Грешница - Шхиян Сергей - Страница 34

– Тут недалеко, прямо за Троицком, – махнул он рукой в сторону огородов. – Говорят, там не чисто. Но я сам ничего такого не замечал. Правда, ночью я туда никогда не ходил.

Вот тут-то я встревожилась по-настоящему и попросила Семена рассказать все, что он знает об этом плохом доме. Подмастерье задумался, потом сказал:

– Говорят, что его построили еще во времена Ивана Грозного, будто там жил какой-то опальный князь. С тех пор он стоит пустым и если кто заходит в него ночью, то назад не возвращается. Правда это или нет, не знаю. На моей памяти у нас в городе там никто не пропадал.

– Ты можешь мне показать дорогу? – попросила я.

Семен смутился и незаметно перекрестился.

– Показать-то могу, только идти ночью туда робею. Кто его знает, может там и правда живет нечистый.

Я поняла, Семену до смерти страшно идти туда ночью, и он ругает себя последними словами, за то, что вообще, затеял со мной этот разговор.

Но и отказать мне в помощи не может, помнит, что это мы с Алешей для него сделали.

– Ты меня только до места проводи, а дальше я уж как-нибудь сама, – попросила я.

– Может, лучше на двуколке поедем? – нерешительно, спросил он. – Хозяин еще не спит, я у него попрошу разрешения взять лошадь. Думаю, тебе он не откажет.

– Хорошо, попроси, – согласилась я.

Честно говоря, мне и самой было очень страшно. Я и просто так боюсь темноты, что же говорить о том, чтобы идти ночью в такое опасное место. Но тревога за Алешу почему-то оказалась сильнее страха.

Семен ушел в дом, а я осталась стоять на крыльце, снова пытаясь услышать Алешу. Опять, у меня ничего не получилось. Я слышала, о чем думают местные обитатели, а вот его знакомый голос молчал. Скрипнула входная дверь, и на крыльце показался Семен.

– Фрол Исаевич разрешил взять лошадь, – без большой радости в голосе, сказал, он, – погоди, я сейчас запрягу.

Я молча кивнула, мне в этот момент показалось, что до меня все-таки долетели какие-то отголоски Алешиных мыслей. Правда они были такими тихими и неразборчивыми, что ничего понять не удалось, только показалось, что ему угрожает опасность. Я спустилась с крыльца и быстро пошла в конюшню. Семен в темноте возился с упряжью, успокаивая голосом растревоженную лошадь.

– Ты скоро? – нетерпеливо, спросила я.

– Вот навязалась на мою голову, – подумал он, но вслух ответил вежливо. – Сей минут, уже почти готово.

Что я буду делать в том Плохом доме, я пока не придумала, решила что решу на месте. На Семена я не надеялась. Он про себя клялся, что не пойдет к чертям туда ни за что на свете.

– Готово, – наконец сказал он, выводя во двор запряженную в двуколку каурую кобылку. – Ну, что поедем или передумала?

Не знаю, как он смог понять мои страхи и сомнения. Одна мысль, что мне может быть придется встретиться с нечистым, заставляла от ужаса сжаться сердце. Я понимала, что после того, как совершила смертный грех блудодеяния, у меня не осталось никакой божественной защиты против нечисти. Я даже не знала, можно ли мне после такого смертного греха просить у Господа Бога и Святой Девы Марии помощи!

– Может быть, лучше подождем до рассвета? – с надеждой спросил Семен. – Теперь ночи короткие, скоро рассветет.

– Нет, отчего же, – борясь не с ним, а со своим страхом ответила я, – ты довези меня до того дома, а там я уж как-нибудь сама!

– Как же, сама, – проворчал он, помогая мне взобраться на сидение. – Я что не мужчина?!

Усадив меня в двуколку, Семен открыл ворота, сел рядом, тронул вожжами лошадку и мы выехали на улицу. Город словно вымер, по дороге нам не встретилось ни одной живой души. Луна еще не взошла, звезд за облаками видно не было, и мне казалось, что со всех сторон из тьмы на меня смотрят красные глаза врага людей. Лошадка глухо стучала копытами по дороге, Семен тяжело вздыхал, и ночь была такой темной, что я с высоты двуколки не могла разглядеть обочину. Страшно мне было до жути, но я до боли прикусила губу, и не произнесла ни звука.

Семен молча правил лошадью, он уже успокоился, перестал ругать меня и себя и думал о Дуне. Подслушивать такие мысли было стыдно. Ну, в общем, он думал о ней примерно то же самое, что вчера Алеша обо мне. Сегодняшним вечером они ухитрились несколько раз тайно поцеловаться, и теперь он вспоминал, какие у нее нежные губы, твердые груди и как он с ней скоро будет заниматься всякими глупостями. Мне в тот момент было не до них, я пыталась услышать Алешу.

Двуколка выехала за городскую околицу, и ее кованые колеса гулко застучали по неровной дороге.

– Далеко еще? – спросила я Семена.

– Это вон там, – показал он кнутовищем в темноту, – еще с полверсты. Ты, правда, хочешь туда пойти? Не боязно?

– Боязно, только что делать, вдруг Алексею Григорьевичу нужна моя помощь.

– Ну, да, ты большая помощница! – усмехнулся он. – А если там нечистый или разбойники? Слышишь, оттуда кто-то едет!

Семен остановил лошадь, и я услышала, как по дороге навстречу нам стучат копыта и колеса.

– Ну, ешкин кот! Этого еще не хватало! – проворчал Семен, соскочил с двуколки и, взяв под уздцы лошадь, увел ее с дороги.

Я привстала на сиденье и всматривалась в темноту. Судя по стуку копыт, там скакало много лошадей.

– Видать, едет большая карета, – сказал, останавливаясь в кустарнике, подмастерье. – Не иначе шестериком.

В подтверждении его слов, мимо нас с грохотом промчалась карета. Она ехала так быстро, что разглядеть ее мы не смогли. Не успел затихнуть грохот тяжелых колес, как из темноты показался новый экипаж. Семен тихо выругался.

– Ты оставайся здесь, – ответила я на его мысли, – а я пойду туда, может быть, что-нибудь удастся узнать.

– Куда тебе одной, – сердито сказал он, – пойдем лучше вместе. Вот, ешкин кот, дела! Сколько же там нечисти собралось!

– А как же лошадь? – спросила я о нашей кобылке.

– Здесь постоит, чего ей сделается. Не могу я тебя одну отпустить. Не гоже, чтобы девка одна по ночам гуляла. Вдруг, что с тобой случится, Дуня мне ни за что не простит.

Семен разнуздал лошадь, недоуздком привязал ее к ракитовому кусту и мы пошли вдоль дороги к невидимому дому. Обоим было так страшно, что разговор не клеился. Я старалась думать о приятном, но получалось у меня это плохо. Сразу начали вспоминаться рассказы о привидениях, ведьмах, упырях и прочей нечисти; страшные истории, как нечистые губят людей, о чем часто говорили у нас на вечерках.