Царская пленница - Шхиян Сергей - Страница 40

Глава пятнадцатая

Портной, пухлый голубоглазый немец по фамилии Штиль, встретил нашу непрезентабельную парочку без особого восторга. Мне даже показалось, что он вообще не хочет пускать нас в свою чистенькую мастерскую.

— Господа, господа, — залопотал он, отступая от нашего натиска в глубь помещения, — мы не есть работать!

— Ага, у вас сегодня санитарный день, — риторически заметил я.

— Я ни в чем не иметь вам помочь! — проговорил он, смиряясь с неизбежным злом нашего присутствия.

— Мне нужен новый сюртук и шляпа, — не слушая возражений, заявил я.

— О, у нас очень дорогой мастер! Вам наша цена не будет интересирт!

— Вам будет интересирт наш рубль! — перебил я его.

Пока я пререкался с портным, Евпатий осматривал мастерскую. Почему-то вид манекенов привел его в неописуемый восторг, и он разразился заразительным смехом, средним между конским ржаньем и овечьим блеяньем.

— Ишь ты, баба какая! — восклицал он, указывая пальцем на женский манекен. — А, тут, гляди, князь, мужик!

Обращение «князь», остановило порыв Штиля позвать дворников, чтобы те помогли вышвырнуть нас из мастерской. Он внимательно на меня посмотрел и решился пойти на риск.

— Вы хотеть покуповать себе платье? — вежливо поинтересовался он, кося голубой глаз на восторженного истопника.

— Да, — ответил я, — только мне нужно готовое платье. Вы сможете что-нибудь подобрать?

Возможность сбыть невыкупленную одежду окончательно примирила немца с нашим сомнительным видом. Последний вопрос, который, как мне показалось, его еще волновал — это моя кредитоспособность.

— У нас отшень высокий цена платья, — осматривая меня на предмет своих «неликвидов», как бы между делом сообщил он.

— У меня есть деньги, — успокоил я его. — Мне нужен хороший сюртук, чтобы я мог понравиться моей любимой барышне.

— О, ваш это сюртук барышня не понравится! — согласился он, глядя на оторванный воротник и выдранные с мясом пуговицы.

— На меня есть нападать брат мой любимый барышня! — грустно сказал я, пытаясь правдоподобно и понятно для немца объяснить свой растерзанный вид.

Такой довод его окончательно успокоил. Он даже хитро подмигнул мне. В это момент в разговор вмешался Евпатий:

— Ну, ты, того этого, князь! Сам спешил, говорил, водка прокиснет!

— Меня в рваном камзоле ни в один трактир не пустят, — умерил я его прыть. — Господин портной, вы не можете послать своего слугу купить водки и закуски? — спросил я. — Мой товарищ очень хочет выпить.

Такое предложение вновь ввергло Штиля в шоковое состояние. Видимо, он представил, как сейчас два русских варвара начнут пропивать его мастерскую.

— О! — произнес он, округляя глаза. — О! Это никак невозможно.

— Я заплачу, — сказал я, вытаскивая из кармана порт-монет.

Немец энергично замотал головой, но, заглянув в мой открытый бумажник, проглотил готовые слететь с дерзких уст слова и расплылся в самую сладкую, на которую только был способен, улыбку.

— О! Ваш камарад тоже есть знатный персона?

— Не очень, — ответил я, понимая сомнения немца относительно Евпатия, — он не есть знатный персона, хотя и приближен к императору. Он вполне сможет подождать меня на вашей кухне.

— О! — обрадовался портной. — Это решает маленький проблем.

— Ну, так что, идем что ли, того этого? — вновь начал проявлять нетерпение истопник, но в этот момент в мастерскую вошла вызванная Штилем кухарка и, как раньше у портного, слова застряли у него на губах.

— О! — произнес он, правда, с другим, чем у немца акцентом, потрясенно глядя на замечательное создание в засаленном фартуке, но с такой богатой телесной фактурой, что я сам немного привял, ощутив себя пигмеем в стане великанов.

Немец приказал кухарке накормить и напоить дорого камрада дорогого князя, но того уже, кажется, никакая водка не интересовала. Евпатий, с остановившимся взглядом, как загипнотизированный, пошел следом за замечательной женщиной.

