Турецкий ятаган - Шхиян Сергей - Страница 58

Наше положение становилось по-настоящему опасным. Рано и или поздно, не обнаружив девушку, поисковики начнут прочесывать местность, и тогда нам с Аленой придется кисло. Любовная одурь временно вылетела из головы и как только Степан со своей кавалькадой ускакали, я спешно вернулся к землянке.

Алена встретила меня обиженной миной и возмущенно заявила, что очень за меня волновалась и нельзя, не предупреждая, надолго пропадать. Я не стал оправдываться и рассказал о том, что видел.

— Ну и что нам теперь делать? — спросила она, еще продолжая дуться.

— Придется днем прятаться в лесу, а сюда будем возвращаться только ночевать. Самое лучшее было бы, вообще убраться подальше, но боюсь, что без нормальной обуви ты далеко не уйдешь.

— Очень даже уйду, — самоуверенно заявила она. — У меня ноги почти зажили.

Мы одновременно посмотрели на ее голые ноги, и девушка покраснела.

— Давай обедать, я уже все приготовила, — торопливо сказала она.

— Да, конечно, — согласился я. — Поедим и пойдем до вечера в лес. Ты переоденешься в мужское платье или останешься в сарафане?

— Останусь, — независимо сказала она, гордо тряхнула головой и первой пошла к землянке, явно демонстрируя свои ноги и плавную походку.

Наша скудная, бессолевая трапеза проходила на свежем воздухе. Алена ела неторопливо, тщательно выбирая мелкие косточки из ершей и карасей.

— Интересно, как там мой Ванюша? — неожиданно, спросила она. — Поди по мне соскучился!

— Ванюша? — не сразу вспомнил я. — Это тот приказчик?

— Знал бы ты, как он хорош, — продолжила она, отправляя в рот кусочки рыбьего мяса и репы, — кудрявый, веселый!

Я понял, куда дует ветер, и незаметно улыбнулся.

— А как он песни поет! Заслушаешься!

— Повезло ему, бывают же способные люди. Вот и будете с ним на пару песни петь и в дуду дудеть!

Алена обожгла меня сердитым взглядом, но попытку разбудить ревность не оставила.

— А уж, какой ласковый, не то что некоторые!

Эти «некоторые» никак на намек не отреагировали и продолжали возиться с костлявой рыбой.

— Нужно на ночь опять сеть забросить, — будничным тоном сказал я. — Ну, что наелась? Тогда обувайся и пошли в лес.

— Я не умею портянки наматывать, — сердито сказала девушка.

— Хорошо, я помогу, — покладисто согласился я.

Алена почему-то независимо дернула плечом и пошла в землянку за сапогами. Я остался сидеть на бревне, размышляя, как быстро человек ко всему привыкает. Скажи мне кто-нибудь раньше, что я буду есть пареную репу — рассмеялся бы в лицо. А теперь — привык и ничего.

— Кашу с собой возьмем? — спросила девушка, появляясь со своими сапогами и самодельными портянками.

Я уже привык, что кашей называется вообще всякая пища, и не удивлялся как в начале своего пребывания в этом времени неправильному применению слов.

— Конечно, возьмем, мало ли что может случиться. Садись, давай ногу.

С портянками, я кажется, немного промахнулся. Мужчинам в состоянии, в котором я пребывал, категорически нельзя занимать девичьими ножками. Да еще такими стройными и ладными. Особенно в эпохи, когда о нижнем белье никто и слыхом не слыхивал. Думаю, простые, приземленные мужики, с обычными, стандартными инстинктами, меня поймут. Половые эстеты, те, как принято, недоуменно пожмут плечами и осудят плебейский вкус: «Ах, что в этом интересного, вот если бы там росли хризантемы!» Увы, и без хризантем или модного пирсинга у меня оказалось достаточно сильных впечатлений, чтобы задрожали руки и пересохло во рту.

Коварная юница, кажется, отметила мое состояние и, улыбаясь одними глазами, стерла ладошкой обильный пот, выступивший у меня на лбу.

— Ой, бедненький, тебе что, так жарко, или после вчерашнего дождя поднялся жар?

— Просто жарко, — буркнул я, непослушными губами.

— А вот мой Ванюша никогда не потеет! — не скрывая насмешливого лукавства, сказала она.

— Ладно, потом расскажешь обо всех его замечательных качествах, а теперь пошли скорее.

