Турецкий ятаган - Шхиян Сергей - Страница 20

Хозяйка сходила в кабинет покойного и принесла шкатулку с документами. Все, включая паспорт, сделанный еще дома на цветном принтере, и распоряжение в банк на предъявителя, оказалось на месте.

Мы еще часок просидели за столом, после чего я откланялся и поехал обналичивать деньги. В банке мой затрапезный вид, кажется, никого не удивил. Принял меня сам управляющий, и дело решилось в течение нескольких минут. Я впервые понял, как приятно быть очень богатым человеком.

Получив наличные, я распрощался с любезным до приторности управляющим, вышел на улицу и тут же нанял «лихача», извозчика с отменой лошадью и коляской на каучуковых колесах. Такой экипаж стоил в десять раз дороже обычного «Ваньки», но качество того стоило. Теперь мне нужно было поехать выяснить судьбу «проваленной» квартиры. За квартал до своего недавнего жилья я попросил опереточно одетого в расписной кафтан и медвежью шапку извозчика остановиться.

— Развернись и жди меня здесь, — сказал я, — если через час не вернусь, можешь уезжать. На тебе задаток.

Я протянул ему десятку и не спеша пошел к дому. Наша тихая улица была как обычно пустынна. Мимо дома первый раз я прошел не останавливаясь. Ничего подозрительного заметно не было. Больше всего меня интересовали следы у входа. Однако снег был убран, и понять, есть ли там засада, я не смог. Пришлось вернуться и постучать во входную дверь. Она почти тотчас отворилась, но наружу никто не вышел.

— Хозяева, — спросил я, оставаясь снаружи, — дрова не нужны?

— Какие еще дрова? — спросил незнакомый голос.

— Обычные, осиновые, можно и березовые.

— Ты кто такой?

— Купец, дровами торгую.

— Купец, говоришь, ну заходи, потолкуем.

— Так нужны дрова или нет? — повторил я, не спеша воспользоваться приглашением.

— Нужны, нужны, — ответил тот же человек вполне протокольным голосом.

Почему-то люди при власти и оружии всегда и во все времена говорят одинаково.

— Входи, разберемся!

— Не нужно со мной разбираться, — сказал я и быстро пошел прочь.

— Стой! — крикнули сзади — Стой, сволочь!

Я бросился бежать и успел к экипажу до того, как показались преследователи. Вскочил в коляску и крикнул:

— Гони!

«Лихач» щелкнул кнутом, и рысак пошел крупной рысью. Когда мы уже были далеко, сзади засвистели в полицейский свисток.

— Эх, ваше степенство, — сказал, повернувшись ко мне с облучка, кучер, — негоже от полиции бегать. Не ровен час, мой номер запомнят.

Мы уже отъехали почти на полверсты от опасного места, и погони я больше не боялся.

— Хорошо, останови, я с тобой разочтусь.

Однако извозчик терять выгодного клиента не захотел и пояснил свою позицию:

— Да это я так, к слову. Мало ли кто на улице свистит.

— Тогда отвези меня в Сандуновские бани, — попросил я, резонно предположив, что как только мы расстанемся, он поспешит меня сдать.

— Попариться хочешь, ваше степенство? Дело хорошее.

Больше мы не разговаривали. Возле бань я расплатился с извозчиком, и он уехал в одну, а я пошел в другую сторону. Париться мне было некогда. Теперь, когда стало ясно, что в доме засада, вариантов найти своих «нанимателей» у меня практически не осталось. Нужно было или ждать, когда они объявятся сами, что мне было неудобно по многим причинам, или вступить в контакт с самой засадой и выяснить, чего ей, собственно, от нас было нужно.

Немудрящий план созрел сам собой: я проникаю в дом со двора, так сказать, с тыла и, пользуясь внезапностью нападения, разбираюсь с полицией. А там уж как покатит. Остальное решу на месте. После полученной боевой подготовки я чувствовал себя почти Рембо и обычных полицейских не боялся. Приготовление к преступлению много времени не заняло, я зашел в первую попавшуюся хозяйственную лавку и приобрел там фомку и топор.

Однако чтобы напасть на засаду, нужно было дождаться темного времени суток. Остаток дня я скоротал в ресторации и вышел «на дело» в десятом часу вечера.

