Царская пленница - Шхиян Сергей - Страница 57

Ссылка на неведомого патриарха возымела действие. Игуменья без пререканий легла на свое скромное ложе. Я придвинул скамью, сел около постели и начал водить над больной руками. Несомненно, что у матушки были большие проблемы или с желудком или с поджелудочной железой, более точный диагноз поставить у меня не получилось. Впрочем, это и не имело значения.

Я сконцентрировался на больном месте и начал напрягать руки. Мышцы вскоре онемели, и плечи сковали железные обручи. Я попытался расслабиться, но ничего не получилось, ощущение было такое, будто мышцы сократились от поражения током. Настоятельница тоже вся тряслась, потом начала выгибаться, как при падучей. Я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание, откинулся назад и навзничь полетел с высокой скамьи на пол.

Очнулся я в какой-то каморке, лежа на жесткой лавке, с мокрым полотенцем на голове,

— Полегчало, милая? — спросила какая-то черница. — На, испей настоечки, — сказала она поднося к губам берестяную кружку.

Я сделал несколько глотков кислой жидкости и окончательно пришел в себя.

— Что с матушкой? — первым делом спросил я помогавшую мне монашку.

— Сначала думали, что помирает, а теперь отошла. Сейчас скажу, что тебе полегчало, сама придет.

Черница, убрав питье, ушла, а я поднялся, ощущая в теле легкость выздоровления. Через минуту в келью быстрым шагом вошла настоятельница монастыря.

— Как ты, милый? — спросила она, вплотную подойдя ко мне.

— Хорошо, как вы?

— Впервой за последний месяц боль отпустила, а спервоначала подумала, что преставлюсь. А как ты упал и лежал, недвижим, решила, что и ты помер. С тобой-то что приключилось?

— Отдал вам все силы, а на себя немного не хватило, — попытался объяснить я. — У вас очень серьезная болезнь. Однако Бог даст, теперь поправитесь. Матушка, мы так и не договорили про послушницу…

Игуменья испуганно оглянулась, но мы были одни, и она успокоилась.

— Пошли в мою келью, там и поговорим.

Мы вернулись в знакомую комнату. Прошли мимо собравшихся со всего монастыря, толпившихся в коридоре сестер.

Вид ожившей матушки, как мне показалось, монахини встречали с радостью. В своей келье настоятельница сразу же опустилась на лавку.

— Прости, устала. Так ты говоришь, что мужа Пелагеи знаешь?

— Знаю и очень хорошо. Матушка, давайте поговорим, как взрослые люди. Алевтина ничего плохого никому не сделала и страдает неизвестно отчего. Мало ли что Павлу Петровичу привиделось! Я скажу вам как на духу, кажется, император считает вашу послушницу внучкой императора Иоанна Антоновича. Ее в малолетстве отдали в крепостные крестьянки, а теперь еще и придумали, что она может отстаивать русский трон. Вы же ее видели, она что, похожа на княжну Тараканову?

— Нет, твоя протеже — хорошая женщина. Грех дурное сказать.

— Она сейчас беременна, через полгода ей рожать. Муж с ума сходит от беспокойства, особливо боится, что жену насильно постригут в монахини. Что тогда будет с ней, с ним и с ребенком? Вы сами видели, как она о нем услышала, упала в обморок! Помогите, матушка, будьте заступницей!

— Так что же я могу сделать, коли царь гневается!

— Цари уходят и приходят, а мы остаемся.

— Ты никак умыкнуть послушницу хочешь и ищешь моего благоволения?

— Нет, матушка, мне ее от Государя негде спрятать. У вас ей будет спокойнее. О том прошу, чтобы не обижали сироту и помогли чем можно. А дай Бог, ежели вскорости с государем что случится, и будет ему апоплексический удар (табакеркой по голове), то чтобы осталась Алевтина живой и здоровой.

— Ты что такое, юноша, говоришь, какой такой удар у государя?

— Это я так, мне цыганка нагадала, что долго Павел Петрович не процарствует. Так выполните просьбу, матушка? Я в долгу не останусь: и вас вылечу, и денег оставлю, на Алевтинин уход и содержание.

— Вижу я, очень тебе муж послушницы дорог, коли так за его интерес стараешься!