Я осмотрелся, не осталось ли каких-нибудь следов нашего пребывания и, перекинув через плечо поеденный молью и сыростью тулуп покойного крестьянина, не оглядываясь, пошел к лесу.

— Давай останемся здесь, — попросила девушка на сухой высокой опушке, на которой уже появилась трава.

Полянка была скрыта от поля густым кустарником, в котором можно было при необходимости спрятаться.

— Место подходящее, давай останемся здесь, — согласился я и расстелил тулуп, положив его мехом вверх. — Ложись, — пригласил я Алену.

Она аккуратно присела, скромно поджав под себя ноги.

— Хорошо-то как, — почему-то грустно сказала девушка. — Я еще никогда так долго не жила за городом. Потом она легла на спину, положила под голову руку и посмотрела на меня снизу вверх своими огромными, о, Господи!, глазами.

— Я пойду, пройдусь, — отворачиваясь от нее, сказал я.

— Останься, — тихо попросила она, — сядь сюда.

Я, не возражая, мешковато опустился рядом с ней.

— Я тебе совсем не люба? — неожиданно спросила Алена, глядя задумчивыми, затуманенными глазами.

— Глупости, — нервно ответил я, — очень даже люба. Ты даже не знаешь как сильно. Только…

— Что «только»?

— Понимаешь, нельзя нам быть вместе. Я все равно никогда не смогу на тебе жениться.

— Почему? — без особого интереса поинтересовалась она.

— Я уже женат, и вообще…

— Ты же говорил, что у тебя не жена, а невеста? — удивленно, спросила девушка, поворачиваясь на бок, и приподнялась, подперев голову рукой. Она осмотрела на меня выжидающе, обижено.

— Говорил. У меня вообще все очень сложно. Мы с женой потерялись, и я даже не знаю, удастся ли мне ее отыскать.

— Крымчаки или ногайцы захватили? Она теперь в рабстве?

— Не думаю, но она не знает где я, а я — где она.

— Ты ее любишь?

— Да, люблю, но мы с ней так давно не виделись, — обошел я однозначный утвердительный ответ. Мужчины меня поймут, а женщины все равно осудят.

Алена перевернулась на живот, долго лежала, задумчиво глядя перед собой. Потом неожиданно, сказала:

— Я сегодня не спала всю ночь…

— Знаю, я тоже не спал, — соврал я.

— Почему же ты, — начала говорить она, быстро повернувшись ко мне, — почему же ты ничего… не сказал?

— Алена, я не могу тебя подставлять, извини, сделать тебе зло. Как бы это объяснить… Ведь если у нас что-нибудь случится, ну, сама знаешь, что, то ты не сможешь выйти замуж.

— Не смогу? — удивилась она. — Почему?

— Но ведь этот твой, как его там, Зосим Ильич, сказал, что если ты будешь не девушкой…

— Да не пойду я за него, хоть озолоти, хоть убей! Не люб он мне старый.

— Ну, пусть не Зосим, пусть другой, тот, кто тебе больше подойдет. Что ты будешь делать, если из-за этого откажется на тебе жениться?

— Почему откажется? Ты думаешь, что если девушка до свадьбы…

Тут Алена неожиданно засмеялась.

— Ты думаешь, что из-за этого девку замуж не возьмут? — все больше веселилась она. — Так если бы люди на такое смотрели, так в Москве половина людей холостяковала. Ай, уморил! Это может у вас на украйне народ такой дикий, а не у нас в Москве…

— Погоди, а как же, я думал…

— Так ты из-за этого две ночи подле меня как бревно лежал?

— В общем-то да, — неохотно признался я. — Боялся, что тебе потом будет плохо.

— Миленький ты мой, хороший, вот не знала, что мужчины такими жалостными бывают, — оборвав смех, тихо сказала она. — Я думала, что совсем тебе не по нраву, а ты оказывается меня берег!

— Как же не по нраву, — сердито сказал я, чувствуя себя полным идиотом, — сама, что ли не видела… Что же ты меня заставила вчера ночью под дожем мокнуть? Позвала бы.

— Я думал, что ты сам придешь, а ты вон что, за меня оказывается, боялся!

— Ну, в общем-то, да, боялся. Ты же если тебя силой дьяк принудит, из терема выброситься грозилась. Сколько дней голодала!

— Ну, то было совсем другое. Он чести и гордости меня лишить хотел! Решил чадо мной верх взять и себе подчинить! А когда по сердцу и доброму согласию, то и греха в том нет, а если какой и есть, то за любовь Бог простит.