Гулд назвал меня «самым очаровательным комиком в мире». А кто я такой, чтобы оспаривать гениального Джека Гулда? Если бы вы видели реакцию публики! Так неистово аплодировали, что аж неприлично. Усекаете, о чем это свидетельствует?

– Видимо, о том, что зрители знают, кому аплодировать?

– Ну, чертяка, все-то он сечет. Вот это я люблю – психушник с чувством юмора. Последний, с кем я имел дело, – прохвост с огромной бородищей, что меня и насторожило.

– Почему?

– Потому что это была баба! – выпалили Джибсон и расхохотался. – Насмешил я вас, пень трухлявый? Нет, серьезно, одна из причин моего хорошего настроения – я только что посулил миллион долларов – просекаете?! – миллион баков на помощь детям Биафры.