Время Бесов - Шхиян Сергей - Страница 21

— Обними меня крепче, — прошептала Ордынцева и прижалась сама, обхватив мою грудь сильными, тонкими руками, как бы компенсируя бережную нежность моих объятий.

— Тебе не тяжело? — тихо спросил я, пытаясь перенести свой вес с ее тела на локти.

— Нет, нет, останься, — испугавшись, что сейчас все может тотчас кончиться, попросила она. — Мне с тобой так хорошо!

— Тебе не больно?

— Нет, что ты! — ответила она не на мой вопрос, а на свое выстраданное. — Ты даже не представляешь, как мне последнее время было одиноко и страшно!

— Знаю, — ответил я, вспоминая ожесточенное лицо пламенной революционерки. — Да, заездила вас Великая Октябрьская социалистическая революция…

Даже теперь, в момент, когда нельзя было думать ни о чем, кроме того, что происходит, нас не отпускала политика.

— Прости меня, но я немного устала, — виновато сказала Даша.

— Да, конечно, — ответил я, перекатываясь на бок, но не отпуская ее. — Тебе хорошо со мной?

— Да, — коротко ответила она. — Только мне нужно вставать, в коммуне будет дискуссия.

— Господи, этого только не хватало! — воскликнул я, чувствуя, что наваждение близостью проходит. — О чем эти придурки собираются дискутировать?

— О платформах большевиков и эсеров в тактике текущего момента. Поверь мне, это действительно очень важно. От мнения низовых организаций зависит, как будет дальше развиваться революционное движение.

— Ты думаешь, от мнения именно этих коммунаров что-нибудь может зависеть? — искренне удивился я. — Они же не знают толком, кто такие Маркс и Ленин, а вы будете обсуждать свои мелкие партийные противоречия, в которых не разобраться даже профессионалу!

— Зависит, наши ЦК вынуждены считаться с мнениями рядовых партийцев. И чья резолюция пройдет в большинстве рабочих коллективов, у той партии больше шансов удержаться у власти.

Я не очень отчетливо представлял, как у нас в стране развивалось революционное движение, тем более, когда касалось таких незначительных для постороннего наблюдателя вопросов, как текущая партийная стратегия и тактика.

— Это коммуна эсерская? — спросил я.

— Нет, здесь сильная большевистская партячейка, и мне предстоит дать ей бой. Мои товарищи по партии очень на меня рассчитывают.

Даша встала, и я, наконец, смог ее толком рассмотреть «а-ля-натураль». Она была тоненькая, худощавая, с ладной фигуркой, округлыми грудями и вполне женственная, Чисто девичьим, гибким движением, Ордынцева наклонилась, подняла с пола свою серую солдатскую рубаху и надела ее через голову. Рубаха была длинная и широкая, почти как платье, и девушка тотчас потерялась в ней, опять став бесформенным «товарищем».

— Ты пойдешь на диспут? — спросила она, натягивая солдатские штаны. Диспут меня никак не волновал, к тому же я так и не успел помыться и отказался:

— Пока вы будете спорить, вода остынет. Так что отложу до другого раза.

— Мне кажется, что тебя совсем не интересует партийная жизнь.

— Давай обсудим мои партийные пристрастия в другой раз, — ответил я, больше интересуясь тем, что сейчас между нами произошло.

Ордынцева опять держала себя почти официально, не смотрела в мою сторону и делала вид, что ничего не случилось.

— Хорошо, — коротко сказал она и вышла из нашей комнатушки.

Я встал с топчана и стал домываться. Вода успела остыть, мыло отвратительно пахло, и вообще все получалось как-то наперекосяк. Никаких романов заводить я не собирался, все произошло спонтанно, на чистом эмоциональном порыве, и мне было непонятно, что делать дальше.

Истратив всю теплую воду, я вытерся полотенцем Ордынцевой, оделся и пошел посмотреть, чем кончится диспут. Эпохальное событие происходило в столовой. Коммунары сидели на своих обычных местах, только во главе стола сейчас расположились двое: Даша и собутыльник товарища Августа, мелкий мужик, в нагольном полушубке на голое тело. Товарищ Август называл его каким-то сугубо революционным именем, кажется, Францем Мерингом. Теперь же к нему коммунары обращались проще: товарищ Краснов. Был ли это его очередной революционный псевдоним или его природная фамилия, я так и не узнал. Краснов, несмотря на свой дремучий вид, говорил вполне связно и с увлечением клеймил ревизионизм эсеров.