Ночь была облачной, что оказалось вполне на руку. До дома я дошел пешком, чтобы обойтись без свидетелей. Захолустная улица, пустынная даже днем, поздним вечером совсем замерла. Я перелез через наш забор и, не скрываясь, пошел к темному дому. В соседнем дворе залаяла, было, собака, но тут же и успокоилась.

Задняя дверь оказалась не заперта. Я вошел в коридор и прислушался. Где-то в глубине дома, похоже, в теплой столовой, были слышны голоса. Неслышно пробраться по знакомым переходам было несложно. Я дошел до столовой и различил светлую полоску, щель в двери, через которую проникал в коридор свет.

Теперь говорившего стал слышно вполне отчетливо, и мне осталось только подслушать, о чем разговаривают в столовой, и сориентироваться. Однако ни о чем интересном в тот момент не говорили. Какой-то мужчина с затрудненным голосом, спотыкаясь на словах, жаловался на свою жену. Минут пятнадцать я слушал только его монолог. Все это время он рассказывал, как ему крупно не повезло в жизни. Какими только отрицательными качествами не обладала его супруга! Однако жалко мне почему-то стало не его, а ее. Я представил, каково бедной женщине жить с таким глупым занудой, и все ее недостатки показались ни такими уж преступными.

Кто кроме несчастного мужа находится в комнате, я понять не мог. Его собеседник или собеседники никак себя не проявляли.

— А вчера она опять потребовала денег, — продолжал жаловаться несчастный муж, — ей, видите ли, в церковь стыдно пойти в затрепанном платье. Иисусу Христу ходить в рубище было не стыдно, а ей стыдно! А он не ей чета, а все-таки сын Божий. Дайте, говорит, Аристарх Прокопьевич, мне четыре рубля, я мол, хоть накидку себе ситцевую сошью, чтобы не видно было, какое у меня платье старое и заштопанное! А я ей на это говорю, ты, говорю, будешь гореть в геене огненной, как грешница и блудница Вавилонская, черти-то тебе пятки толстые поджарят! Будешь лизать горячие сковородки!

Было похоже, что меня никто не ждет, и я, используя эффект неожиданности, сильно толкнул дверь и вошел в комнату.

За столом сидел полный человек в горохового цвета пальто, перед ним лежала типичная полицейская шляпа-котелок.

Больше в комнате никого не было, получалось, что он разговаривал сам с собой. Полный не спеша повернулся в мою сторону и спросил:

— На смену что ли пришел?

— Да, — ответил я единственное, что пришло в голову.

— Так зря пришел, — тем же, что и раньше затрудненным голосом сказал он. — Мне домой идти нет никакого резона, все равно ничего хорошего там нет. Я и здесь переночевать могу.

— Давай дежурить вместе, — предложил я, садясь на стул напротив него.

— А почему я тебя раньше не видел? Новенький, что ли?

— Новей не бывает.

— Ну, оставайся, мне веселей будет. Табачком не угостишь?

Я вытащил пачку папирос, бросил на стол.

— Богато живешь, — похвалил он, вытаскивая папиросу. — Небось, не женатый?

— Точно, — подтвердил я.

— Оно и видно. Я когда неженатым был, тоже себе позволял. А теперь, — он понуро махнул рукой. — Хочешь, про свою жизнь расскажу?

— В другой раз. Ты, кстати, не знаешь, кого мы здесь караулим?

— Политических, тебе что, старшой не сказал?

— Нет, просто велел сюда идти тебя поменять.

— Нигде порядка нет, — пожаловался полный, — чего нам тут вдвоем делать, все равно никто не придет.

— А вдруг. Говорят, здесь третьего дня стрельба была, кого-то убили.

— Нет, не убили, поранили одного студента, а он потом из тюремной больницы сбежал. Вот и поставили засаду, вдруг он сюда заявится.

— Понятно. А дом обыскивали?

— Не знаю, я же филер, не мое это дело.

— Ладно, пойду посмотрю, может быть здесь есть что-нибудь интересное.

— А тебе зачем?

— Ну, мало ли, — начал я и понял, что жандармский шпик не наш нынешний российский оперативник, по чужим сусекам шарить не приучен. Объяснил, чтобы филеру стало понятно: — Вдруг где-нибудь бомба спрятана.

— Какие еще бомбы, здесь не революционеры, а политические еретики жили. Зачем им бомбы делать.