Любезный портной усадил меня в кресло и укатился вглубь мастерской подыскивать одежду, а я начал сводить в кучку все, что произошло за последние полчаса.

Судя по поведению полицейского, меня уже разыскивают, причем не как воинственную весталку, а как малорослого, худощавого юношу восточной наружности. Кроме того, после драки в трактире, показываться там больше нельзя, как и допустить туда Евпатия. Пока он не в курсе моих подвигов, нужно заставить его отвести меня к Маканье Никитичне и, если она еще не узнала, куда отправили Алю, договориться о связи с ней напрямую, без посредничества истопников.

Это была программа минимум. Максимум, нужно было еще поменять внешность, чтобы не дергаться при встрече с полицией, и решить вопрос со средствами передвижения, если понадобиться срочно эвакуироваться из столицы.

— Это есть замечательный платье! — воскликнул портной, внося на вытянутых руках весьма приличного сукна и покоя сюртук.

Я надел его на себя. К сожалению, он оказался мне велик.

— Мы его будем перешивать! — огорченно предложил портной.

— Погодите, — остановил я его, зацепившись за одну забавную мыслишку. — Вы не можете сделать так, чтобы он мне подошел?

— Как так подошел? — удивился Штиль.

— Моей барышне нравятся гросс мужчины, — объяснил я. — Если подложить внутрь вату, хлопок, чтобы я казался больше?

— О! Это интересный идея! Вы тогда будете красавец мужчина!

На этом наши интересы совпали, портному нужно было сбагрить сюртук, а мне хоть немного изменить внешность. Штиль засуетился и засадил за работу своих лучших белошвеек. Выйти в своем старом платье на улицу я не рисковал, пришлось ждать, пока на быструю нитку не подгонят новую одежду.

Как ни спешили портные, окончили шитье только к обеду. Зато сюртук сидел на мне отменно и выглядел я не таким мелким и тощим, как раньше. Немец с большим удовольствием разглядывал результаты коллективного труда и совсем растрогался, получив за работу щедрую плату. К этому времени мне принесли из соседней шляпной мастерской на выбор несколько треуголок, и я купил в цвет новому сюртуку еще и модную шляпу.

Евпатий, увлекшись ухаживанием за великолепной кухаркой, был неприятно удивлен предложением покинуть портняжную мастерскую.

Уже переодевшись, я заглянул на кухню и застал его в самом возвышенном состоянии духа. Кажется, и он произвел на грандиозную женщину приятное впечатление, что вскоре почувствовали все работники мастерской, оставшись без обеда, который кухарка увлекшись амурами, забыла сварить.

— Пошли, Евпатий, у нас еще много дел, — позвал я истопника.

Тот посмотрел на меня остановившимся взглядом и не двинулся с места.

— Как царица во дворце будешь жить, — вполне членораздельно сказал он кухарке.

— Ах, вы все такие обещальщики! — кокетничая, подкатила небольшие, скрытые в приятной округлости щек, карие очи чаровница.

Мне было интересно последить за тонкими ухаживаниями Евпатия, но время поджимало, и я испортил ему всю малину:

— Нам нужно уходить, — сказал я громко, чтобы на меня, наконец, обратили внимание.

— Чаво? — наконец услышал мой глас вопиющего в пустыне истопник.

— Уходить, говорю, нужно! — третий раз, уже раздраженно, повторил я.

До Евпатия наконец дошло, и он кивнул.

— Я приду, — опять погружаясь в астрал, сказал он кухарке. — Завтрева и приду!

— Оченно мы вам поверим! — откликнулась она. — Коли придете, то улица никому не заказана. Мы гостям завсегда рады.

То, что моему камраду будут особенно рады, я усомнился, глядя на неласковое лицо хозяина.

— Катрин, — строго сказал он, заглядывая через мое плечо на кухню, — обед готовый?

— Ах ты, Господи, — спохватилась она. — Сейчашеньки, Герман Людвигович, приготовлю, ах, ты Господи, совсем сплоховала!

— Красивая баба, — мечтательно произнес истопник, когда мы, наконец, покинули мастерскую. — И откуда у них, у женщинов этих, что берется! Даже посмотреть — одна сладость!