Гиблое место - Шхиян Сергей - Страница 26

Отделал меня Ермола со знанием дела и с такой душой, так что я был не уверен, что моих экстрасенсорных талантов хватит справиться с такими травмами. Однако выхода не было. Я попытался отвлечься от боли и сосредоточиться. Напряг спину,.

– Ой, – воскликнула Ульяна, – кровь пошла!

– Не мешайте, – попросил я и опять сосредоточился на спине.

Постепенно боль стала уходить. Теперь мне было легче удерживать внимание и думать о лечении. Резервов организма, скорее всего, хватало, потому делалось все легче, состояние чем-то напоминало слабое опьянение.

– Ой, батюшки! – опять не сдержалась девочка. – Смотри, боярыня!

Я услышал это уже как бы со стороны, голова закружилась, и я то ли уснул, то ли потерял сознание.

– Как спина? – спросил я, приходя в себя.

– 3-з-заживает... – прошептала над ухом девочка.

– Сколько сейчас времени?

– Чего сколько?

– Вечер скоро? – поправился я.

– Скоро.

– Если я опять усну, разбудите, – попросил я и вновь занялся самолечением. Теперь появилось ощущение, что в голове у меня пусто, так что даже зазвенело в ушах.

Минут через пятнадцать я осторожно пошевелил плечами.

Боли почти не чувствовалось.

– Помогите мне сесть, – попросил я.

– Ты, батюшка, лучше лежи, – откликнулась Морозова. – Тебе покойно лежать надобно. Зачем раны бередить!

– Уходить нам отсюда надобно, – сердито ответил я. – Знаешь, что тебя ждет вечером?

– Я лучше себя порешу, – твердо сказала Наталья Георгиевна.

– Не нужно себя «решать», лучше помогите мне подняться.

Меня подхватили подмышки и не очень ловко помогли сесть на лавке. Я опять пошевелил плечами. Боль в спине была нудно тупой, но терпимой. Я уперся локтями в колени и опять сосредоточился на спине. Взгляд упал на проколы от бердышей. Раны на груди уже затянулись и покрылись лиловой кожицей.

– Господи, воля твоя, прости меня, великую грешницу... – начала речитативом молиться Морозова.

– Не мешай, Наташа, – попросил я, впервые назвав ее просто по имени.

Наталья Георгиевна испугано замолчала, прикрыв рот ладошкой, За последние часы между нами как будто что-то произошло, неожиданно возникла внутренняя связь.

Я опять ушел в себя, Боль уходила все дальше, пока не стала почти неощутимой. Я отдохнул минут десять с закрытыми глазами и попытался встать на ноги. Со второй попытки это удалось. Разминаясь, я, не спеша, прошелся по комнате. Ноги слушались хорошо, но при резких движениях возникала слабость и тошнота.

Я прилег на лавку, закрыл глаза и попросил разбудить, если усну. Меня пожалели, не стали беспокоить, и проснулся я сам, когда во дворе почти стемнело. От испуга, что проспал Морозову, я как ужаленный подскочил на месте. Однако все были на местах – все мои соратники, включая детей, сидели на противоположной лавке и во все глаза смотрели на меня.

– Батюшка, ты кто? – спросила Ульяна почему-то фальшивым голосом, глядя круглыми от счастливого ужаса глазами.

Я догадался, о чем она думает, и поспешил ее разочаровать:

– Я не Христос, а простой лекарь. Стрельцы во дворе?

Женщины синхронно кивнули.

После сна я чувствовал себя вполне прилично. Покрутил в разные стороны плечами и сделал несколько гимнастических движений. Члены слушались вполне удовлетворительно. Скоро должны были прийти за Натальей Георгиевной, и следовало спешить. Я порыскал глазами по пустой избе. Ничего металлического, кроме примитивной кочерги, у очага в ней не оказалось. Я взял в руку это грубое изделие какого-то местного кузнеца, кое-как откованное из низкосортного железа. Сделать из кочерги какое-либо подобие сабли было невозможно.

По моим расчетам, за Морозовой придут двое, в лучшем случае один стрелец. С теми, что стерегут нас во дворе, их будет трое-четверо. Без оружия справиться с ним будет весьма сложно.

– Ульянушка, – спросил я девочку, – а ты сможешь отвести стрельцам глаза, чтобы нас не было видно.

– Могу, – ответила девочка, – только тогда мне нельзя будет в деревне остаться, сожгут в избе, как матушку.

– А с нами пойдешь?

– Пойду.

– Вот и хорошо.

Я, поразмыслив, согнул кочергу вдвое, сделав из нее короткий, тяжелый прут. Таким если с маха огреть по голове, мало не покажется.

Ульяна начала что-то неразборчиво бормотать, наверное, заговоры. Я встал к стене у двери. На улице уже смеркалось, и в избе, несмотря на открытые настежь оконца, было совсем темно, так что нас было не разглядеть даже и без «отвода глаз». Потекли томительные минуты ожидания. От нечего делать я «долечивался», но не очень рьяно, чтобы не потерять силы.

Наконец снаружи послышались громкие голоса. Как и в прошлый раз, дверь от грубого удара ноги распахнулась настежь, и в комнату начали вваливаться стрельцы. Было их, как я и предвидел, четверо. После улицы они ничего не видели, а захватить с собой факел не позаботились. У меня же глаза привыкли к полутьме, и я различил даже их лица. Персонажи были все те же, включая моего экзекутора Ермолу.

Он-то и получил первый удар. Никаких угрызений совести относительно этого садиста-любителя у меня не было. Ударил я его насмерть, точно в висок, так, что было слышно, как хрустнула височная кость. Второго стрельца, у которого на голове была надета железная, вроде суповой миски, шапка, я ударил по шее, он ничком рухнул на пол. Оставшиеся двое встрепенулись, пытаясь понять, что происходит, но ничего сделать не успели. Их я бил сверху и сбоку по головам. Делать большой замах из-за низкого потолка не получилось, но и того, что им досталось, хватило, чтобы парни снопами повалились на земляной пол.

Дело оказалось сделанным безо всякого колдовства и чертовщины.

– Раздуй огонь, – попросил я Ульяну. – Нам пора собираться, одежда, наверное, уже высохла? – спросил я Морозову нарочито будничным голосом.

– Да, да, я сейчас принесу, – торопливо сказала она, с опаской обходя лежащие на полу недвижные тела, и выскользнула в сени.

Девочка раздула в очаге последние не прогоревшие угольки и сунула в них пук сухих лучин. Они долго не загорались, а она все осторожно дула, пока не появился первый язычок пламени. Изба постепенно наполнялась неверным, колеблющимся светом.