Час двуликого - Чебалин Евгений Васильевич - Страница 24

Быков замолчал.

— У вас все, товарищ Быков? — спросил Микоян.

— Самая малость осталась, — усмехнулся Быков.

Пронзительна, неудобна для чужого взгляда была его улыбка — собрались в морщинистые кулачки щеки, заострился подбородок, а глаза смотрели по-прежнему жестко, ружейными зрачками, никак не участвуя в этой сомнительной веселости.

— В Чечню выехали две любопытные личности. Один — родной брат того самого Митцинского, что сколачивает в Константинополе грузинскую колонию, Осман Митцинский.

— Та-ак! — оживленно протянул Андреев и переглянулся с Микояном.

— Второй — бывший казачий полковник у Деникина Федякин Дмитрий Якубович, тот самый мастер по ликвидации прорывов. Отсидев свое, теперь вернулся в свою станицу Притеречную. Фигуры крупные, я бы сказал — магниту подобные для всякого недобитого отребья, что затаилось до поры до времени.

— Ну и что думаешь делать? — спросил Андреев, возбужденно посверкивая глазами.

— А последим не торопясь.

— Может, выслать? Я имею в виду Федякина. Куда-нибудь от греха и Чечни подальше? — гулко спросил молчавший до сих пор Левандовский.

— Пусть поживет. Заставим зарегистрироваться, установим наблюдение, связи присмотрим, коль за старое возьмется.

— А что Митцинский? Как себя ведет? — согласно качнув головой, спросил Андреев.

— Прекрасно себя ведет. После налета на поезд обнаружил и сдал милиции затаившегося раненого бандита. Представился честь по чести, документы в порядке, адъюнкт Петербургской юридической академии. Работал добросовестно в советских судах, запрашивали — подтверждают с мест. Последнее место службы — в Таганроге. Там тоже отозвались о нем неплохо. Больше того, изъявил желание по приезде встретиться со мной и предревкома Вадуевым на предмет сотрудничества с нами.

— Да-а, — изумленно протянул начштаба Алафузов, — выходит, два сапога не пара? Я имею в виду его братца в Константинополе.

— Об этом, думаю, пока рано судить, — покачал головой Быков, — войдем с ним в самый тесный контакт, прощупаем со всех сторон.

— Информируй меня обо всем. А там, чем черт не шутит, может, получит Чечня дельного работника, — заключил Андреев.

— Хочет встретиться — милости просим. Прощупаем, — кивнул Быков.

Алафузов докладывал о составе и численности банд в округе. Он водил указкой по карте, испещренной флажками с цифрами, перечислял главарей, количество сабель, преступления. Особенно густо пестрила флажками территория Чечни.

Микоян крутил в пальцах карандаш. Голос Алафузова изредка пробивался сквозь думы. Думалось невесело. Маленький горный народ породил из своей среды немалое количество банд. И в этом была своя печальная закономерность. Никакой народ нельзя притеснять безнаказанно. Рано или поздно, чуть ослабнет давление извне, он распрямится, подобно сдавленной пружине, и жестоко поранит, не разбирая ни правого, ни виноватого.

Микоян развернул резолюции восьмого съезда, перечитал:

«Трудящиеся массы других наций были полны недоверия к великороссам, как нации кулацкой и давящей. Это факт... в этом деле мы должны быть очень осторожны. Осторожность особенно нужна со стороны такой нации, как великоросская, которая вызывала к себе во всех других нациях бешеную ненависть, и только теперь мы научились это исправлять, да и то плохо».

Алафузов докладывал:

— Наиболее многочисленная действующая на границе Чечни и Грузии банда князя Челокаева. Против нее брошен учебно-кадровый батальон, оперативная группа Чечотдела ГПУ. За два месяца ликвидировано восемнадцать бандитов. К сожалению, после этого банда численно возросла.

«Плохо, бездарно учимся исправлять», — с глухим раздражением подумал Микоян, бросил на стол карандаш. Алафузов запнулся, посмотрел на него.

— Продолжайте, — глухо сказал Микоян.