— Дорог до чрезвычайности! И он сам, и сия послушница, хоть она меня и не знает, и дите их будущее.

— Редко в таких младых летах возможно такое самоотверженье лицезреть. Похвально это. А сам-то ты, юноша, не думаешь Господу служить, а не человеческому хозяину?

— Господу и через человека служить можно, как венцу творения. Для благости и очищения, как вы служите, матушка, — замысловато сформулировал я приятный монахине ответ.

— Ладно говоришь.

— И еще, матушка, дозвольте принять денег на содержание послушницы три тысячи рублей ассигнациями и столько же для выдачи ей, коли я или муж не сможем встреть ее, когда окончится опала.

— Оставь, приму, — без ломаний согласилась игуменья. — Просьбы твои разумны и не чрезвычайны

Я отсчитал из «разбойничьей пачки» шесть тысяч.

— Послушницам можно иметь свои деньги?

— Твоей можно, — усмехнулась она.

— Тогда передайте Алевтине этот мешочек с серебром, мало ли какая будет у нее нужда.

— Хорошо, и это исполню.

— И еще одна, чрезвычайная просьба. Дайте нам с послушницей свидание хоть на час. Никто кроме вас о моем мужском поле не ведает и зазору в том не будет

Монахиня выслушала и отрицательно покачала головой.

— Правда твоя, просьба эта чрезвычайная. И не за себя боюсь, а за саму молодую жену. Кабы кто из моих завистников не донес туда, — она подняла глаза наверх. — Тогда худо твоей Алевтине будет.

В этом был слишком большой резон, чтобы можно было что-нибудь возразить. Однако и оставить Алю в тревоге и неведенье я не мог.

— Может быть, есть какая-нибудь возможность? Представляете, я только успел передать привет от мужа и ничего ей о нем не рассказал. Она с ума сойдет от неизвестности!

— Я могу сама все передать, скажи мне, — резонно предложила игуменья.

— Спасибо, но боюсь, она не поверит. Сами посудите, незнакомый ей человек передает через вас рассказ о муже, вы бы поверили?

— Наверное, нет, — подумав, ответила монахиня. — Однако не знаю, у меня мужа не было.

— Я знаю вашу историю, Александр рассказывал.

— Это он плохо сделал, не должно посторонним знать о том.

Я понял, что совершил бестактность и не нашелся, как поправиться. Вернулся к своей теме:

— А нельзя меня поселить там, где живут послушницы?

— Вы и вправду забыли про свой пол. У нас здесь женский монастырь, а не вертеп.

— Простите, мне такое даже в голову не пришло.

— Ладно, у меня есть одна надежная монахиня, она вас сведет в келью к послушнице. Только ты должен дать мне слово, что никак не употребишь во зло мою снисходительность.

— Могу поклясться, — быстро ответил я.

— Клятв не нужно, достаточно слова. Вечером за тобой зайдет сестра Арина, слушайся ее во всем.

Я понял, что аудиенция закончена, но задержался еще на два слова:

— Завтра с утра мы повторим сеанс.

— Хорошо, прощай.

Я поцеловал настоятельнице руку, она меня перекрестила, и я отправился восвояси.

Глава двадцатая

Невдалеке от покоев игуменьи меня ждала вся наша компания, встревоженная таким долгим отсутствием.

— Мы с Аркадием собрались уезжать и ждем вас проститься, — сказал поручик. — Вы не передумали ехать с нами?

— Нет, мы остаемся здесь.

— У меня к вам просьба, Елизавета Федоровна, вы не против, если Иван отвезет нас в батюшкино имение в карете? Так, знаете ли, хочется… — заискивающе спросил Аркадий.

— Вот Иван, с ним и договаривайтесь, при чем здесь я?!

— Отвезу, почему не отвезти, — сказал Иван. — Барышня, можно вас переговорить на два слова.

Я извинился, и мы с ним отошли в сторонку.

— Здесь Алевтина? — сразу же спросил он.

— Да, мы даже виделись, только подходить к ней опасно.

— Почему?

Я рассказал о царском приказе. Дополнил своим комментарием:

— Придется ее пока оставить здесь. Не приведи Господь, поймают, сразу же убьют. Не в Америку же нам бежать. Сначала подготовлю надежное укрытие.