Ангелы террора - Шхиян Сергей - Страница 40

Вскоре к нам с Ильей Ильичем в гостиной присоединились женщины, после ужина хлопотавшие на кухне. Как я догадался, ограничивая общение с внешним миром, хозяин не держал другого штата прислуги, кроме Анны Ивановны и дворника-истопника, которого я еще не встречал.

Моя новая одежда вызвала у женщин повышенный интерес. Аннушка даже обозвала меня «красавчиком», на что я явно не тянул. Вечер, за общими незначительными разговорами, взаимным подтруниванием, спонтанными воспоминаниями проходил по-семейному уютно. Красивая керосиновая лампа теплым, живым огнем освещала стол, покрытый плюшевой скатертью. Илья Ильич принялся рассказывать забавные истории времен своей военной службы; Анна Ивановна с улыбкой его слушала, вышивая на пяльцах гладью салфетку; Татьяна Кирилловна устроилась в уголке кресла и в паузах, возникающих в разговоре, пыталась пропагандировать толстовское учение о непротивлению злу насилием. Короче говоря, все это было для меня непривычно, мило, старомодно, но интересно.

В двенадцатом часу ночи домоправительница наткнула, что пора бы и ложиться. Моя резвая девица восприняла предложение идти спать (после того, как мы продрыхли весь день) с таким завидным энтузиазмом, что вызвала понимающие улыбки хозяев. Все пожелали друг другу покойной ночи и разошлись по своим комнатам.

Мы с Раскиной впотьмах поднялись по лестнице к себе на второй этаж. Я зажег шведскую спичку и засветил керосиновую лампу. Татьяна Кирилловна потерянно бродила по комнате, машинально поправляя и без того аккуратно разложенные по столикам и комоду вышитые салфетки.

— Вы хотите спать? — бесцветным голосом спросила она, не глядя в мою сторону.

— Ты долго будешь мне «выкать» ?

— А вы не обидитесь, если я перейду на «ты» ?

— «Пустое „Вы“ сердечным „Ты“ она, обмолвясь, заменила», — прокомментировал я ее странный при наших отношениях вопрос. — Давно пора.

— Ты хочешь спать? — повторила девушка тем же тоном, но поменяв местоимение.

— Хочу, — признался я, — только не один, а с тобой! Раздевайся и иди ко мне.

— Вы, ты, наверное, считаешь меня легкомысленной и легкодоступной девицей? — спросила Татьяна Кирилловна. — Это совсем не так, просто, я, кажется, очень сильно…

Я не дал ей договорить и закрыл рот долгим поцелуем. Мы стояли посередине комнаты и целовались. Я чувствовал ее нежное, гибкое тело, вкус губ, еще неопытных, но послушных и жадных. Остриженные, тонкие волосы девушки пахли лавандой и туалетным мылом, они мешали мне, когда я целовал ее шею и подбородок. Татьяна Кирилловна запрокидывала голову подставляя моим губам все новые места, и тесно принималась ко мне грудью и животом. Я просунул ногу между ее ногами, сжал своими бедрами ее бедро и, целуя, начал гладить спину.

— Еще, еще, — шептала она, когда ее губы отрывались от моих губ. — Ах, как сладко! Как сладко!

Мне было так хорошо, что я намеренно оттягивал продолжение. Нас обоих уже била нервная дрожь, а я все продолжал стоя ласкать ее лицо, шею, плечи. Девушка конвульсивно сжимала своими бедрами мою ногу, чуть заметно, обманывая то ли меня, то ли себя, двигалась вверх-вниз. Ее ягодицы под моей ласкающей ладонью делались то твердыми, то пленительно мягкими. Я уже почти не контролировал ситуацию, сам находясь в полуобморочном состоянии.

— Я хочу! Хочу, чтобы ты сделал мне больно! — задыхаясь, попросила Таня. — Ну, пожалуйста, пожалуйста!

Я понимал, какой боли хочет она, но вместо этого только сильно сжал ее тело, так, что ей стало трудно дышать. Потом подхватил на руки и положил поперек широкой постели. Таня была почти без сознания, она лежала, запрокинув голову, с крепко зажмуренными глазами и пыталась развести ноги. Узкая длинная юбка мешала ей, и она изгибалась, подгибала ноги в коленях, сжимая и комкая руками покрывало.

— Тихо, тихо, моя хорошая, — шептал я. — Это наша первая настоящая ночь.