Он никак не мог вспомнить, как же называется тварь, у которой рубишь головы, а они растут... «Змей Горыныч? Тьфу, не то... Вылавливаем, судим, гоняемся по горам, а толку мало. Бесконечно прав Ленин — плохо учимся исправлять. Вековой рефлекс ненависти к великороссам оружием не вытравишь. Вдобавок прошляпили, наломали дров во многих уездах с кадрами на местах, позволили просочиться в Советы и милицию всякой сволочи... а она власть дискредитирует».

Микоян медленно перелистал подшитые донесения с мест.

«...Борщиков назначен у нас начальником милиции, а он бывший подхорунжий царской армии. Повесил во дворе объявление «Без доклада не входить», согнал крестьян на лекцию в рабочее время, арестовал Хашигульгова и Цокиева за недосдачу продналога».

«...Секретарь райпарткома Уцмиев устраивает кутежи. Установил свою «продразверстку»: Хасану принести индюка, Ибрагиму — вина, Абдулмежиду — курицу...»

«Председатель сельсовета Гебертиев назначил одинаковый продналог кулаку Муцаеву и крестьянину Дагиеву, у которого одна лошадь. Дагиеву пришлось продать ее, чтобы уплатить продналог».

Секретарь оргбюро отодвинул сводки, сдвинул брови. «А, собственно, чем все они, вот такие, отличаются для горца от бывшего царского держиморды, урядника, старшины? — тяжело ворохнулась мысль. — За что их жаловать и признавать? Только за то, что сменилась вывеска, под которой они действуют? Не-ет. Единственный язык, на котором нужно разговаривать с горцем, это язык дорог, мостов, больниц, школ, язык дешевых кооперативных товаров, язык уважительный и доступный для понимания каждого. А где взять средства? Изолированная, задавленная Романовыми Чечня... практически не имеет промышленных и торговых предприятий... налоговые поступления в бюджет ничтожны. А надо строить во что бы то ни стало, снабжать товарами. Крестьянин, по сути своей, прагматик, материалист. Чтобы идея, даже самая радужная, близкая ему по духу, внедрилась в его сознание, ее необходимо немедленно подкреплять материальным фактором. Он должен на деле, сиюминутно видеть, что несет ему Советская власть: мосты, дороги, больницы, школы, дешевые товары. Необходимы средства, чтобы идеи проникли в его плоть и кровь, а заодно и подрезать корни бандитизма. Где взять средства, где?!»

— Чрезвычайное происшествие в Грузии, — продолжал Алафузов. — По данным ГрузЧК, подстрекаемые бандитами хевсуры напали на роту красноармейцев в районе Ори-Цкали. Приказом начштарма Пугачева создана мощная авиагруппа, которая производит челночные полеты по Военно-Грузинской дороге от Арагви до Ори-Цкали...

«...Как же называется эта тварь? — мучился Микоян. Наконец озарило: — Гидра! Гидра, будь она неладна! Рубишь ей головы, а они снова вырастают. Менять, немедленно в корне менять тактику борьбы с бандитизмом. К фактору вооруженной борьбы без промедления присоединять экономический фактор и административный, выявлять и всенародно судить самодуров, саботажников в Советах. И строить, строить!»

Микоян откинулся на спинку стула. В груди оседал знакомый холодок — перед принятием решения. Да, именно так: выходить на СНХ и ВЦИК. Только так.

Он встал, повернулся к Алафузову, запнувшемуся на полуслове.

— Спасибо. Пора от перечисления фактов переходить к поискам выхода. Вооруженная борьба с бандитизмом — это лишь вынужденная мера перед основной борьбой. Мы действуем пока лишь методом дубины (поднял, повертел в руках книжицу француза), методом, любезным господину Кюрбье.

Думаю, настало время выходить с ходатайством на ВЦИК, обосновать его экономически, политически — и выходить. Горная Чечня аграрна по своей сути. Промышленности как таковой нет, налоговые поступления в бюджет мизерны, а значит, нет средств на социалистические преобразования. Думаю, настало время просить СНХ и ВЦИК о попудном отчислении в бюджет Чечни денежных средств с добычи нефти. Скоро мы выйдем на ежегодный рубеж добычи в десять миллионов пудов. Это весьма существенно. Да и само название Чечня... не коробит? Выпирает брезгливость некая великоросская. Не пора ли в полный голос заговорить об автономии? Скажем так: Чеченская автономная область. Я думаю: решить эдакое будет поэффективнее челночных полетов над Военно-Грузинской дорогой. Прошу высказываться.