Волчья сыть - Шхиян Сергей - Страница 33

Мое неожиданное приобретение произвело на окружающих большое впечатление. Было похоже, что наше с Алей появление в доме портного внесло элемент романтики и авантюризма в скучную жизнь маленького городка, что принесло нам популярность.

Когда страсти вокруг экипажа улеглись, я познакомил Алю с французом. Моя жена была одета как мещанка и особого интереса у виконта не вызвала.

Однако француз есть француз, виконт рассыпался перед ней в комплиментах, из которых я понял только слова «шарман» и «о-ля-ля». Проговорив десяток дежурных фраз, он потянул меня мериться силами в фехтовании.

Мне самому было любопытно сравнить свое умение с искусством настоящего фехтовальщика. Чтобы не вызывать ненужного ажиотажа, я повел соперника в Иванов сарай. Мы раскрыли настежь двери, чтобы было достаточно света, и сняли верхнее платье.

Первая атака была виконта. Он провел серию изящных ударов, зрелищных, но, по сути, простеньких. Я легко их парировал и оставил его без очка. Француза это немного удивило. Мне не очень хотелось демонстрировать ему технику нападения XX века, и я предоставил ему учиться у меня защите.

Вторую атаку он организовал более тонко и тактически грамотно, используя весь арсенал известных ему приемов. Я вполне сносно ему противостоял и при контратаке нанес укол в руку. Де Шантре это обескуражило, и он начал горячиться.

В наше время у фехтования совсем другая техника и рисунок боя, чем это было в старину. Д'Артаньян с Рошфором могли по полчаса гоняться друг за другом, состязаясь в остроумии и роняя мебель.

В наше время бой проходит очень быстро, спортсмены бьются не за жизнь и смерть, а за очки. Принцип прост: атака – укол. Все длится несколько секунд. Думаю, что столько же времени продолжалась бы моя дуэль с французом, если бы нам драться по-настоящему.

Виконт, без сомнения, был талантливый и грамотный боец. Я по природным данным не шел с ним ни в какое сравнение. Однако, у меня была более совершенная методика, которую соперник не понимал. Так же, как он зациклился на своем «революсьон», де Шантре никак на мог преодолеть задолбленных правил и каждый раз проигрывал.

Фехтовали мы без масок, что было опасно для глаз. Поэтому после десятка контактов я сослался на усталость и прекратил бой. Француз был взбешен, он никак не мог понять, почему ему не удается меня достать. Однако, вел себя по-прежнему галантно.

Его состояние было понятно, он считал себя великим фехтовальщиком и вдруг случайный прохожий, встреченный на задворках варварской России, спокойно отражает и выигрывает все до одной его атаки. Думаю, ему было, от чего прийти в бешенство.

Расстались мы довольно холодно, договорившись, что виконт придет завтра к девяти утра заниматься с Алей. Он взялся учить ее манерам, танцам и языку. Свободного времени у француза было сколько угодно, его хозяева уехали всем семейством на богомолье в Новый Афон. Об оплате благородный эмигрант не обмолвился ни словом.

Проводив учителя, я пошел к себе. Меня ожидал неприятный разговор с Алей. Предстояло деликатно, не обижая, объяснить, что она не совсем правильно воспитана, и ей придется учиться правилам поведения.

Я еще не встречал людей, которые осознавали этот свой недостаток. Все почему-то искренне уверены, что та модель поведения, которую им внушили в детстве и которой они придерживаются – самая лучшая и единственно верная.

Если человек всю жизнь проводит в одной социальной среде, то проблем с оценкой его воспитания не возникает, а если переходит в другую, то у него начинаются сложности. Если эта среда проще – страдает он сам, если сложнее – окружающие. Во втором случае такой человек оскорбляет общество своим поведением, не подозревая об этом, а общество платит ему презрительным отношением.

Чтобы Аля не подпала под второй вариант, ей следовало научиться правильно вести себя в новой для нее дворянской среде. Я здесь был ей не помощник, ибо сам с трудом подстраивался под правила этикета, выезжая в основном на интуиции и снисходительном отношении на Руси к чудакам и оригиналам.

Французский аристократ как эталон воспитанности для этого времени был незаменим. Я попросил его научить жену принятым в русском обществе нормам поведения. Он должен был ей объяснить, как правильно ходить, есть, говорить, танцевать. Насколько это было выполнимо, я не знал, но надеялся на Алины способности и женское упорство.

Аля была радостно оживлена и с нетерпением ожидала, когда я освобожусь, чтобы обсудить наше новое «движимое имущество». Про обещанную «сатисфакцию» она забыла, чем облегчила мне задачу врать ей и путать мысли, чтобы она не дозналась истины и зря не волновалась.

Новый выезд произвел на нее огромное впечатление. Я выслушал целую тираду о замечательных достоинствах наших лошадей, в которых она, кстати, разбиралась лучше меня, и необыкновенной красоте коляски. Темы для разговора хватило до самого обеда. Я уже привык к изобилию блюд и качеству пищи и удивился бы, если бы мне предложили простенькую трапезу из трех-четырех блюд без напитков и деликатесов. Как известно, к хорошему привыкаешь быстрее, чем к плохому.

За столом я сумел воспользоваться естественно образовавшейся паузой, когда у Али рот был занят едой, и принялся пропагандировать прелести хорошего воспитания. Алю тема не заинтересовала, и она попыталась опять свернуть разговор к лошадям. Однако я этому воспротивился и прочитал ей нудную лекцию, из которой она поняла, дай Бог, одну третью часть. Тем не менее, зерно сомнения о собственном несовершенстве было брошено и отбило у бедной девушки аппетит.

Тогда-то я и объявил, что к ней будет ходить французский виконт, который научит ее так благородно себя вести, что ей будет не стыдно сесть и за царский стол. Царским столом, за который нас никто не собирался приглашать, я Алю доконал.

– А что такое француз? – только и нашла, что спросить, она.

Пришлось рассказывать о Франции, ее роли в европейской и русской культуре. Потом объяснять, почему наш француз называется виконтом (что я и сам знаю не очень точно).

Каждый мой ответ порождал новые вопросы, на которые я не всегда мог ответить, и от полного фиаско в Алиных глазах меня спас посыльный от очередного больного. Я механически прекратил застольную беседу, сбежав из комнаты.