Я медленно сжимая в ладонях запястья, расшнуровал и снял высокие ботинки. Маленькие ножки в белковых чулках подрагивали в моих руках.

На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка

Со стуком на пол,

И воск слезами с ночника

На платье капал.

Я гладил ее лодыжки и ступни, постепенно пробираясь вверх к расслабившимся икрам. Вместе с моими руками все выше поднимался подол юбки, обнажая затянутые в тонкие чулки ноги. Тьму таинственную и желанную пытались рассеять инстинктивно раздвигающиеся бедра, но юбка и я мешали им разойтись в стороны. Дюйм за дюймом скользила ткань, наконец, обнажив две круглые коленки, выразительные и беспокойные.

Дальше обнажать ноги мне мешали бедра, подол застрял на них в своем движении вверх, и я снова вернулся к ступням и икрам. Таня пыталась как-то помочь, но только слепо двигалась в кровати, не очень понимая, что делать дальше. Я попытался взять себя в руки, сделал несколько глубоких вздохов и, чтобы отвлечься, начал вспоминать недавний бой с революционерами. Однако, как только видел освобожденные от юбки девичьи ноги, все посторонние мысли вылетели из головы. Я опустился перед постелью на колени и начал целовать маленькие ступни, жарко дыша на них через тонкий шелк чулок. У девушки начался оргазм. Она изгибалась, комкала покрывало и лепетала бессвязные слова. Потом затихла, лишившись чувств. Передышка дала мне возможность отдышаться и придти в себя. Чтобы как-то справиться с неразрешимой проблемой узкой юбки, я перевернул недвижное тело на живот, расстегнул на талии десяток обшитых материей пуговиц и не без труда стянул мешающую одежду. Таня постепенно приходила в себя. Я опять положил ее на спину. Теперь на ней оставалась короткая нижняя шелковая юбочка, чулки, пояс и панталоны. От этого кружевного, телесного цвета полупрозрачного сооружения у меня самого чуть не начался оргазм. Панталоны как бы скрывали все, но в то же время делали женское тело таким сексуальным, желанным и манящим, что мне, чтобы успокоиться, пришлось вскочить на ноги и отойти к темному окну.

— Ты обиделся? — спросил меня нежный голосок. — Я тебя чем-то обидела? — повторила Таня, когда обернулся к ней. — Почему у тебя такое странное лицо?

Не отвечая, я торопливо сбросил с себя студенческий мундир и остальное платье и опять опустился на колени перед постелью. Еще до того, как я прикоснулся к ней, Таня застонала, и, наконец, смогла вольно раскинуть ноги. У нее опять начался оргазм, но не такой сильный, как в первый раз.

— Что это было? — слабым шепотом спросила она. Я не ответил и жадно смотрел сквозь кружева на прекрасную женскую плоть.

— Это и есть любовь? — опять спросила девушка. Я был больше не в силах сдерживаться, вскочил, бросился на вожделенную женщину и, не снимая белья, только сдвинув в сторону кружевную пену, вошел в нее до самого конца. Таня громко вскрикнула от боли, но в голове у меня поплыл розовый туман, и я не сумел остановиться. Потом у нас начались конвульсии, и я почувствовал, как заливаю ее горячей влагой любви. Она вскрикивала от каждой новой обжигающей струи и, наконец, затихла, Я и сам потерял чувство реальности и даже не освободил девушку от своей тяжести. Мы так и лежали, не разъединившись.

Потом я пришел в себя и перенес вес своего тела на локти. Острота чувств притупилась, но эрекция так и не кончалась, и я начал медленно двигаться в тугой влажной тесноте вожделенной женской тайны. Таня бессознательно двигалась мне навстречу и что-то беззвучно шептала, не открывая глаз. Потом голова ее метнулась по покрывалу, мелькнул и исчез за ресницами оживший взгляд, она тихо и жалобно застонала и внезапно широко открыла глаза. Наши взгляды встретились.

Боже, какие в это мгновения у нее были глаза! Чего в них только не было: любовь, стыд, дерзость желанной женщины, гордость, смирение. Мы несколько секунд, не отрываясь, близко смотрели внутрь друг друга, потом веки ее сомкнулись, я изогнулся, нашел ее губы, раздвинул их языком, и у нас началось медленное, сладостное слияние. Такое со мной, кажется, случилось первый раз в жизни.