— Он кто такой? — спросил я соседа по столу.

— Секретарь партячейки, — ответил он и с восхищением добавил, — ну, и чешет! Откуда что берется!

У Краснова оказались незаурядные артистические способности, и он разыгрывал перед товарищами моноспектакль. Оратор то распахивал свой нагольный полушубок, по-прежнему надетый на голое тело, и показывал свои чахлые формы, то бил себя в грудь и кричал, что предательство союзников по коалиции, эсеров, главная причина его физической немощи, то пророчествовал, что, когда большевики избавятся от балласта псевдореволюционных партий, все трудящиеся воспрянут и наступит новая эра.

Ордынцева сидела, напряженно повернув в его сторону лицо, всем своим видом демонстрируя презрительное сожаление. Однако, более простые и эмоциональные средства воздействия товарища Краснова коммунарам нравились больше ее гордого неодобрения, и они несколько раз прерывали выступление секретаря большевистской ячейки рукоплесканиями и подбадривающими криками.

Наконец, оратор кончил кривляться и сел на место. Коммунары дружно ему похлопали и обратились лицами к товарищу Августу Телегину-Бебелю, который со своего демократического места в середине стола руководил диспутом.

— Вы, товарищи, коммунары прослушали мнение наших дорогих товарищей, — сказал он. — Какая у вас будет на все эти разговоры резолюция?

— Даешь мировую революцию! — заорал парень с бандитской мордой.

— Мировая революция сегодня не по повестке дня, — одернул его Телегин.

— Хотим равноправия! — не сдался тот. — Почему сегодня и вчера каша была без масла?!

— Ты, товарищ Перетыкин, говори, да не заговаривайся! — возмутился председатель Бебель, — Мы в тебе давно замечаем политическую близорукость. Ты зачем вчера снасильничал над товарищем Надькой Зарубиной, как будто она тебе не товарищ по борьбе, а какая-нибудь контра!

— А пускай она своей жопой передо мной не вертит! — обиделся выступающий, товарищ Перетыкин.

— Это кто перед тобой жопой вертит! — вскочила со своего места женщина с фингалом под глазом и типовой кумачовой косынке. — Ты, пакостник, меня чем завлекал? Он говорил, — обратилась она ко всей аудитории, — пойдем, Надька, в сарай, я тебе товарища Карла Маркса покажу. А что показал, охальник? Я такого добра и без тебя сколько хочешь видела.

— Товарищи, прекратите базар! — закричал Телегин-Бебель. — Нечего уклоняться от повестки дня и линии партии. Кто еще выскажется по резолюции?

— Каша и вправду была без масла, это товарищ Перетыкин чистую правду сказал! — вступил в дискуссию еще один коммунар — Кто все масло на самогон променял? Пусть товарищи выскажутся!

Однако, председатель не дал воли народной инициативе снизу и жестко вернул диспут в повестку дня:

— Ежели кто еще будет тут самокритику разводить, то пусть зарубит себе на носу! Да! Мы еще сделаем оргвыводы! А теперь предлагаю проголосовать, кто за товарища Франца Меринга, поднимите руки.

— Товарищи, товарищи, подождите, — вскочила со своего места Ордынцева, — так сразу голосовать нельзя, нужно обсудить, чтобы всем была понятна суть дела!

— Ты, товарищ Ордынцева, у себя в губернии распоряжайся, — оборвал Дашу товарищ Август, — а только в нашей ячейке партейное единомыслие. Итак, товарищи, кто против товарища Ленина и товарища Троцкого! Против нет? Принято единоголосно.

— Но какой же это диспут! — с отчаяньем крикнула Даша. — Вы даже не слушали, что я говорила!

Однако, коммунары уже приготовили ложки и политикой больше не интересовались.

— Теперь, товарищи, я предлагаю спеть революционную песню, — предложил председатель собрания

— Даешь кашу с маслом! — завелась неуправляемая народная масса. — Долой кровопийц и эксплуататоров!