Мемуары [Лабиринт] - Шелленберг Вальтер - Страница 150

ГИММЛЕР СОГЛАСЕН НА КАПИТУЛЯЦИЮ

Переговоры Гиммлера с представителем Всемирного еврейского конгресса — Новые переговоры с графом Бернадоттом — Метания в безвыходном положении — Гиммлер капитулирует перед Западом.

Я прибыл в имение Гарцвальде в полтретьего ночи. В небе над Берлином метались лучи прожекторов и непрерывно ревели моторы вражеских самолетов.

До четырех часов утра мы проговорили с Керстеном. Колебания Гиммлера выводили его из себя. «Не знаю, — сказал он с горечью, — можно ли вообще надеяться на успех встречи Гиммлера с Мазуром?»

Утром меня разбудил гул самолетов. В тот момент, когда я одевался, невдалеке от дома упала бомба. За завтраком я беседовал с Мазуром. Он настаивал на немедленной встрече с Гиммлером, говоря, что должен уезжать. Я знал, что Гиммлер постарается оттянуть это свидание, и приложил все силы, чтобы оно все-таки состоялось как можно скорее.

В тот же день из шведского посольства в Берлине позвонил граф Бернадотт. Сообщив, что он должен возвращаться в Швецию, он просил о срочной встрече с Гиммлером, выразив готовность этим же вечером приехать в Хоэнлихен. Но нам было важно, чтобы перед этим Гиммлер встретился с Мазуром. Поэтому я тут же поехал в Вустов, где находился Гиммлер. К счастью, мне удалось убедить его поехать в Гарцвальде. Это было 21 апреля 1945 года.

Я уже проинформировал Мазура об общей обстановке и знал основные требования, с которыми он пришел на переговоры:

1) физическое уничтожение евреев должно быть прекращено;

2) заключенные немецких концентрационных лагерей должны при любых обстоятельствах оставаться в своих лагерях и не подлежать эвакуации;

3) составить список всех лагерей, где находятся евреи, и сообщить эти данные.

По дороге Гиммлер всевремя упирал на то, что эти мероприятия он распорядился провести еще раньше. Он выкладывал мне все, что собирался сообщить Мазуру. В сущности, это было перечисление в хронологической последовательности событий прошлого, продиктованное стремлением оправдаться. Я посоветовал ему вообще не говорить о прошлом, а сделать ясные предложения на будущее.

Только к трем часам утра мы прибыли в Гарцвальде, так как в пути мы неоднократно вынуждены были останавливаться и уходить в укрытия из-за вражеских бомбардировщиков. Коротко поздоровавшись, мы начали беседу с Мазуром. Большую часть времени говорил Гиммлер. Он хотел доказать, что пытался решить еврейскую проблему путем переселения, но встретил неприязнь зарубежных стран и сопротивление своей партии. Спустя три четверти часа Мазур сказал, что хотя сообщение Гиммлера очень интересно, оно не может способствовать изменению сложившегося положения. Поэтому он считает целесообразным говорить лишь о выполнении трех своих условий.

Гиммлер подтвердил данные им ранее обещания и, кроме того, выразил готовность освободить женщин-евреек, заключенных в концлагере Равенсбрюк, и передать их Мазуру. Он сказал, что получил от Гитлера разрешение освободить полек из этого лагеря, в силу чего он может присоединить к ним и евреек.

Точно в шесть часов утра 22 апреля мы прибыли в Хоэнлихен — Гиммлер, я и сопровождавший нас адъютант Брандт, где нас уже ожидал граф Бернадотт. Он пытался убедить Гиммлера в необходимости переправить в Швецию датчан и норвежцев, собранных в лагере Нойенгамме. Но Гиммлер все еще не считал себя в состоянии выполнить это требование. Получив такой ответ, Бернадотт откланялся, на прощание еще раз поблагодарив Гиммлера за предоставленную ему возможность встретиться с ним. Я проводил графа до Варена вМекленбурге. Перед тем как проститься, я еще раз напомнил ему о просьбе Гиммлера связаться с Эйзенхауэром, чтобы организовать встречу рейхсфюрера с генералом.

«Рейхсфюрер не отдает себе отчета в том, каково действительное положение дел, — возразил Бернадотт. — Я больше не могу ему помочь. Ему следовало взять в свои руки судьбу Германии сразу же после моего первого визита, а вы, Шелленберг, поступили бы куда разумнее, если бы подумали о себе самом».

Я не знал, что ему на это ответить. Когда он ушел, меня охватило чувство невыразимой тоски.

Я вернулся в Хоэнлихен, поспал два часа, после чего меня снова вызвал Гиммлер. Он еще был в постели и сказал мне, что чувствует себя больным. Я заявил ему, что ничего больше не в силах сделать, теперь дело за ним — он должен действовать. Ехать в Берлин я ему отсоветовал, зная положение на фронте, за минувшую ночь заметно ухудшившееся. После обеда мы отправились в Вустров. Дороги под Левенбергом оказались забиты нескончаемым потоком беженцев и военных колонн, так что сообщение между Берлином и Мекленбургом было парализовано. Глядя на это зрелище, Гиммлер произнес: «Шелленберг, мне страшно подумать, что нас ожидает».

Не успели мы добраться до Вустрова, как нас застиг налет дальних бомбардировщиков, целью которых были скопления беженцев и войск, мимо которых мы только что проехали. Вскоре после нашего прибытия в Вустров, нам позвонил Фегеляйн, сообщивший, что Гитлер и Геббельс в ярости по поводу исчезновения обергруппенфюрера Бергера из Берлина. Бергер покинул Берлин, чтобы лететь в Южную Германию для выполнения личного поручения Гиммлера. Он нужен Гитлеру, сказал Фегеляйн, чтобы привести в исполнение смертный приговор Брандту, бывшему личному врачу Гитлера. (Брандт укрыл свою жену в Тюрингии, в расположении американских войск. Смертный приговор, видимо, был результатом интриг ближайшего окружения Гитлера, в которых участвовала Ева Браун и ее сестра, жена Фегеляйна.)

Гиммлер тут же позвонил Мюллеру и приказал ему доставить Брандта в Шверин. Фегеляйну он сказал, что сейчас невозможно привести приговор в исполнение, так как это хотели взять на себя Геббельс или Борман. После этого телефонного разговора он еще раз коснулся, хотя и довольно неопределенно, вопроса об устранении Гитлера и заговорил о своих планах на будущее, когда власть перейдет к нему. В связи с этим он предложил мне подыскать подходящее название для новой «альтернативной партии», которую предстояло создать.